– Не сдаст! Я за неё отвечаю! – коротко отрубил Буратина. К его словам были вынуждены прислушиваться все, потому что Буратина и был нашим идейным вдохновителем. Все идеи и проекты выходили из его светловолосой головы. Так и случилось, что Ворона прописалась в нашей конторе. Со временем она настолько вжилась в роль атаманши, что и сама подкинула несколько стоящих идей.

Чем же мы занимались? Когда я вспоминаю, чем мы тогда занимались, мне кажется, что это было не со мной. Это делал не я, а тот совершенно чужой и далёкий от меня теперешнего человек. А занимались мы всем понемножку. Всем, кроме учёбы, занятий спортом и добросовестного заработка. В основном это были мелкие кражи и небольшие аферы, которые позволяли нам тогда жить довольно безбедно. Мы не были блатными. Мы не грабили и не нападали на людей, мы не занимались рекетом, мы не торговали наркотой и старались как можно дальше держаться от братвы, хотя со временем вынуждены были с ней познакомиться. Да, мы старались следовать кое-каким принципом, но когда ходишь по скользкой дорожке, постоянно скатываешься либо на обочину, либо в яму.

Она смотрит на меня и улыбается, словно вспоминает что-то далёкое и очень доброе. Ветер треплет её каре, хлещет по подведённым глазам, заставляя их слезиться, но она продолжает смотреть и улыбаться. Я тоже улыбаюсь, но не могу смотреть на неё вот так вот в упор. Всё-таки она здесь не из-за меня. На такую авантюру может вдохновить только один человек. Сейчас он сидит за её спиной, щерит белозубый, сжимающий бычок сигары рот, зачем то хитро подмигивает, словно говорит, чего же ты оробел, дружище. У них всё случилось тогда и тогда же закончилось. У нас не закончилось. Может быть, в этом и состоит причина моего смущения.

– А ты хорошо выглядишь, Слава! – она пытается перекричать дуэт ветра и японского мотора.

– Да какой там…– я машу рукой. – Извини, это должны были быть мои слова.

– Нет, я серьезно! Ты почти не изменился. Говорят в Москве сейчас? Большим начальником стал?

– Не большим…маленьким начальничком. Большой начальник за твоей спиной. – Я киваю в сторону Буратины.

– Ага! Только когда он им стать-то успел? – смеётся Светка.

– А он им всегда был, по крайней мере в моих глазах! – ору я в ответ. – А ты как?

– Что значит «как»? Что тебя конкретно интересует?

– Где работаешь?

Конечно же в первую очередь меня интересует, замужем ли Светка, но этот вопрос я пока не решаюсь задать.

– У меня своя юридическая контора.

– Вот это да! – Я качаю головой.

Могли ли мы все подумать тогда, что беспринципная атаманша, в будущем будет улаживать правовые вопросы.

Мы подплываем к белоснежному борту под ломающийся голосок вечно молодого Юры Шатунова:

«Пу-усть в твои окна смотрит беспечный розовый ве-ече-ер,

Пусть провожает ро-озовым взглядом смотрит ва-ам в сле-ед…»

Буратина первым запрыгивает по трапу, затем подаёт руку Светке.

– Ка-акие люди! – Поночка робко приветствует Светку, едва касаясь её предплечий.

– Света, ты что ли? – тянется обниматься Уксус, но Светка доли секунды стоит, не в силах признать в сухой, подёрнутой морщинами физиономии, розовое личико Игорька Белого, её бывшего одноклассника и по совместительству подельника.

Развеяв наконец-то сомнения, она радостно прижимает Уксуса к себе.

– И-игорь, рада видеть!

Геракл подходит последним. Он неизменно пошатывается и держит руки в карманах растянутых треников; прищуривается, вглядываясь в Светкино лицо, потом горделиво задирает голову, словно демонстрируя свою косматую бородёнку.

– Ка-аво я ви-жу! Во…

– Только назови меня Вороной! – перебивает его гостья – Получишь похлеще, чем тогда на уроке.

– Во-о-он ты какая стала! – Геракл видимо не захотел искушать судьбу. Конечно, на своём тернистом пути, он сумел отхватить много крепких лещей, но всё же детские впечатления, они самые сильные. – Пойдём намахнём за встречу, подруга!

Светка не против. Она даже очень за. Ей нужно телепортироваться на двадцать лет назад, а для этого необходимо принять на грудь ударную дозу жгучей субстанции, без которой полноценного перемещения в прошлое не получится. Эта волшебная жидкость выравнивает морщины и статусы, она снимает с тебя толстый слой ненужного лоска и делает чистым, лёгким и непосредственным, как в юности.

