Да, она действительно богиня и затмевает свое красотой всё женское общество на приеме. И какая модница! Многие дамы с завистью рассматривали великолепное платье графини, ее прическу, аксессуары, ахали и перешептывались: вот, мол, как нынче заграницей барышни одеваются!

Глаза бывших возлюбленных встретились. Екатерина Павловна растеряно улыбнулась и потупила взгляд. Она, как и Дмитрий, была сильно смущена и взволнована: простил ли бывший возлюбленный ее измену или нет? И что он сейчас ей скажет? Какие слова?

– Митя, душа моя! – театрально воскликнула княгиня. – Ты все мужаешь, становишься все красивее. Вот и моя Катенька тоже цветет. Правда, Митенька, она стала еще прелестнее, чем прежде?..

Катя вспыхнула алым румянцем и вдвое энергичнее замахала веером.

– Весьма затруднительно с этим утверждением спорить, милая княгиня. Екатерина Павловна затмевает всех петербургских барышень своей красой. Не сыскать, наверное, на свете художника, пусть даже самого знаменитого и искусного, который бы смог описать такую дивную красоту.

Щеки Кати еще больше порозовели от таких комплиментов. Княгиня понимающе улыбнулась.

– …Давно ты ее, ангел мой, Митенька не лицезрел. Ты все в сражениях да в битвах. Храбро и весьма отчаянно, как должно бравому русскому офицеру-гвардейцу, сражаешься за наше прекрасное Отечество. Ты герой, несомненно, герой!.. А как там моя распрекрасная подружка Зинаида Ивановна поживает? Отчего она не прибыла на мою ассамблею? А то посплетничали бы с ней как в старые добрые времена, поиграли в карты, полакомились бы ее любимыми кондитерскими шедеврами от Брезуа, попили бы заморское кофе.

– Нездоровиться что-то матушке моей. Нижайший вам поклон от нее, дорогая Мария Андреевна.

– Благодарю. И ей поклонись в ноги, сынок, от моего имени… Ну, поворкуйте, голуби мои, поворкуйте, а мне надобно к гостям. Право, вам есть о чем поговорить после долгой разлуки…

Княгине было неловко находиться долгое время рядом с Алабиным. Она испытывала некоторое угрызение совести: ведь это она разрушила счастье и лучшие надежды поручика, выдав свою дочь за графа Стоуна. Хотя прекрасно знала, что и Катя и Дмитрий давно любят друг друга. И знала, что поручик страшно обижен на нее за это. Как и его мать, Зинаида Ивановна. Но княгиня не делала трагедии из этого. Подруга подругой, а счастье дочери превыше всего. Что поделать, Катя богатая и родовитая невеста и ей нужен не менее богатый и знатный муж. А что Алабин? Его род небогат и не знаменит. И всего одно имение в Тверской губернии и двести душ крепостных. А у графа Рокингемского два старинных замка, особняк с самым длинным (сто восемьдесят пять ярдов) фасадом в Англии и занимающий территорию около двух с половиной гектаров, а также один из красивейших английских парков в шестьдесят гектаров, включающий множество замечательных сооружений, такие как: декоративные пирамиды, гроты, мостики, портики с колонами. И денег у Стоуна как у Креза. И положение высокое. И связей по всему миру. Нет, не годиться Алабин в женихи Кати, пусть даже он самый распрекрасный человек и герой боевых сражений. Граф Рокингемский, а не поручик – вот кто самая лучшая партия для Екатерины Павловны.

Княгиня растворилась в толпе гостей, а бывшие влюбленные остались подле друг друга. Алабин пристально смотрел на Катю, невольно любуясь ее красотой, а она под этим немым и бурным натиском опустила глаза и молчала. Наконец поручик спросил у графини:

– Екатерина Павловна, отчего вы одна на балу? А где же ваш… суженый?

– Он скоро прибудет. У него покамест безотлагательные дела в посольстве.

– Ясно… А вы получили мое последнее письмо, Екатерина Павловна? От десятого февраля сего года?

– Да, получила.

– А отчего Вы не ответили мне? Я весьма ждал вашего послания, и, право, крайне огорчился вашему длительному и убивающему все чувства молчанию.

Графиня Стоун смутилась и ничего не ответила.

– Как там мой ангел-хранитель поживает? – поинтересовался Алабин.

– Со мной, на груди, – опять потупила глаза Разумовская – А мой медальон у вас?

– Что за излишний вопрос, графиня?! Безусловно же у меня на шее вместе с крестом. Ведь я не предаю любовь как некоторые…

Боль промелькнула в Катиных глазах, она обидчиво поджала губы.

– Дмитрий Михайлович, немедленно прекратите, слышите… Вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. Скажите, вам доставляет наслаждения мучить меня такими жестокими упреками? This is terrible!^[1]

Алабин смутился и сразу перешел на интимное «ты».

