“Почему он отвечает так неохотно, будто в чем-то виноват? – недоумевал Берг, наблюдая за страданиями врага. – Он же должен выдать все, что про меня знает! И про стрелу тоже”.

– Возле родильного дома, я полагаю?

– Не совсем…

– Рассказывай по порядку, – приказал Павлик.

– Мы с Витором тренировались в боевых условиях. Я подстрелил… объект и приступил к изъятию, а этот гад напал на меня и отнял стрелу. Жертва, конечно, тут же смылась за домами, и он тоже, вместе со стрелой…

“Про удар в челюсть умалчивает”, – злорадно подумал Берг. Внутри него все будто замерло, лишь мозг продолжал фиксировать слова Макса. Он уже представлял свое поведение, а потому совершенно успокоился и даже слегка улыбался, протирая слюнявым пальцем окровавленное лицо.

– …Это было вчера. А сегодня на арене я заметил потасовку на западной трибуне и полетел припугнуть толпу. Оказалось, что этот тип успел где-то переодеться и украсть черную кепку у гражданина. Он пытался скрыться, но я поймал его плетью… А сейчас опять в сером халате.

Чем больше Макс говорил, чем неувереннее становилась его речь: кажется, он и сам стал понимать, что его история выглядит слишком невероятно. От этого он разозлился еще больше, сжал кулаки и побледнел, подавшись к Алену, но наткнулся на суровый жест Павлика.

– Что же, – сказал смотритель. – Если все так и было, – напирая на эти слова, проговорил он, – тебе следует сегодня же составить доклад на имя Наместника, и в нем описать и свою охоту на одного новорожденного, – а она запрещена, если ты помнишь, – и поражение от другого новорожденного, и утрату стрелы. Ну и, конечно, сегодняшнее безобразное нападение на молодого кадета. Думаю, что твой доклад заинтересует его своей необычностью и яркими деталями. Не так ли?

Макс молчал, так сильно сжав зубы, что они явственно похрустывали у него во рту.

– Ну? – повторил Павлик.

– Я ошибся, сударь, ничего этого не было, – глухо произнес летун. – Я действительно потерял стрелу, но приложу все силы для ее отыскания. Я примерно знаю, в каком районе ее обронил.

Несколько секунд было так тихо, что Берг слышал только шум своего дыхания сквозь разбитый нос.

– Ну вот и славно, – легко согласился Павлик. – Искать будешь в свободное от занятий время, разумеется. Осталось только спросить нашего нового товарища, что он думает об услышанном. Вдруг все здесь рассказанное – правда. А?

Он тепло взирал на Берга, но тот почему-то знал, что при малейшем колебании или неуверенности в поведении ему придется очень туго. Может быть, его и не запрячут тут же в подвал, чтобы расчленить на части, но под ежеминутный контроль он точно попадет. Какая уж тогда будет речь о сердце Мари? Самому бы выжить! Сейчас ему казалось, что это некий высший разум вел его твердую руку, когда он пропихивал злосчастную стрелу в щель колонны. И зачем только Авраам всучил ему этот проклятый инструмент?

– Я ничего не понял, – “признался” Ален. – Я вышел из приемного покоя, и ноги привели меня к воротам Обители. Никаких летунов я не видел.

– Вот и все, – заключил Павлик, спрыгивая со стола и демонстративно похлопывая Алена по запястью; чтобы коснуться его плеча, смотрителю пришлось бы воздевать руку. – Инцидент исчерпан. Стоило ли давать волю языку и рукам, Макс, если ты не был уверен в своих ощущениях?

Летун открыл было рот – слова, очевидно, так и рвались из него – но не решился что-либо сказать. Павлик некоторое время выжидательно и насмешливо смотрел на него, созерцая метаморфозы кадета от озлобленного через растерянное к смиренному состоянию.

– Молодец, – похвалил его маленький смотритель, дождавшись устойчиво-нейтрального выражения Максовой физиономии. – Этот урок пошел тебе на пользу. Можешь идти к себе в комнату.

Он пропустил перед собой обескураженного летуна, и все трое покинули пыльную подсобку, заставив обгорелую Наташу отскочить к своему месту. Она и не скрывала разочарования – очевидно, как следует подслушать разговор ей не удалось.

Макс быстро скрылся в конце коридора. Крылья раздраженно хлопали ему по икрам.

– Выдай новому постояльцу часы, – приказал Павлик.

– Целых-то уже и не осталось, – проворчала Наташа. Открыв верхний ящик, она пошевелила россыпь разномастных хронометров, круглых и квадратных, плоских и выпуклых, со стеклами и без, цветных и черно-белых.

– Поищи-ка получше, сеньора.

Она недовольно пискнула и выгребла из дальних углов ящика остатки: там действительно виднелись относительно приличные экземпляры.

– Ну ладно, – повертев предложенные часы и сравнив их со своими, сказал Павлик. – Идут точно, и довольно.

