Глава 2. НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Иногда, случаются встречи, важность которых нельзя переоценить. Бывает так, словно ты, долго плутая по болотам, вдруг выходишь к огромному чистому озеру. Ты понимаешь, что в нем точно есть рыба, но у тебя нет с собой удочки, ведь ты не собирался рыбачить. Можно уйти с чувством, что упускаешь что-то важное, можно хотя бы искупаться, а можно подумать, как сделать так, чтобы это озеро поделилось с тобой своей рыбой.

3 марта 1994 г.

– Это твоя койка. – Мичман тычет пальцем на аккуратно застеленную кровать, возле окна. – Переоденешь пижаму, а форму сдашь мне. – Он суёт в руки Киру синий тряпичный сверток и выходит из палаты.

Кир переодевается в коричневую с синей оторочкой пижаму и попутно осматривает палату. Она небольшая, всего на десять коек, большинство из которых пустует, так как лазарет и его персонал в виде Мичмана, не рассчитан на лечение серьезных болезней. А с несерьезными сюда попасть очень сложно. Лазарет, это скорее , место отдыха блатных курсантов и дедов, которые каким то образом внушают Мичману необходимость своей госпитализации.

Кир оказался здесь только потому, что Мичмана попросил об этом Габриэль, который испугался огласки случая с иголкой. Сама по себе ситуация выглядит забавно, но то как повёл себя в ней капитан может вызвать много вопросов.

– Пусть полежит у тебя пару дней, чтобы вопросов лишних не было, – уговаривал он Мичмана, во время фуршета, состоящего из разведённого спирта и организованного в честь чудесного воскрешения Кира. Самому виновнику торжества в просьбе налить сто грамм вежливо отказали, сказав «обойдёшься».

– А ты об этом случае забудь, так для тебя же лучше будет. – Сказал Киру Габриэль. – Скажешь всем, что у тебя понос или ещё что, в общем, Миша сам что-нибудь придумает.

Так Кир стал обладателем счастливой возможности провести два дня в тишине и покое.

В палате находится всего три человека. Сначала Кир обращает внимание на двух курсантов, кровати которых расположены рядом. Губастый розовощёкий толстяк играет на гитаре. Бабьим переливающимся, как у Людмилы Зыкиной голосом, не соответствующим его телосложению толстяк выводит:

«Я на тебе-е-е как на войне-е-е

А на войн-е-е как на тебе-е,

Но я устал, закончен бо-ой,

Беру портве-ейн, иду домо-ой…»

Он поёт вроде бы мелодично, но совершенно мимо нот оригинала. Его бездарное мычание усиливает не менее бездарный аккомпонимент. Он так лупит по струнам, словно проверяет их на прочность.

Прыщавый худой товарищ с видом искушенного ценителя, подперев подбородок кулаком, слушает этот кошмар.

– Эй, музыкант, ты сегодня заткнешься, или тебе помочь? – раздаётся до боли знакомый голос с кровати в дальнем углу. – Я тебе точно гитару на башку одену, а гриф запихаю в жопу, чтобы ты наконец-то понял, что пение это не твоё!

Раскритикованный недовольным слушателем толстяк краснеет и покорно откладывает гитару в сторону.

Хозяином недовольного голоса является черпак Андрей Медягин, имеющий в роте погоняло Медный. Белобрысый, небольшого роста , коренастый, Медный обладает чудовищно непропорциональным телом. Его могучему торсу и косой сажени в плечах позавидовал бы любой двухметровый атлет. Но то, что находится у Медного ниже пояса, сильно контрастирует с верхней частью. Могучий торс внезапно переходит в жидкие как макароны и коротенькие ножки. Создаётся впечатление, что его собрали из двух разных людей.

В отличие от других черпаков, Медный не входит ни в одну из их каст. По определению он не подходит ни к высшей касте, где состоят Монтана, Жулик и Ник, ни к средней, куда входят такие люди как Поваренок, Айзер и другие, и уж точно не к низшей, состоящей из Ваучера, Мыша и им подобным. Медный слывёт одиночкой. Но его судьба здесь отлична от судеб большинства затравленных одиночек. Он расставил все точки над «И» в самые первые дни своего пребывания на службе.

В тот момент, когда в роте появился Медный, изменилась судьба ещё одного человека. Этим человеком был Кума. То есть на тот момент его ещё звали Кум, и он был одним из самых жестоких и подающих надежды сержантов.

Кира зацепила передававшаяся из уст в уста история, которая произошла между Кумой и Медным, и он очень часто прокручивает её в своем воображении.