Час или два мы общаемся все впятером, как в старые добрые времена. На столе волшебным образом появляются суши и сыр, и это как нельзя кстати, так как я уже изрядно проголодался.

Выпиваем, орём, перекрикивая ДепешМод, Технологию, Ласковый Май и Вадима Казаченко;

снова выпиваем, танцуем на баке под Женю Белоусова, «Мираж и «Модерн Токинг»; опять выпиваем, снова оживлённо болтаем, причём говорим одновременно, словно боимся, что не успеем рассказать все истории, что копили все двадцать лет специально для этого вечера;

и пляшем, пляшем, пляшем…

Наши танцы становятся всё отвязней и раскрепощённей. Огромный Поночка трясёт своим пузом, словно холодцом попеременно приставляя одну ногу к другой; Уксус кривляется, подняв обе руки со сжатыми кулаками вверх, словно защищаясь от налетевшей гопоты; Буратина пляшет солидно, по-взрослому, с прямой (будто лом проглотил спиной), и согнутыми в локтях руками. Он чуть сгибает ноги в коленях, как ревматичный старикан, решивший сделать утреннюю гимнастику, и в этом малиновом пиджаке и белых брюках напоминает мне Льва Лещенко. Я тоже как-то там кривляюсь, но мои движения представляются мне идеально пластичными ритмичными и сексуальными (я ведь не вижу себя со стороны). Вместо зеркала я смотрюсь в Светку, которая изящно виляет бёдрами. Одни её руки чего стоят. Они танцуют отдельно, извиваются, переплетаются, словно лианы. Кисти с длинными наманикюренными пальцами танцуют уже отдельно от рук. Голова на длинной шее тоже движется, танцует, чёрные блестящие глаза излучают килоджоули энергии. Они смотрят только на меня (по крайней мере, сегодня мне так кажется). Не танцует только Геракл. Он угрюмо зыркает на нас из-за стола и время от времени заливает в себя порцию виски, надолго запрокидывая голову назад.

Натанцевавшись, мы хватаем свои бокалы и падаем на диваны и стулья.

– А куда мы плывём? – задаёт резонный вопрос Светка.

– Назад в прошлое! Чем дальше заплывём, тем лучше. – отвечает Буратина.

Удовлетворённая этим ответом Светка кивает головой, но тут же задаёт следующий вопрос.

– А кто управляет яхтой?

Теперь уже я решаю показать свою осведомлённость.

– Жекичан! Это китаец, которого Буратина арендовал вместе с яхтой.

Поночка и Уксус хохочут.

– Кончай, Сява, я же сказал, что яхта эта моя…– Буратина, судя по румянцу, выступившему на щеках, начинает раздражаться.

– Докажи! – раздаётся бас Геракла.

Буратина бегает взглядом по каюте, в поисках факта, который явится неоспоримым доказательством того, что он собственник яхты. Судя по сузившимся зрачкам, он быстро находит то, что искал. Это «что-то» находится по центру обитой шпоном стенки каюты. Пока я пытаюсь сообразить, какую байку придумает мой старый друг, он перехватывает недопитую бутылку шампанского за горлышко и со всей дури швыряет её в стенку, на которой висит плазменная панель. Бутылка делает несколько кульбитов в воздухе и впечатывается толстым дном прямо в центр панели, из которого тут же во все стороны разбегаются искрящиеся лучи.

– Ты чё, больной? – кричит Светка.

– Во дибил! – где-то за моей спиной шепчет Поночка.

– Хороший аргумент – подводит итог бас Геракла.

Буратина встаёт с дивана, вальяжным шагом направляется к стенке, с корнем выдирает из неё панель и волочёт её из кают кампании на палубу.

Я, Светка и Поночка выбегаем за ним следом, мы должны видеть, чем закончится шоу.

– Я уже давно хотел её заменить. – Кряхтит Буратина ухватив панель за края и с размаху швыряя её за борт.

Мы стоим вдоль борта, взглядами провожая в последний путь незаслуженно пострадавшую технику, которая никак не хочет уходить под воду.

– И за бо-орт её бросает, в набежа-авшую волну – грустно мычит Поночка, глядя вниз.

– Ещё доказательства нужны? – зло спрашивает Буратина, развернувшись ко мне.

– Нет! Хватит! А то ты всю яхту на хрен затопишь!

Выпиваем ещё раз, а потом, как и раньше, наша контора распадается на звенья.

