Арест

29 декабря. День. Сплю. Вечером бывшие коллеги-контрагенты пригласили на корпоратив, и я набираюсь сил, чтобы отжечь как следует. И что же? Звонит телефон. Городской. Наверное, суд. Думаю, зачем портить себе настроение под Новый год – не беру. Опять звонит и опять. Между звонками прорывается адвокат. Говорит, приговор завтра. Твоюжежмать. Ну, завтра – так завтра. Сразу возникает ряд проблем.

Проблема № 1. У меня нет паспорта. Поскольку я поиздержался, квартиру пришлось продать и переехать в другую – побольше, но подальше. В общем, паспорт на регистрации. Еду вырываю его из лап бюрократии.

Проблема № 2. Нужно составить доверенность на жену, на всякий случай. 16:00. Нахожу единственную нотариальную контору, работающую до 19:00. Лечу туда. Очередь – как в мавзолей, где Ленин ожил и танцует чечетку. Через час понимаю, что забыл кошелек. Квартира за МКАДом, понимаю, что обернуться не получается. Паника. Нервы. Почему не сделал раньше? Так ведь до 15 января много времени – можно было бы успеть разрушить цивилизацию и возродить ее! Вселенная сжимается. Я нахожу две с половиной тысячи рублей в машине, и после оплаты услуг нотариуса у меня есть триста рублей. Можно на них купить шутиху и отпраздновать это событие, но у меня нет времени, а есть дела. Ведь надо собраться в тюрьму!

Мчу домой, беру кошелек и иду в супермаркет. «Перекресток», тоже про решетку – значит, подойдет. Там уже чинно брожу между полок. На телефон скидывают раздобытый в интернете мануал «Что брать с собой в СИЗО». Первый вопрос: «Что такое СИЗО?» Ну ладно, с этим позже разберемся. В списке есть «что», но нет «сколько». Импровизирую. В некоторых случаях возникают затруднения.

Пункт 12. Мыло. Думаю, все знают шутки про тюрьму и мыло. Тут уж не до шуток. Вопрос серьезный. Рассматриваю красивую упаковку и думаю, что мыло, гарантирующее бархатистость и нежность кожи, может меня скомпрометировать. Но кто ищет, тот всегда найдет. Мыло «БАННОЕ». Упаковка очень мужественная, более мужественной ее могло бы сделать только изображение грозных глаз Чака Норриса или бороды Федора Конюхова. Беру шесть кусков.

В итоге набираю тележку с горкой. Думаю о трех вещах: у меня нет спортивной сумки; как я попру это все в тюрьму, если еле допер до машины; нужно купить термобелье. Время – примерно 21:00. Термобелье я купил – даже две пары. Видимо, в состоянии аффекта, так как детали не помню. Условно компактно все сложив, стал прощаться с женой.

Шел снег. Вернее, не помню, шел или нет, но звучит очень трагично. Так что снег шел.

С утра проснулись и засобирались. Заправляя кровать, я подбодрил жену – заявил, что вероятность моей посадки исчезающе мала, но для равновесия сказал, что, судя по переносу заседания, вероятность посадки Бро сильно возрастает. Теперь должен признаться, что лукавил тогда. Еще за год я дал кому-то прогноз, что меня посадят года на четыре, а Бро нет, чтобы он почувствовал горечь и дискомфорт. Да, я почти что Ванга.

Обнял Степана и сказал ему, что он в случае чего старший мужик в семье, пусть защищает маму. По причине раннего часа Степан не хотел никого защищать, он хотел мультики. Остап, которому еще не было года, боролся с силой притяжения и, настраивая вестибулярный аппарат, всячески старался не упасть.