Он ясно видит Кума, тогда ещё опрятного и следящего за собой высокомерного красавчика, только что произведенного в сержанты. В отутюженной строгим квадратом синей шапке, свисающем на бедра кожаном ремне, в скрипящих начищенных яловых сапожках и красной повязкой дежурного на рукаве Кум вышагивает по паркету. Жизнь удалась, теперь он сержант и рота пополнилась новобранцами. Как он мечтал об этом времени, когда сможет насладиться своей властью. И вот оно настало. Наконец-то он воплотит в реальность свои фантазии, в которых изощренно издевается над этими тупыми животными. Начать можно прямо сейчас. У духов свободный час перед отбоем и все сидят в Ленинской комнате и смотрят телик.

– Духи строиться! – истошно орёт Кум.

Духи неохотно выползают из Ленинской комнаты и выстраиваются в шеренгу.

– Упор лёжа принять! – орёт Кум. – Отжимаемся на два счёта! Ра-аз! Два-а....

Духи в белухах, согнув локти, лежат перед ним на полу. «Ах, это неземное наслаждение».

Но что-то вдруг заставляет его насторожиться. Что-то здесь не так. Почему в Ленинской комнате продолжает орать телевизор? Обычно последний выходящий его выключает. Кум заходит в комнату. Он видит какого-то недомерка, стоящего к нему спиной и уставившегося в телевизор в котором Марайя Керри выводит мелодичным низким голосом

«Can li-ive, can live without you…»

«Ну вот ты и доигрался» – думает Кум. «Спасибо тебе за шанс!» . Он неслышно подкрадывается сзади к коротышке. Он подошел на необходимое расстояние и готов нанести болезненный удар сапогом между ног. Кум замирает ещё на одну секунду, чтобы растянуть удовольствие и…

Вспышка, темнота, невесомость, космос и быстро падающие звезды. Какой-то шум, крики, прорывающиеся издалека. И все это на фоне бархатного голоса Марайи Керри: «Can live without you».

Кум выныривает на поверхность. Он видит склонившиеся над ним лица, но не слышит, что они говорят. Кум даже не понимает, что это акушеры и что он только что родился.

А до этого он умер. Только умер Кум, а родилась уже Кума. Какое-то время он ещё будет сопротивляться, говорить

– Я все тот же, я мальчик!.

– Нет. Мы что мальчика от девочки не отличим? Все беги к девчонкам!

После того, как Медный отправил Кума в глубокий нокаут, его уже никто не трогал, а Кум потерял авторитет, потом уважение, а потом его и вовсе опустили ниже плинтуса. И, всё таки, Кир никак не может понять, почему друзья так быстро отказались от Кума, ведь на его месте мог оказаться любой из них.

Таким образом, Медный избежал всех тяжестей «духанки». Он словно сразу же поступил на второй курс учебного заведения, в то время как его товарищи ещё год должны были мучиться на первом. Так получилось, что у Медного не стало товарищей из своего призыва. Черепам и дедам товарищем он тоже не стал, поэтому и слывёт одиночкой. Большую роль в его отстранённости играет ещё тот факт, что он единственный человек в роте с высшим образованием, соответственно и самый старший по возрасту.

Медный нашёл общий язык с Мичманом, поэтому часто отлеживается в лазарете. Сейчас он сидит на кровати скрестив по турецки маленькие ножки и держит в руках толстую книгу. Приглядевшись к обложке, Кир увидел название книги «Маленькая хозяйка большого дома» Джека Лондона. Ему кажется странным, что Медный читает такую литературу.

4 марта 1994 г.

За прошлый вечер Киру так и не удалось наладить контакт с Медным, не смотря на то, что он несколько раз подкатывал к нему с глупыми вопросами типа «Интересная книга?..» или «А когда здесь ужин?». Медный никак не реагировал на его вопросы, он сидел уткнувшись в книгу, как будто перед ним было пустое место.

Этим утром всё изменилось. Кир первый раз за несколько месяцев хорошо выспался и проснулся, когда на улице уже было светло. Первое, что он видит, открыв глаза, довольное лицо Медного, который смотрит на него в упор.

– Ну как спалось инвалиду войны? – спрашивает он с издевкой.

Кир понимает, что прогон о событиях вчерашнего дня каким то образом дошёл до Медного.

– Отлично! – он улыбается, с иронией встречая выпад Медного.

Медный чинно проходится по палате, похлопывая себя книгой по ляжке, садится на соседнюю с Киром кровать, закидывает на неё ноги и скрещивает их по турецки.

– Слушай, – он, пристально глядит в глаза Кира, как будто изучая его. – Я никак не могу понять, ты на самом деле придурок, или просто прикидываешься?

– Не понимаю, о чём ты… – смущается Кир.

– Да я всё о том же. Ты постоянно оказываешься в каких то нелепых ситуациях, вроде вчерашней, и можно подумать, что ты жертва обстоятельств.

– Ну почему можно, так оно и есть. Вчера во всяком случае.

– Значит действительно придурок! – разочарованно вздыхает Медный. – Только не пойму, чему ты всё время улыбаешься. Тут ведь плакать впору.