Звено Поночки и Уксуса склонилось над столом и играет в невидимые шахматы, самое маленькое звено, в которое входит один лишь Геракл, храпит возле трапа, ведущего на верхнюю палубу, а наше звено, состоящее из меня, Буратины и Светки томно дымит на баке, сидя в белых шезлонгах.

– Мы на якоре? – спрашиваю я Буратину, только сейчас заметив, что двигатель заглушен.

– Да, Жекичан хоть и герой китайских боевиков, но всё же человек, который тоже нуждается в отдыхе. – Буратина развалившийся в шезлонге с сигарой в зубах вызывает у меня ассоциации с Черчиллем.

– Капитан что и правда китаец? – спрашивает Светка.

– Теперь уже да…– тяжело вздыхает Буратина.

Небо начинает белеть, и я с грустью замечаю, что волшебная ночь близится к концу. Русло в этом месте широкое и берега, утопающие в предрассветном тумане, почти не видны. Ночь невероятно тёплая для конца августа. Нас обдаёт лёгким ветерком и мы втроём молча балдеем, запуская струи дыма в свежий пропитанный молодым ветром воздух. Динамик на рубке один за другим выдаёт мотивы, которые, хочешь не хочешь, возвращают нас туда.

– Я люблю вас ма-а-альчики, я люблю вас де-евочки…– поём мы хором с Ромой Жуковым. Я смотрю на эти родные лица, которые сейчас в предрассветном сумраке стали чуть голубоватыми и мне жалко каждой секунды уходящей ночи. Буратина, внезапно спохватившись, убегает в каюту и мы остаёмся вдвоём. Я заглядываю в её смеющиеся блестящие глаза и думаю: «А ведь у нас всё могло с тобой получиться. Всё могло бы быть по другому если бы…».

– Ты женат? – она задаёт вопрос, который я так и не решился задать ей.

– Да, женат! Два сына есть, уже взрослые. – я тяжело вздыхаю, подумав о жене. Она сейчас безмятежно спит в московской квартире, даже не подозревая, что я нахожусь на белоснежной яхте в обществе своей так и не случившейся любви.

– А ты…ты замужем?

– Нет, давно уже развелась. Мне надоело играть в эти семейные игры. Одной проще, да и дети уже взрослые. – она подносит острый коготок к глазу, доставая невидимую соринку.

– Как ты решилась сюда приехать?

– Сама не знаю – смеётся она. – Наверное, очередной кризис среднего возраста. Ещё год назад я бы и не подумала сюда заявиться, а сейчас вдруг что-то поменялась. Не знаю, может быть это ностальгия, или грусть по чему-то уходящему навсегда. Признаться, я эти двадцать лет и не вспоминала о вас, просто однажды приказала себе забыть и всё…а сейчас будто и не было этого срока. Спасибо Серёжке, что устроил такой праздник.

Я слежу за движением её красивых подведённых губ, слушаю этот мягкий голос, любуюсь её горделивой осанкой , закинутой на коленку оголённой ножкой и чувствую, начинается…

– А я вот часто вспоминал о тебе…

Слава богу, что мой ведущий в тупик монолог прерывает появившийся Буратина. Он демонстрирует нам длинную папироску, кончик которой закручен как фантик у конфеты.

– Сейчас мы точно вспомним молодость.

Мы по очереди вдыхаем терпкий, пряный, давно забытый дымок, надолго задерживаем его в себе, и выдыхаем его почти прозрачным, оставляющим волшебную зелень где-то внутри. Светка закашливается, и её кашель плавно перерастает в хохот.

– Вот же дура! – Видели бы меня мои подчинённые.

– А мои! – ржу я в ответ.

– Да ну вас…– выдыхает волшебный дымок Буратина. – Забудьте, кто вы есть и сколько вам лет, а то и правда смотритесь, как накуривающиеся на задворках школы учителя.

Мы прыскаем и взрываемся очередной вспышкой хохота.

– Давайте лучше чё нибудь прикольное из школы вспомним. Помните, как Вовик на алгебре ось координат подписал?

– Это когда он…ха-ха-ха… – заливаюсь я, вспоминая отмоченный Гераклом номер.

– Вы про что? Я не помню…– говорит Светка, но уже заранее улыбается, держа на взводе очередной приступ смеха.

Мы наперебой рассказываем, как математичка вызвала Геракла к доске, и попросила его нарисовать синусоиду. Всё что мог сделать этот юный математик, это нарисовать две кривые перекрещивающиеся линии. Математичка приказала подписать оси, но Геракл растерянно переминался с ноги на ногу.