В нескольких метрах от конторки, за углом, начиналась узкая деревянная лестница, в этом царстве камня смотревшаяся как-то чужеродно. Однако толстые балки лежали монолитно, нимало не прогибаясь под шагами Берга. Павлик же, несмотря на почтенный возраст, почти взлетел на третий этаж, и Алену пришлось попыхтеть, нагоняя его.

Его комната располагалась почти посреди многометрового, безумно длинного и мрачно-темного коридора, лишь в самом торце которого далеко сияло низким солнцем окно, на удивление яркое и прозрачное.

Смотритель распахнул дверь, оставшись на пороге.

– Прошу не опаздывать на занятия, Фриц, – проговорил он. Когда Ален проходил мимо него, он внезапно схватил его за руку и остановил, заставив вздрогнуть и напрячься. Тут же Берг почувствовал, как твердые пальцы пробежали по его позвоночнику от середины до шеи, по пути наткнувшись на лопнувший бугорок.

– Ты быстро развиваешься, – улыбнулся Павлик. Но лицо его словно окаменело, замкнувшись, и Бергу стало очень неуютно.

– Чесалось очень, вот и расцарапал, наверное, – виновато сказал он.

– Бывает, – расслабился смотритель. – Что ж, тем быстрее ты сможешь стать полноправным кадетом.

Он отстал от новорожденного и быстро зашагал обратно.

Ален бесшумно прикрыл дверь и осмотрелся. Новое жилище сильно уступало в обстановке комнате Мари – тут было так пусто и голо, что стало понятно, почему в здании так тихо. Заняться здесь было решительно нечем: узкая металлическая кровать не манила, кривой стул внушал сомнения в своей прочности, и даже подоконник, откуда можно было бы наблюдать за жизнью двора, пересекала широкая трещина, отчего сидеть на нем тоже не хотелось.

Ален распахнул дверцу поцарапанного шкафа и увидел кадетскую форму: заляпанные кровью брюки с потертой фибулой на поясе и рубашку черного цвета. Однако на ощупь он определил, что эти тряпки все же вымачивали в воде и сушили, прежде чем положить сюда. Поэтому Берг скинул халат и переоделся, поеживаясь от прохлады. Часы он поместил в единственный целый карман штанов: они показывали пять. Судя по всему, вечера, если считать Законнорожденных нормальными людьми, спящими по ночам.

Только выйдя на середину комнаты, он обратил внимание на скрытую углом шкафа доску в рамке, покрытую пыльным стеклом. Она висела на стене – разумеется, криво, поскольку иначе и быть не могло.

“Памятка кадету. Правила общежития”, – прочитал он коряво выцарапанные буквы. “Я понимаю письменную речь! – хмыкнул Ален. – Удивительное дело. Только родился, а знаний хоть отбавляй. О каких занятиях говорил этот странный Павлик? Узнать бы расписание”. Он нежно сдернул памятку с гвоздя и улегся на кровать головой к окну; та скрипуче зашаталась. Подушки почему-то не было, как не заметил он и простыней – голый матрас покрывало лишь тонкое, местами просвечивающее одеяльце.

“Кадет обязан:

1. Поддерживать вверенную ему мебель, а также прочее имущество, в целости, а при необходимости чинить его”.

Берг недоверчиво оглядел обстановку, пытаясь отыскать целые предметы мебели, однако потерпел неудачу и вновь обратился к памятке.

“2. Уважать труд обслуживающего персонала: кастеляна, вахтера, водоноса и проч. согласно штатному расписанию Обители.

3. Соблюдать тишину после установленного администрацией срока.

Кадету запрещается:

1. Ломать вверенную ему мебель, а также причинять прочий имущественный ущерб Обители.

2. Препятствовать обслуживающему персоналу: кастеляну, вахтеру, водоносу и проч. отправлять их служебные обязанности.

3. Производить шум после установленного администрацией срока.

Кадет имеет право:

1. Использовать мебель и прочее вверенное имущество по назначению, а также производить его квалифицированный ремонт по мере возникновения необходимости.

2. Обращаться за помощью к обслуживающему персоналу: кастеляну, вахтеру, водоносу и проч., если просьба не выходит за рамки их служебных обязанностей.

3. Производить шум до и соблюдать тишину после установленного администрацией срока”.

Немного ниже жирными буквами было выцарапано: “Примечание. По всем спорным вопросам обращаться к дежурному смотрителю Обители”.

На всякий случай, чтобы уметь пересказать памятку, Ален повторил про себя три ключевых слова, наиболее часто встречающихся в тексте: мебель, персонал и шум. Можно было повесить доску на место, но он зачем-то перевернул ее и был вознагражден. На ее обороте поколениями кадетов были оставлены разнообразные комментарии к правилам общежития и просто мудрые мысли, пришедшие к ним во время раздумий над бытием. Там было накарябано: “Долой повальную инвентаризацию и бездушный учет!”, “Кастелян Прокл – геронтофил”, “Коль живешь среди людей, песни пой и стрелы сей”, “Глядел сегодня на потолок и остался этим доволен”, “Починял сегодня стул и остался им недоволен”, “Феликс + Тутти =?”, “Жизнь хороша!”, “Стрела тебе в зад” и “Кто прочел эти слова – тот пустая голова”.