Так как спортивной сумки у меня не было, заранее договорились с родителями: мы должны были пересечься с ними и сформировать мне баульчик арестанта. Но сначала, конечно, я заехал за кофе. У меня была традиция: перед каждым заседанием я покупал в «Старбаксе» на Павелецкой гигантский стакан кофе, на котором красовалось имя Олежка. Мне нравилось, когда кричат: «Олежка, большой моккачино для вас!» Сначала меня переспрашивали на кассе: «Олежка?» – «Ну да, Олежка. Это как маленький Олег». Так как судов было много, через какое-то время я примелькался и меня приветствовали, едва завидев: «Здравствуйте, Олежка». Другие посетители удивлялись: рост у меня без чуть-чуть два метра, а лицо, как говорят, всегда выражает одну эмоцию – ненависть. Если шли допросы важных свидетелей, Бро просил меня взять кофе и ему, с надписью «Борман». Допрос – дело серьезное, какие уж тут шутки.

С парковкой у суда была проблема. Все прилегающие улицы были заставлены автозаками. Их было очень много. Вообще, количество силовиков, стянутых к суду, потрясло меня. Мне казалось, контингент был достаточный, чтобы свергнуть режим в какой-нибудь из стран Прибалтики.

На некотором отдалении припарковались и встретились с матерью и отцом. Их вид был трагичен. Спортивная сумка уже была полна всего и источала материнскую заботу. Это была проблема, так как туда же надо было укладывать результаты моего вчерашнего рейда по супермаркету. В результате две трети припасов перекочевало в багажник. Сумка была собрана. Но одному ее нести было невозможно – понесли вдвоем с женой.

Незадолго до этого мы смотрели на YouTube ролики, где американские юристы проверяли, как работает конституция. В каком-то штате, где разрешено открытое ношение полуавтоматического оружия, но полностью автоматическое запрещено, они расхаживали по центру города с полуавтоматическим оружием, визуально неотличимым от автоматического. Чувствуете тонкость момента? Их пикировка со стражем порядка была достойна фильмов Тарантино. В конце офицер попросил прощения: «Ребята, извините за беспокойство. Отдельно отмечаю, что я не стал требовать ваши документы, так как для этого нет оснований. Также выражаю вам благодарность: пока вы тут расхаживаете с оружием, похожим на автоматы, никому не захочется совершать правонарушения». Под большим впечатлением мы решили проверить, как работает конституция в Российской Федерации. У меня есть шапка-маска. На ней вышиты веселенькие усы, выглядит это примерно так:

Ну, я надел ее, и мы пошли. Маски не запрещены, и в соответствии с Конституцией Российской Федерации я вполне мог ее носить. Собственно, надев маску, я решил проверить, насколько сотни полицейских, окруживших суд, знают Основной закон.

Где-то за двести метров нас остановили пять раз. Документы сначала проверяли агрессивно, обнюхивали собаками, но, изучив паспорт и поняв, что я – одно из основных действующих лиц происходящего цирка, отпускали дальше, признавая, что, да, шапку носить можно.

Сам суд был огорожен. Перед узким проходом была непреодолимая толпа журналистов. Дальше случилась проблема следующего характера. Стоим полностью зажатые толпой. В одной руке у меня стакан кофе с надписью «Олежка», в другой – сумка, на другом конце сумки – жена. На голове – маска. Журналисты косятся. «Пропустите, говорю, господа. Я брат Навального, меня тут должны судить». Все смотрят с недоверием, кто-то с улыбкой, в основном с пренебрежением, подозревая во мне маргинала.

Сумку отпустить нельзя, так как есть вероятность, что ее тут же смоет людской массой. Но сумка – черт с ней. Опасаюсь за хрупкую Вико. При помощи одной только головы маску снять не могу. На помощь приходит закон, как в любом правовом государстве. С четкостью, которая свидетельствует о долгих тренировках, толпу режет клин полисменов – из толпы выдергивают экстремиста. Экстремист выливает содержимое стаканчика с кофе на одного из стражей. Бледно-бежевые брызги почти сразу застывают на морозе и на менте, напоминая собравшимся, что скоро Новый год.

Экстремист – это я.

Экстремист кричит: «Что вы делаете, дебилы?!» – и, улучая момент, сдирает маску. Судебный пристав, стоящий на входе, узнает меня и убеждает стражей, что я не экстремист. Пристав с укором говорит:

– Провоцируете, Олег Анатольевич.