– Никифоров, ну ты что, не знаешь обозначения осей? – раздражённо кричала математичка. – Пиши: и-икс, и-и-грэк, зэ-эд!

И Геракл написал. Под горизонтальной линией крупными буквами он вывел три буквы, которые тут же объединились в знакомое всем слово.

Жирная надпись «ХУЙ», вызвала шквал хохота и нервный тик математички.

– Это что?! – орала она, перекрикивая гогочущий класс.

– Это название координат: икс, игрек и зэд. Я просто забыл, как «зэд» пишется. – Геракл стоял у доски, потупив взор, но в уголке его рта я заметил эту шкодливую подленькую, хорошо мне знакомую улыбку.

Скандал был жуткий. Предков Геракла в который раз вызвали к завучу, но его подвиг гремел на всю школу, ещё долго передаваясь из уст в уста.

Мы хохочем до слез, до коликов, до судорожных припадков, а отсмеявшись, вспоминаем другую историю.

О том, как мы с Буратиной на химии накапали Демиду на стул серной кислоты, а потом, на перемене наблюдали, как шелушатся на заднице его штаны и на них образуется огромная дыра с рваными краями;

О том, как наполнив водой презерватив, скинули его с четвёртого этажа на школьное крыльцо, обдав холодным душем добрую половину «А-шников», которые выстроились для группового фото;

«О том, как Поночка подкарауливал меня за дверью класса с грязной половой тряпкой, но внезапно вошла Маргуша. Поночка залепил ей в лицо мокрой тряпкой, после чего его чуть не выгнали из школы»

«О том, как в столовой набирали полную ложку пшённой каши, клали её на край стола, чтобы конец ложки торчал в воздухе, а потом лупили по нему, так, что самодельная катапульта улетала в другой конец большого зала, откуда раздавались визги и ругательства попавшего под раздачу счастливчика.

Мы вспоминаем…вспоминаем и кажется, что нашим воспоминаниям и ржачу не будет края. Мы вспоминаем случаи во дворе, школе, казусы с учителями и родителями. Мы вспоминаем всё, кроме того, что касалось нашей конторы, Ленина и ещё одного человека по имени Саша Мухин. Конечно, было много смешных ситуаций связанных и с конторой и с Лениным и с Сашей, но дело в том, что их объединяет ещё и грустная история, о которой, хочешь не хочешь, тоже придётся вспомнить. Сегодня не хочется…

– Всё, больше не могу! – Светка отваливается на спинку шезлонга. Её щёки уляпаны чёрными разводами, а из глаз текут, размывающие макияж бурые ручьи.

Мы тоже устали и замолкаем как по команде. А небо уже просветлело. Река приобрела серебристый оттенок. Дальний берег позолочен солнцем. Под неспешное, ритмичное цыканье ударников, протяжно хрипит голос солиста «Аэросмитов».

Мне снова взгрустнулось. Я смотрю, на ставшее детским и чумазым лицо Светки и мне хочется её обнять.

Буратина замечает мой порыв. Он обаятельно улыбается, так как может только он. Он всё понимает, мой старый друг. Он позвал сюда Светку не для себя. Это подарок, который он сделал мне.

– Пойду на камбуз, посмотрю, что можно изобразить на завтрак, – говорит он, поднимаясь с шезлонга.

Я даю знак Светке, что скоро вернусь и спешу вслед за Буратиной, догоняю его в узком проходе между каютами и перилами.

– Дружище, а кто у нас ставит музыку? – спрашиваю я, взяв его за плечо.

Буратина бьёт себя в грудь.

– Всё здесь. – Он крутит плоским телефоном, который достаёт из кармана брюк.

– Слушай, а ты не мог бы…

– Мог бы. Что тебе поставить?

– Поставь «Танцы вдвоём». Ну помнишь, «Технология»…

– Конечно, помню – Буратина улыбается и мягко тычет мне в грудь кулаком. – Отдыхай, дружище!

Медленными шагами направляюсь по скрипящей отмостке бака к шезлонгу, где сидит Светка, а сверху уже льётся клавишный перебор синтезатора, от которого сердце начинает колотиться в десять раз быстрее.

«Недопе-етый мотив

Я услы-шу во сне,

До утра не сомкну я гла-аз…» -

запевает солист «Технологии». Раньше меня бесило, что он лажает, и только сейчас я понял, что без этих фальшивых нот, песня была бы совсем другой.

– Можно Вас? – я протягиваю Светке руку, и её глаза загораются, словно она давно этого ждала.

– Конечно!