Раздосадованный последней надписью, Ален вскочил с кровати и повесил доску обратно, лицевой стороной наружу. Инструмента, чтобы оставить память и по себе, у него не было. Кроме того, Берг понимал, что пока не набрался достаточного опыта, чтобы присоединиться к предыдущим жителям комнаты: ничего дельного на ум не приходило.

В коридоре вдруг раздались приближающиеся шаги. Ален замер, боясь пошевелиться, но идущий все же выбрал именно его комнату. В щель проникла узкая волосатая голова, уперлась взглядом в окаменевшего в метре постояльца и от неожиданности ударилась ухом об косяк.

– А! – крикнул гость и в злобе на свою неловкость распахнул дверь. На пол свалился ворох белья, и Ален поспешил прийти посетителю на помощь.

– Спасибо, кадет, – сказал тот сквозь зубы, принимая тряпки.

– Пожалуйста. Ты кастелян?

– А что, не видно? – ворчливо ответил гость. – Проклом меня зовут. А ты, значит, новенький кадет Фриц? – Ален кивнул. – Эх, бывали времена, когда и я летал в небесах с арбалетом подмышкой… Сколько ребер повынимал – страсть!

– Ты ветеран? – вежливо поинтересовался Берг. Упоминать о том, что предыдущий жилец считал его геронтофилом, он предусмотрительно не стал – вдруг это слово означает что-то не очень хорошее?

– А то, – важно кивнул Прокл. – Почитай, уже лет триста живу. И сам забыл, сколько точно. Ну, получи бельишко. – Он стал скидывать на кровать свою ношу, отделяя от нее детали, все как одна одинакового грязно-серого цвета. – Простыня, пододеяльник, полотенце.

– А это зачем?

– Кровь вытирать, если порежешься. Вот сейчас, например, у тебя вся рожа в синих потеках. Так и будешь ходить, кабальеро?

Берг пожал плечами.

– За лестницей есть умывальня. Метод такой: смачиваешь полотенце в воде и протираешь физиономию. Не вздумай на занятия грязным пойти, враз выгонят. Ясно?

– Расскажи про занятия, – обрадовался новорожденный. – Где можно узнать расписание?

– В лектории, где же еще, – резонно ответил Прокл. Ему явно хотелось поговорить еще, но часы, на которые он взглянул, призывали его к каким-то другим делам – видимо, к исполнению служебных обязанностей.

– Постой! – вскричал Берг, чуть не хватая его за рукав. – Я прочитал памятку кадету, там говорится о вахтере, кастеляне и водоносе. И еще слово “проч.” написано. Что это значит?

Лицо Прокла неожиданно посерело, приобретя цвет его простыней. Он вздрогнул всем телом, так что вновь ударился головой, но на этот раз об дверь, покачнулся и буквально вывалился наружу, чуть не упав.

– Что с тобой? – поразился Ален. – Тебе дурно?

– Мне хорошо! – крикнул кастелян, стремительно удаляясь по коридору. – Береги имущество!

– Скажи хотя бы, какой установлен срок!

Но старик, похоже, не услышал последних слов Алена. Несмотря на преклонный возраст, он исчез за углом удивительно быстро. “Какой странный человек”, – подумал Берг, закрываясь в комнате. Изрядно помучившись, он упорядочил выданное ему постельное белье, отодвинулся от кровати и критически осмотрел ее под разными углами зрения. Придраться вроде было не к чему.

Однако и портить красоту не хотелось, поэтому Берг, хмуро покосившись на памятку с обидным высказыванием на обороте, вышел наружу с полотенцем в руке. Там по-прежнему никого не было, и ему стало казаться, что он живет один на целом этаже: видимо, зрелые кадеты предпочитают селиться пониже – все-таки проще добираться домой.

Помахивая дырявой тряпкой, бережно хранившей следы чужой крови, он бодро двинулся на поиски умывальни.

– Фриц! – загнанно, почти испуганно крикнул кто-то снизу, когда он уже почти миновал лестничный пролет. – Постой, Фриц!

К счастью, Берг вовремя вспомнил, что теперь это его имя.

Он посмотрел в щель между перилами и увидел задранное ввысь лицо водоноса; оно сморщилось больше обычного и имело самый униженный вид. Ален чуть не рассмеялся, но лишь сдержанно фыркнул.

– Что тебе нужно… Шамиль?

– Помоги, пожалуйста, мне донести ведро до умывальни.

– Я не должен этим заниматься, – подумав, заметил Ален. В памятке не было ни слова о содействии обслуживающему персоналу в отправлении его служебных обязанностей.

– Все так говорят, – горько сказал старик и вздохнул так оглушительно, что по пролету заметалось эхо. С кряхтением он стал взбираться по ступеням, медленно переставляя ноги.