– Покорнейше прости, Катя, как это все глупо, ужасно. Попрекать тебя прошлым – сие весьма дурно. Просто как-то вырвалось с языка. Я не знаю, что происходит со мной. Когда я вижу тебя, то становлюсь малым дитем. Теряю в одночасье разум, в голове полный сумбур, и она идет кругом. Порой не знаю, что и сказать тебе. Возможно, оттого и несу всякий вздор… Катенька, прости, если сможешь…

Графиня оттаяла и грустно улыбнулась.

– Прощаю… Я не могу на тебя долго сердиться.

– И ты по-прежнему меня любишь?

– Митя, ты опять говоришь, пардон, за резкое слово, какую-ту чепуху. Разве ты сам не знаешь ответ на свой вопрос?

– Тогда я хотел бы встретиться с тобой, Катюша. Наедине, без посторонних взглядов.

Графиня замешкалась с ответом и после минутной паузы снова перешла на «вы».

– Вы же понимаете, Дмитрий Михайлович, что сие невозможно. Мой долг велит не поддаваться чувствам. Я замужняя женщина.

Алабин подхватил ее вежливый тон.

– Вы же знаете, Екатерина Павловна, что никто в этом мире не любит вас сильнее и искрение чем я. И вряд ли тебя будет любить. Для вашего англичанина вы красивая игрушка, он любит вами гордиться и хвастать. Лишь я обожаю вас по-настоящему: всем сердцем, умом, душой, каждой клеточкой моего организма. Оттого мне и нужна встреча. Всего одна встреча…

– Сие невозможно, Дмитрий Михайлович, и не просите…

– Очень прошу, Екатерина Павловна…

– …Меня смущает ваш бурный натиск Дмитрий Михайлович. Давайте покончим с этим разговором. Может статься, вы пригласите меня на танец?

– С удовольствием! Ангажирую вас на вальс, Екатерина Павловна. Сей танец отныне за мной, не так ли?

– Конечно же! Какие могут быть сомнения!

Разумовская согласно кивнула и в великом волнении отошла к своей самой близкой подруге Анастасии Щегловой – вдове майора Александрийского гусарского полка Семена Щеглова, погибшего при Фридлянде.

Катю взбудоражил разговор и просьба Алабина. Ее разрывали противоречивые чувства. С одной стороны она хотела оказаться в объятьях своего бывшего возлюбленного, а с другой… она боялась потерять свою репутацию и стать объектом насмешек высшего света, не только Петербурга и Москвы, но и всей Европы. Боялась графиня также и страшной мести своего супруга. Но… вновь ожившие чувства затмевали разум. И она пока колебалась.

Алабин оглядел заполоненный пестрою толпою зал…

Сегодня на балу присутствовало много друзей и сослуживцев Дмитрия: поручик Михаил Лунин, штабс-ротмистр Сергей Волконский, переведенный к кавалергардам из Екатеринославского кирасирского полка, прославленный европейскими журналистами газетчиками ротмистр Евдоким Давыдов, его братья и другие.

Евдоким, как и Алабин, тоже отличиться под Аустерлицем. Он был тяжело ранен (пять сабельных, одна пулевая и одна штыковая рана) и попал к французам в плен. Наполеон Бонапарт, посетив лазарет, где лежал Евдоким, имел с кавалергардом интересную беседу, которую и описали все европейские газеты.

Компанию гвардейцам составлял бывший кавалергард, а ныне гусар и старший брат Евдокима, гениальный поэт, адъютант князя Багратиона и герой битвы при Прейсиш-Эйлау, курносый, кучерявый и невысокого роста поручик Денис Давыдов. Его шеф – генерал Багратион любил рассказывать всем, что благодаря смелости и хитрости его адъютанта был выигран один бой. Давыдов в одиночку бросился на отряд французских улан и увлек их за собой. Неприятель, преследуя его, отвлекся и не заметил, как в тыл им зашли русские гусары. За это сражение Денис получил орден Святого Владимира четвертой степени, бурку от шефа и трофейную лошадь.

Рядом с Давыдовыми стоял их двоюродный брат, тоже бывший кавалергард, а ныне полковник Гродненского гусарского полка Александр Давыдов. На балу присутствовал даже полковой командир кавалергардов – генерал Николай Иванович Депрерадович со своими сыновьями. Не хватало на вечере только шефа их полка – Федора Петровича Уварова.

Дмитрий со всеми поздоровался. Лунин – темно-русый кареглазый офицер с продолговатым лицом и пышными бакенбардами – кивнул в сторону Екатериной Разумовской.

– Никак не забудешь ее, Алабин? А она похорошела. Видимо европейский воздух благотворно действует на ее умонастроение и красоту.

– Да, расцвела, Миша, но, увы, не в моем саду.

– Ce n’est rien!^[2]. Держись, Алабин, может так статься, что капризная госпожа фортуна повернется к тебе лицом, и ты снова будешь с Екатериной Павловной вместе.

