Ведь вставание ночью – оно сильнее по действию и прямее по речи.

73:6

14 Раджаба, 17:35 ^[1]

Этим вечером общага педагогического колледжа города Уродова в полном составе отмечала Новый год. Точнее, даже днем, а не вечером, потому что готовиться к великой пьянке девушки начали еще с утра, гоняя уродовских ребят то за картошкой, то за самогоном. А еще точнее, не в полном составе, конечно – некоторые, самые закомплексованные девушки предпочли уйти к своим городским друзьям. Мало ли что может случиться в новогоднюю ночь! Жители Уродова, обитатели своих домиков или квартир, готовились к самому худшему: чистили ружья, точили вилы и топоры, починяли багры, ухваты и весла или просто вынимали из чуланов дубины, оставшиеся с предыдущего праздника. У всех наготове лежали бутылки с крепчайшим, 96-градусным самогоном, так полюбившимся студенткам колледжа. Надо признать, этого всегда хватало – ведь ребята, собиравшиеся в бараке у девчонок, почти все были местные, уродовские. Участвовать в набегах на своих же соседей им было несподручно. Что потом люди скажут?

Поначалу, конечно, образовались компании по интересам, в основном половым. Все чинно подняли стаканы за лучший праздник, послушали куранты из единственного на всю общагу плазменного телека, а потом закрутилась такая карусель, что найти потерявшегося товарища или подругу стало очень трудно.

Пришли ненадолго девчонки из соседней комнаты, Ленка Целко и Маринка Трахтеншёльд, сожрали по куску сала и свалили гулять со своими парнями.

– Серега опять не захотел? – сочувственно спросила Танька Щелястых свою закадычную подругу Светку Трусерс. Та хмуро выпила полстакана самогона и кивнула, неприязненно покосившись на Ганю Тошниловича. Тот кривлялся с несколькими ребятами и девчонками посреди комнаты, так что стол с картошкой, салом и соленьями, щедро разложенными девушками по щербатым тарелкам, дрожал и подпрыгивал. Хрипучая магнитола извергала заводной шлягер, заглушая вопли соседей.

– Этот уже достал! – в сердцах воскликнула она. – Сколько раз просила – пошли жить к тебе, а он: «Неудобно, неудобно! Что я матери скажу?» Козел хренов! Как трахаться, так сразу ко мне бежит, нет чтобы к себе позвать, гондон. А у самих целый дом стоит! – Она подперла голову рукой и мечтательно уставилась на елку, обвешанную каким-то ярким мусором и рваным серпантином. Ее чисто вымытые по случаю праздника волосы, вчера вечером завитые самодельными бигуди, ярко блестели в пламени толстого огарка.

– Выпьем, что ли? – тяжко вздохнув, сказала Танька, разливая еще по стаканам. – Такая у нас бабья доля. Любишь одного, а живешь с другим. Я вон тоже Ваське Дуракову с Палисадной говорю: «Приходи ко мне в гости вечерком», а он: «Меня уже Аленка пригласила. Давай в другой раз». А у них даже выделенка есть, представляешь?

Они на пару пригорюнились, в глазах девчонок заблестели предательские слезинки, но тут Ганя и Толик Дрочко подскочили к ним и стащили со стульев.

– Танцуют все! – крикнул Тошнилович и стал дергать Таню за плечи, словно куклу на веревочках. Девушка поначалу сопротивлялась, но потом вошла во вкус, и уже через минуту повизгивала, позволяя ухажеру щупать себя пониже пояса и даже изображать ламбаду.

Света тоже сплясала со всеми, а потом они дружно вернулись за стол и допили первую бутыль самогона. Из тумбочки возникла вторая, кто-то авторитетно отпил из горлышка и поднял большой палец – нормально, фирма! Бабка Рита варит что надо.

Ганя, спотыкаясь и дурачась, прочитал свой праздничный стих:

 
– Когда вдруг откроется дверь,
Войдет в помещение дева,
Товарищ, глазам своим верь,
Прикрой отверзание зева!
Восстань и словами любви
Приветствуй возникшее чудо,
От курицы кус оторви,
Подай с ананасами блюдо.
Нарежь ей ножом сервелат,
Воздвигни кастрюлю с водою,
Чтоб сделать вареный батат,
И в кружку налей ей спиртное.
Когда же покажется мало –
Как будто уйдя за вином,
В сугробе, холодном и талом,
Забудься живительным сном.
 

– Талант! – крикнул Толик и заржал.