Страж, облитый кофе, что-то мямлит про то, что маска – это спецсредства. Требую у толпы вернуть мне жену и сумку. Жену возвращают слегка взъерошенную, но веселую.

Дальше все очень стремительно. Судья читает резолютивную часть решения. Присуждает мне три с половиной года колонии. Я пишу в чат в WhatsApp друзьям: «3,5. Я поехал». Выключаю телефон и отдаю его жене. Брату присуждают три с половиной условно. Это всех шокирует.

Надевают наручники, ведут в клетку. Думаю о том, как я попру сумку один.

Когда журналисты уходят, мне через прутья клетки разрешают поцеловать жену и пожать руку отцу. Договариваемся с приставами, что из моей неподъемной сумки и практично подготовленной сумки Бро сделают что-то одно.

Бро говорит, чтобы я не переживал, о семье позаботятся. Это очень помогает.

Дело в том, что на момент приговора:

– часть моих проектов умерла и требовала деньги на похороны;

– часть моих проектов была в процессе и требовала денег на развитие;

– часть моих проектов была в стадии развития, денег еще не приносила, но иногда приносила убытки.

То есть нужны были деньги, а денег у меня как раз не было. Честно говоря, отпусти меня тогда суд, не очень представляю, как бы я выкручивался. Ну а тут такая удача – отправили на гособеспечение. Слепили сумку, и меня, в наручниках, со свитой охраны, повели куда-то вниз.

Карантин

Пишу эти строки ровнехонько через два года после того, как попал в тюрьму. Нахожу это очень символичным. Тогда символизма не подмечал. Хотя он был налицо.

Например, в зал суда можно было подняться на лифте или по широкой светлой лестнице. В подвал, из которого отправляют в СИЗО, ход был узкий, темный и безальтернативно пеший. Думаю, примерно по такому лазу какой-нибудь там папа римский сбегал из Ватикана. Символизм же моего лаза явно был в том, что арестант должен страдать, жизнь его темна.

Внизу такое небольшое помещение, предбанник: прямо – выход, направо – небольшие камеры, в них держат до прибытия автозака. Куча милиционеров с разным количеством звезд на погонах. Все очень вежливые, половина с регистраторами, половина с видеокамерами (уж не знаю, для чего они всё снимали).

Первое, с чем знакомится арестант, – это обыск, и дальше этот «знакомый» путешествует с ним повсюду. Сначала чудно́, но быстро привыкаешь. Ну, это как плюнуть на все и начать путешествовать по миру с цыганским табором. Сначала – вау! А потом: конский волос повсюду, пророчества по линиям руки не такие уж точные, постоянно воняешь костром. Приедается, короче.

Ну так вот, обыскали. В моменте полного ню я, конечно, потребовал прервать онлайн-трансляцию, а то мало ли. Вещи все тщательно ощупали, каждый шовчик. Потом принялись за сумку, и давай все вскрывать. Куча лапши быстрого приготовления, нарезок с колбасой, сигарет блоков двадцать, наверное. Одним словом, в тюрьму собрался. Спрашиваю: «Зачем вскрываете, в чем скрытый смысл? Ведь запечатано все». – «Порядок такой». Ну это все объясняет, конечно.

В итоге все уцелело, кроме зажигалок. Где-то на форуме перед закупкой прочел, что спички нельзя, а зажигалки можно. Все как раз наоборот. Так что все десять зажигалок остались у обыскивающих, а я остался без огня.

Но дальше у них случился ступор и паника. Дело в том, что у меня при себе было пять тысяч рублей. Ставлю свой последний шиллинг, что в обычной ситуации проблем не возникает и деньги меняют владельца. Прежнему говорят что-то в духе «не положено». Со мной случай, понятное дело, особый. Все забегали, стали звонить руководству. В результате выяснили, что со специальным актом (пришлось дополнительно звонить, выяснять, что за акт) деньги отконвоируют со мной в СИЗО, где они будут зачислены на мой счет. Фух! Все смахнули пот с фуражек. Я подумал: «Что за счет?» – и попросился покурить. Сказали, что нельзя, потом выключили регистраторы, отвели в бокс, дали сигарет и прикурить.