– А чего горевать то? – наивно улыбается Кир. – Если родился таким, уже ничего не изменишь. Меня радует, что я не один такой. Нас большинство…

– Да уж, по крайней мере в этой роте. – смеётся Медный, оценивший шутку.

Кир замечает, что в палате их двое. Сегодня суббота и, скорее всего, «больные» курсанты ушли в увольнение.

– Ты проспал свой завтрак. – говорит Медный. – Я решил не нарушать твой сладкий сон и съел его за тебя. Ты ведь не против?

– Да на здоровье! – Кир с трудом скрывает негативное чувство. Последние три месяца он чувствует себя вечно голодным. Еду из столовой приносят прямо в лазарет и больные едят в соседней маленькой комнатке, больше похожей на туалет.

– А ты кто вообще по жизни? – Медный, неожиданно переходит на холодный серьезный тон.

– В смысле?… – мнётся Кир, – я… человек, простой обычный парень… – он понимает, что говорит словами из старой песенки.

– Простой советский человек, но все зовут меня генсек. Так что ли?

– Так точно, – смеётся Кир.

– А со своими общаешься как жулик. Вот поэтому я и не могу понять, кто ты?

– Просто, на гражданке вращался в соответствующих кругах, – решает признаться Кир.

– А чего же ты здесь-то забыл?

– Как это… призвали.

– Ты мне горбатого не лепи! – Медный впивается в него острыми серыми глазами . – Сейчас от армии откосить раз плюнуть. Сюда либо профессионалы идут, либо недокосившие дибилы.

Кир думает о том, к какой категории причисляет себя сам Медный, но решает, что задавать такой вопрос опасно.

– Мне просто стало скучно. Захотелось поменять что-то в жизни… – сейчас он говорит чистую правду.

– А теперь, я вижу, тебе не скучно. Ершик для говна и швабра помогают тебе познать мир во всех его красках. – Медный говорит с заметным сарказмом.

– Ну это временное явление…

– Почему? – удивляется Медный.

– Что почему?

– Почему ты решил, что оно временное?

– Скоро придут новые духи и…

– И что? – хмыкает Медный. – В лучшем случае ты сменишь тряпку на тумбочку. При любом раскладе, из всех цветов жизни ты увидишь здесь только зеленый и серый. Да, ещё коричневый. Это цвет говна. Сейчас я говорю про говно человеческой натуры, если ты понял. Я вижу, что ты пришёл сюда веселым и жизнерадостным парнем, но уйдешь отсюда другим.

– Каким?

– В лучшем случае унылой серой мышью, а в худшем – унылым говном.

– Время покажет, – Кир хочет свернуть тему.

– Оно покажет тебе всю низость человеческой натуры и всю глубину, на которую она может опуститься.

– Неужели всё так мрачно? – улыбается Кир, в попытке вывести Медного из этого ступора.

– Всё не так мрачно на словах, но гораздо мрачнее в реальности. Ты думаешь, почему я с тобой об этом говорю? Ты просто кажешься мне неплохим парнем. По крайней мере, лучше большинства и мне не понятно за каким хреном ты здесь оказался. Здесь крайняя степень несвободы, которую можно себе представить. В тюремной камере человек гораздо свободней…

– Ну уж нет! – Кир бесцеремонно вклинивается в монолог Медного, забыв о всякой осторожности. – Моей свободы у меня никто не отнимет…

– Солдат, лося… – негромко произносит Медный, глядя куда-то в сторону.

– Не понял? – Кир с недоумением смотрит на собеседника.

– Лося! – кричит Медный, в один миг наливаясь краской.

Кир подставляет ко лбу скрещенные запястья ладонями от себя. Он всё ещё растерянно улыбается.

Незаметный без замаха удар высекает из головы Кира целый сноп искр.

Через розовую дымку, застелившую глаза, постепенно начинает прорисовываться лицо Медного, словно на бинокле наводят резкость.

– Ты ещё по прежнему думаешь, что свободен, или повторить эксперимент?

– Не надо. Просто это не метод… – обиженно бурчит Кир.

– Это метод и ещё какой. – Медный потирает большой кулак. – Эффективнее его пока нет. Все эти «бла, бла, бла» чушь по сравнению с ним.

– И этим методом можно добиться свободы? – спрашивает раздражённый Кир.

– Нет, но им можно сделать несвободными других. Вернее сделать их более несвободными, чем ты. Человек изначально несвободен. Вся разница, лишь в степени его несвободы. Сейчас ты находишься в таком месте, где это проявляется в большей степени. Армия, это уменьшенная модель человеческой жизни, где всё сведено к примитивному уровню, но принципы точно те же.

– Это что же, вся цель жизни состоит в том, чтобы сделать себя чуточку свободнее за счёт несвободы других?