– Где ты ананас-то увидел, блин! – плюнула Трусерс. Но ей было очень приятно, потому что Ганя читал стих, нежно глядя девушке в вырез платья. – Курицу ему! Бататы жри, поэт хренов.

Ганя всем говорил, что сам сочиняет стихи. Он хотел нравиться девушкам. Но все знали, что он выписывает их из газет и журналов, а потом заучивает долгими одинокими вечерами.

А потом опять были танцы, прыжки в окно и обратно, и еще одна бутылка. Трусерс и Дрочко где-то пропали, и часа в два ночи Ганя потащил Таньку на кровать, задирая на ней платье. Он пьяно хохотал и больно щипал ей грудь. Пара выживших в передрягах прыщавых парней, с которыми никто не захотел уединиться, поглядела на них и захлопала, собираясь смотреть. Но тут же они отвлеклись на важный спор о сексе, стали орать и кататься по комнате, жестоко костыляя друг другу.

– Пусти! – пропыхтела Таня, упираясь в грудь Тошниловича руками, но тот уже не смеялся, а тыкал рукой у себя в ширинке, расстегивая молнию. Трусики с Тани он уже стянул. Навалившись на нее отяжелевшим телом, он сопел и нетерпеливо дергался. – Пусти, говорю тебе! А то обоссу!

Ганька надавил ей ладонью на лобок, и Таня против воли прянула ему навстречу. Но тут он стукнул ей локтем в живот, и она яростно забилась под ним, вырываясь. Отпихнув наконец Тошниловича, она вскочила и чуть не упала вновь – в голове дико шумело и кружилось, а ноги оказались словно чужими.

– Да сейчас я, сейчас! – зло крикнула она и стукнула парня по рукам. – Дай в сортир-то сходить, мудила!

Все свечи уже давно сгорели, но кто-то догадался включить настольную лампу. Цепляясь за стены, Танюша обошла дерущихся и выбралась в коридор. Там повсюду валялись огрызки, шкурки от сала, темные попки огурцов, осколки пустых бутылок и прочий хлам. Кое-где еще гремела веселая музыка. Вдоль стен валялось несколько нестойких товарищей. Ступая туфлями мимо плевков и луж, Танюша на прямых ногах скользила вдоль стены, царапая занозами платье, но сейчас ей был все равно. В животе мучительно бурчало, тошнота приступами покатывала к горлу, а мочевой пузырь просто разрывался на кусочки! Но она все же добралась до туалета и вползла в его темное, вонючее нутро. Лампочка, конечно, была разбита, но Таня и так наизусть знала, что и где здесь стоит. Вот, слева, жестяная раковина, забитая картофельными очистками, а вот и единственный унитаз, отгороженный от выхода картонной стеночкой.

И все-таки Тане не повезло. Поскользнувшись на чьей-то луже, она упала на колени и больно стукнулась локтями о разбитый кафель пола. Щека скользнула по мокрому краю унитаза, девушка вцепилась в него и кое-как, держась за сливную трубу, устроилась над жерлом толчка. Хорошо, что друг успел стянуть с нее трусы.

– Уф-ф, – выдохнула она. В животе стало легко, вот только поташнивало сильно, но это ничего, сейчас два пальца в рот – и порядок. Сидя в полубеспамятстве на скользких краях унитаза, она не сразу поняла, что по животу и ногам у нее ползает, поглаживая, что-то холодное, мокрое и липкое. Ползает и нежно, ненавязчиво покусывает – будто страстный любовник, едва придя с мороза, целует ее под платьем, не разжимая губ. Ничего не понимая, она хотела отодвинуться от трубы и посмотреть вниз – что за шутник полез к ней жадными пальцами, – но тело не двигалось, словно прикованное. Шея окостенела, отказываясь поворачиваться.

– А! – несмело вскрикнула Танюша, отчаянно хлопая ресницами. Перед ней все расплывалось, и серая тьма туалета как будто затягивалась туманом: слезы, пот, растекшаяся тушь, чужая моча размазались по лицу, заволакивая глаза. Потревоженная ее содроганием, скрипуче болталась цепочка с черной пластиковой рукояткой, свисающая сверху. Вода в высоком бачке нервно заплескалась. Таня крикнула громче, и тут же что-то тонкое, быстрое охватило ей целиком, стягивая тело липкими присосками. Шершавые змеи поползли по спине, животу и бедрам, и одна из них несколькими толчками проникла в стиснутое спазмом влагалище девушки. Таня кричала уже в полный голос, но разве здесь обратит на нее кто-нибудь внимание?