Курю. Из угла в угол не хожу, так как бокс – два на два метра. Думаю: хрень какая-то. Почему столько народу? Чего это вежливые все такие? Охренеть у них камеры! Ну и все в таком духе.

Минут через десять выводят, грузят в автозак. Едем. Становится еще подозрительней. В целом камазе я – один. Думаю: с одной стороны, очень удобно, а с другой – это ж сколько надо камазов, чтобы вот так возить всех зэков (это я еще не выключился из режима логиста)…

Минут через двадцать-тридцать куда-то въезжаем. Открывают, спрыгиваю – как в фильме про гусара, о котором надо замолвить слово (почему-то такая ассоциация). Глубокая большая арка, двери в ее размер. В черно-белую полоску. А может, просто черные, а сейчас кажется, что черно-белые были.

Какой-то мужик с документами подходит, говорит: «Пойдем». Пошли через маленькую дверку в здоровой арочной. Входим куда-то, все бетонное, местами выкрашено в салатовый. В целом – аккуратненько. Пошли обыскиваться. Говорю: «Двадцать минут назад обыскивали же!» – «Порядок такой». Вздыхаю (после прошлого обыска понадобились усилия, чтобы сложить сумку так, чтобы закрывалась). Потом меня еще зачем-то смотрели на каком-то рентген-аппарате. Про себя думаю: «Погоди, погоди, это кажется, что логики нет, ты просто не врубился пока».

Смотрят вещи. Заходит какой-то хрен. Размер звезд на погонах больше, чем у тех, что досматривают. Посмотрел на вещи, говорит: «Во вскрытых заводских упаковках нельзя». – «Как нельзя? Их двадцать минут назад в суде вскрыли». – «Порядок такой». И уходит. Стою озадаченный. И не только я. Чуваки, которые обыскивали, тоже. Потупили немного, потом говорят: «Забирай». И далее бубнежом: «Всю жизнь было можно, а тут нельзя…»

Потом увели в какую-то убитую камеру, сняли отпечатки пальцев по старинке, измазав все руки в чернилах, и сняли фотку. Причем на веб-камеру, которая была примотана изолентой к какой-то палке.

Спрашиваю: «А что отпечатки не сканируете?» Мужик, который забрал меня из автозака, закатил глаза и говорит: «Боже, как я ненавижу свою работу».

Забавно, что такой же ответ на такой же вопрос при такой же процедуре мне дал сотрудник где-то через три месяца в колонии. Непонятно, почему боль от неправильно выбранного жизненного пути накатывает на вертухая в момент дактилоскопии. Наверное, надо быть вертухаем, чтобы понять.

Потом повели в медсанчасть. Уж не знаю, почему в тюрьме это так по-военному называется. Вырос я в расположении дивизии, поэтому точно знаю, как выглядит медсанчасть. Кабинет в «Бутырке» на нее не похож.

Доктора показались мне настороженными. Сам же я настороженно следил, чтобы кровь брали открытым при мне шприцем. Ну, знаете, спидозные иглы и прочие стереотипы о тюрьме.

Отступление о стереотипах. В ИК-5 «Нарышкино», где я в итоге оказался, было какое-то количество диабетиков на той стадии, когда им пять раз в день необходимо колоть инсулин. Колоть должны медработники. Но на самом-то деле – кадровый голод, да и инсулинщики сами умеют колоться. Иногда они подходили с улицы и просовывали в отверстие руку. С другой стороны отверстия сидела тетечка, которая обычно выдавала зэкам таблетки, в описываемом же случае – передавала шприц, и зэк кололся сам на улице. Шприцы были не одноразовые, а какие-то постоянного типа, достаточно модные на вид. При этом среди диабетиков попадались зэки с ВИЧ, такая вот печалька. Еще большая печалька случилась, когда стало известно, что одному вичевому и одному невичевому диабетику на недельку спутали шприцы. Вот тебе и стереотипы.

Потом пошли за матрасом и прочими благами матобеспечения. Там зэк-старичок говорит:

– Привет, Олег!

– Привет! – говорю, а сам думаю, что совсем к черту память на лица. Кто такой?