– А ты действительно не такой тупой, каким кажешься. Быстро схватываешь. Но от этого ты будешь только больше страдать.

– Да почему я должен страдать? Ты же сам сказал что я не хуже других здесь. – Кир чувствует, что начинает заводиться.

– Да потому, что даже если ты умнее и интереснее кого-то, у тебя нет главного аргумента. – Медный подносит огромный синий кулак к самому носу Кира. – Этим аргументом, обходясь без тысячи слов и поступков, я в одно мгновение могу объяснить большому количеству людей, что со мной лучше не связываться. А при желании, с помощью этого же аргумента, я могу заставить делать этих людей, то что я захочу.

Философия Медного настолько пряма и топорна, что просто не укладывается в голове у Кира.

– Я знаю многих людей, которые достигли успеха в жизни, не имея этого аргумента.

– Ты опять упал в моих глазах. Все таки первое мнение, что ты тупой, было правильным, – уныло констатирует Медный. – Я же не говорю, что ты должен физически обладать большими кулаками. Если ты обладаешь моральной силой, которая заставит парней с большими кулаками работать на тебя это ещё лучше. Конечно Наполеон, Гитлер и Ленин были дрищами, но они с помощью своей моральной силы смогли поднять целые армии.

– На сколько я знаю, у них были ещё и деньги, – никак не унимается Кир.

– На самом деле, это одни и те же вещи. Финансы эта та же сила, что и большие кулаки. Но сейчас мы говорим о тебе. У тебя нет ни кулаков, ни финансов ни морального духа….

– Ну по поводу морального духа я не согласен,– кипит Кир. – Ты меня ещё не знаешь достаточно..

– Мне хватает того, что я вижу. Посмотри на себя. Ты находишься в хреновом месте, постоянно попадаешь в хреновые ситуации и вокруг тебя хреновые люди. Какие тут ещё могут быть аргументы.

Кир вдруг понимает, как ему выпутаться и выйти победителем из этого диалога.

– Андрей, с чего ты взял, что я нахожусь в хреновом месте? – Улыбаясь он оглядывается вокруг. – Эта, как ты говоришь, хреновая ситуация, привела меня в это место. Стало быть, ситуация не такая уж хреновая. А на счёт хреновых людей, – он делает паузу, – я бы такого не сказал за себя, а за тебя уж точно.

– Ах ты гад! Выкрутился всё таки!– Медный зажимает голову Кира под мышкой, как в железные тиски. Но сейчас это уже не проявление злобы. Лёд начал ломаться.

Потом они играли в карты, взятые с тумбочки сурков, на щелбаны. Кир, имея опыт в карточных играх сливал Медному партию за партией. «Лучше проиграть, чем дрожащей рукой пытаться поставить безболезненный щелбан» – решил он.

Зато фофаны Медного были отнюдь не безболезненными. Удар с оттяжки двумя мясистыми пальцами в лоб отдавался под черепной коробкой продолжительной вибрацией, как в колоколе после утренней службы. От трещины в черепе Кира спас призыв обедать.

Когда они уже заканчивают набивать желудок нсочетаемыми продуктами манкой, рыбной котлетой и чаем, в палату входит Мичман.

– Солдатики, у меня тут дела нарисовались, поэтому я вас до утра закрою. Медягин, ты как всегда за старшего. Жратвы я вам двойную порцию заказал, поэтому поужинаете тем же, чем пообедали. – Выходя за дверь он оборачивается.

– И чтобы ни писку тут… Медягин, ты в курсе.

– Домой бухать пошёл – говорит Медный. – Он по выходным всегда так делает.

– И он что оставляет больных на ночь одних? А если что случится? – недоумевает Кир.

– А где ты тут больных видел? Да этому коновалу настоящих больных никто и не доверит. Он только красные колёса может раздавать и завхоза ебать, – смеётся Медный.

Киру нравится, что они остались совсем одни. Это напоминает какую-то домашнюю обстановку. Ему кажется, что теперь они с Медным смогут поговорить по душам, и он задаёт вопрос, который не решился задать в начале:

– Андрей, скажи, а сам-то ты почему здесь?

– Ну уж во всяком случае не от скуки. У меня семейные проблемы. Пока отсижусь здесь, может всё утрясётся – Медный не собирается откровенничать.

– Я хочу вернуться к прошлой теме. Почему ты так уверен, что меня здесь раздавят? – спрашивает Кир.

– Потому что ты не в системе. Вернее, ты та часть системы, которая находится в самом низу.

– Какой ещё системы?

– Система – это механизм, в котором всё работает чётко и каждый винтик находится на своем месте. Система существует в обществе, в государстве, в армии и даже в маленькой роте обеспечения учебного процесса.

– Но почему я низшее звено этой системы и как она работает? – возмущается Кир.