Внезапно холод разлился по ее внутренностям. Показалось, что матка немеет и отмирает, стремительно теряя остатки телесного тепла. Монстр рванулся во все стороны сразу, давая ей немного свободы, как-то вдруг обмяк, растекаясь по коже ледяными струйками. Схватив зубами болтающуюся ручку, Танюша резко опустила голову и дернула цепочку. Вода в трубе зашумела, ворвалась в унитаз, черные щупальца заскользили вниз, отпуская ее. Последним с тяжелым чавканьем отвалилось то, что влезло в девушку.

Поток ржавой воды иссяк, постепенно затухая вместе со всхлипами Тани. Она медленно сползла с толчка, встав коленями на грязный пол, и сало вперемежку с огурцами хлынуло из нее вдогонку червивому монстру. Но никого в темном жерле, конечно, уже не было.

– Ну долго ты еще?! – нетерпеливо вскричал Ганька, нетвердым силуэтом возникая на сером фоне дверного проема. – Где ты тут?..

– Сейчас… – прошептала Таня непослушными губами. Далее…

Comments on this:15

Тася: Просто отвратительно! Да еще имя на мое похоже! Танк, немедленно убери из своего журнала эту гадость, а то не приду к тебе сегодня, как мы договаривались!

God: Г-н Кулешов, Мэрия, Администрация и все остальные руководящие органы г. Уродов выражают протест против очернения горожан в Вашем live-журнале и официально требуют сейчас же поменять название нашего населенного пункта на любое другое. Расширенная копия данного уведомления направлена вам по официальному каналу связи.

Танк: Да хрен с вами, подавитесь. Хотя это не я придумал, я вообще о вашем городе раньше не слыхал. Запускаю глобальную замену «Уродов» на «Удодов».

God: Возражаем! Никаких ассоциаций с названием города быть не должно.

Танк: Хорошо, пусть будет «Козлов». Теперь довольны, уродцы?

God: Сам такой.

Петро: Не буду касаться приведенного выше текста, потому что отношения к делу он, полагаю, не имеет. Вернусь немного назад, когда Эмиль с Пеликаном осудили безбашенность Танка. Вы не заметили главного, ребята – сходства Натальи с порноактрисой и совпадения имени Танка с мастером по свету в том же фильме. По мне, над этим стоит хотя бы немного подумать, а, Кулешов?

Танк: Да ерунда все это, Петро. Неужели ты поверил этому гнусному старикашке без места жительства? Он специально меня провоцировал, готовил к ограблению. Дескать, они тут честные грабители, за свои поруганные права бьются, а не просто так на людей нападают. Кстати, Тасюха, а когда это мы с тобой о встрече договорились? Я, понятно, не против, если у тебя месячные закончились…

Тася: Вот ведь балбес! На всю Сеть-то зачем об этом орать? Есть вопросы – свяжись по личному каналу, как все нормальные люди.

Танк: Мне от коллег скрывать нечего, не для того я live-журнал завел.

Эмиль: А что там за словечко «далее» в само конце текста? Никак гиперссылка?

Cactus: Ну ни фига себе! Все свой кайф поймали, а мне такой облом? Эй, скажите вы Танку, чего он меня сегрегирует? Танк, клянусь больше тебя не подкалывать, открой доступ к 1.txt, будь человеком.

Тася: Эдик, если ты еще и продолжение тут тиснешь, мы с тобой поругаемся.

Танк: Ссылка-то она ссылка, только никуда не ведет – нет такого документа. Там просто имя файла зашито, и все (2.txt). Иди к шайтану, Cactus. Я рисковать не собираюсь. И нет там ничего хорошего, понял?! Тасюха, ты-то чего расстроилась? Всяких тупых файлов в Сети знаешь сколько понавешано? Одним, как говорится, больше…

Эмиль: Слушай, я тут вот что подумал. Ты случайно не собирался стать в детстве или когда еще режиссером, сценаристом и все такое? Типа связаться с миром кинобизнеса? Я просто так спросил, что-то в башке толкнулось…

Издатель: Первоначальное написание города повсюду восстановлено из back-архива провайдера по решению юридической группы, поскольку электронный документ с упоминанием населенного пункта «Уродов» реально зарегистрирован в личном журнале улик, ведущемся Э. Кулешовым. Подробный юридический комментарий см. в Приложении 12 к бумажной копии текста.