Я беру в руку её тёплую ладошку, нежно обхватываю талию, и мы плавно покачиваемся в такт музыке. Одни посреди ночи. Одни посреди огромной реки.

«Танцы вдво-ё-ё-м

Стра-анные танц-ы-ы…»

Нас накрывает приятная печаль. Мы просто молчим, просто медленно и плавно качаемся из стороны в сторону, и каждый вспоминает тот вечер, где играла эта же песня.

«А но-очью начнё-ом,

Стра-анные танцы-ы,

Танцу-уй под дождё-ом

В переходах подземных ста-анций…»

Я сдавливаю её хрупкое тельце в своих объятиях, пальцами правой руки ощущаю выпирающие через тонкий шёлк летнего платьишка рёбра. Какая она худышка. Моя худышка! Неужели случилось.

Она заглядывает мне в глаза, а потом смущённо улыбается и утыкается носом в мой пуловер. Её длинные волосы забраны в большой шелковистый хвост, этот хвост, в который я влюбился с первого взгляда. Блики от вращающегося на потолке стеклянного шара осыпают нас как снежные хлопья. Ноги утопают в белом дыму, последнем писке дискотек. Вижу спину Поночки в цветастом китайском «Адике». Он горбится в три погибели, обнимая милипуську, которую подцепил час назад. Рядом выгибается какой-то обдолбаный фраер в свитере «Бойз», заправленном в зелёные слаксы и в кожаной кепке, нахлобученной на бритую голову. Фраер кружится с воображаемой партнёршей и даже о чём-то с ней шепчется.

«Вот это приход» – думаю я вскользь и тут же возвращаюсь к своей Вороне.

Буратина и Геракл сидят за столиком где-то там, за толщей дыма и продолжают накачиваться водкой «Распутин». Сегодня мы все хорошо приняли на грудь, и собираемся гулять до утра. День начался превосходно, но мы ещё не знаем, как он закончится. Никто из нас: ни я, танцующий с блаженной улыбкой в предвкушении романтической ночи, ни поблёскивающая глазами Светка, ни звякающие стаканами Буратина с Гераклом, ни Уксус, который перебрал и уже вернулся домой, не подозревает, что это наш последний вечер.

Я надеюсь, я просто уверен, что именно сегодня смогу её поцеловать и нарочно оттягиваю этот сладостный момент, к которому мы оба готовы. Наверное, я бы поторопился, если бы знал, что он уже зашёл в наполненное дымом помещение, и словно башней танка крутит квадратной головой, выискивая за столиками и на танцполе знакомые лица. Ему нужно увидеть, хотя бы одного из нас, чтобы убедиться, что все здесь. Заметив Буратину и Геракла, он щёлкнет костяшками чёток, словно на счётах подобьёт итог и плывущей блатной походкой быстро направится к выходу.

«Та-анцы-ы вдвоё-ом,

Стра-а-анные танцы-ы…»

Тогда я не успел…а что, если сделать это сейчас? Я ловлю её взгляд, смотрю в упор, ныряю в чёрные озёра, захлёбываюсь. Я наклоняюсь ближе, так, что её подведённые губки уже в сантиметре от моих…

– Опа на! А это чё за дискотека?

Геракл бля! Он как всегда не вовремя. Его худосочное тело в тельняшке и трениках раскачивается, колышется, как тонкая берёзка на ветру. Одной рукой он держится за поручень, другая безвольно болтается, сжимая в руке недопитую бутылку вискаря.

– Слушай, Герыч, сходи к парням, посмотри как там они…– пытаюсь я спровадить нежелательного гостя, но уже поздно. Светка уже выскользнула из моих объятий, и села на шезлонг. Да и песня закончилась. Ей на смену приходит другой нетленный хит «Технологиии».

«Нажми на кнопку, получишь результат,

И твоя мечта осуществится-аа».

Нет, видимо моей мечте так и не суждено осуществиться. Я в сердцах машу рукой и кричу:

– Буратина, мы жрать хотим!

Вот мы снова сгрудились за столом кают кампании всем составом. Уставшие, невыспанные, но счастливые мы бодрим себя шампанским и с аппетитом поедаем жаренную курицу и пиццу. Где это всё добывает Буратина посреди реки?

Яхта вздрагивает, мелко вибрирует и плавно трогается. Значит Жекичан отдохнул и снова заступил на вахту.

Я пропадаю, тону, в грохоте посуды и пьяных криках пацанов. Я хочу спать…я хочу сладко дремать на плече сидящей рядом Светки. Это плечо сейчас мягче пуховой подушки, и я проваливаюсь…

***