– Вот только лишь оной надеждой и живу. Сия надежда не дает мне потонуть в море жизни. Она порой согревает и будоражит мой ум и душу.

– Не теряй духа, – одобряюще похлопал его по плечу поручика Лунин. – Мы все тебе страшно завидуем. Как она сморит на тебя! Какими счастливыми глазами. И сияет как солнышко лучистое. Поверь, Алабин, со стороны видно многое. А все ее «нет» и колебания – это просто элементарное женское жеманство. Давай, не робей, Митя! Кавалергарды, вперед!

– Да уж, кавалергарды точно вперед…

– Она напоминает мне, господа, «Прекрасную Ферроньеру» кисти легендарного Леонардо да Винчи, – вступил в разговор Денис Давыдов. – Она действительно прелестница и затмевает своей красотой почти все наше женское общество на этом изумительном празднике.

Лунин усмехнулся.

– Давыд, не буди зверя в Алабине. Ты же прекрасно заешь, как Митя горячо обожает свою графиню и разорвет любого, кто на нее посмотрит. Или вызовет на дуэль.

– Посему я, Лунин, как человек трезвой памяти и здравого смысла чрезвычайно боюсь подступиться к графине Разумовской-Стоун, а то действительно мы поссоримся с Митей. А я не хочу терять лучшего друга.

– Но, все же, Алабин, разреши нам пригласить твою звезду на танец. Весьма просим, – попросил поручика полушутя полувсерьёз Лунин.

Дмитрий польщено улыбнулся.

– Господа, право, вы делаете из меня такого отпетого Отелло, что мне просто становится невыносимо. Друзья, послушайте, что я вам скажу. Я вам доверяю мою принцессу. Лучше вы, а некто иной, будите танцевать с Екатериной. Но, правда, знайте и помните всякий раз, я доверяю мою даму сердца лишь на время. Остальной период на балу она предоставлена мне. Я ее три года не видел. Если вы, мои верные друзья, не прислушаетесь к моим словам, то я по-настоящему превращусь в венецианского мавра.

– Благодарим, месье Алабин, за вашу неслыханную щедрость! – забавлялся Давыдов. – Твоя Эвридика будет похищена нами на пару танцев. Иначе зачем мы пришли на эту ярмарку тщеславия?

– Это точно! – поддержал гусара Лунин.

– Но только, умоляю вас, друзья, не ангажируете мою божественную Афродиту на вальс! Сей чудесный танец она обещала мне. И здесь уже шутки в сторону!

– Помилуй, Дмитрий, мы даже не претендуем на него, – чуть не хором воскликнули офицеры. – Нам достаточно полонеза или мазурки.

Сергей Волконский и Евдоким Давыдов присоединились к бравой компании. Штаб-ротмистр Волконский обратился к Денису Давыдову.

– Давыд, а ты слышал, что вчера в Швеции совершился государственный переворот, король Густав Четвертый был низложен, а королевская власть перешла в руки его дяди – герцога Зюдерманландского. Каково известие?!

Денис Давыдов оживился.

– Выходит, недавнее перемирие скоро закончиться, и я снова оправлюсь с великим князем Багратионом на войну с потомками гётов и свеев. Ведь я только что возвернулся из Шведского королевства.

– Да, господа, мы будем всегда востребованы для своей Отчизны, – сказал Евдоким. – Войны с Наполеоном, с Англией, со шведами и финнами. Не за горами война с турками и сызнова с теми же французами. Вряд ли Бонапарт откажется от захвата России. Для его непомерно раздутого тщеславия необходимо мировое господство. Мы – русские – как кость в его горле. Не правда ли, братишка!

Евдоким похлопал по плечу Дениса.

– Правда, правда… – согласился с братом Денис. – Послужим России друзья! За нее я хоть на черта рад пойти! Да не затупятся наши сабли и шпаги, господа! И не намокнет порох в наших пистолетах и карабинах! Эй, любезный, пойди сюда!

Гусар остановил лакея с подносом полным хрустальных фужеров с шампанским, и схватил первопопавшийся ему сосуд.

– Разбирайте шампанское, друзья. Выпьем за нашу матушку-Россию! А ты, любезный неси еще вина!

Лакей быстро растворился в толпе.

Офицеры разобрали и подняли верх бокалы.

– Виват, России! – воскликнул Денис Давыдов.

– Виват! – хором грянули офицеры, чокнулись фужерами и выпили их содержимое до дна.

– А ну, Давыд, прочти свои новые стихи, – попросил гусара Алабин. – Что у тебя новенького? Порадуй, друзей своими удивительными виршами!

– Порадуй, Денис Васильевич! Прочти! – чуть ли не в унисон взмолились остальные гвардейцы.

Поэт не стал себя долго упрашивать и с выражением прочитал:

 
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днем – рубиться молодцами,
Вечерком – горелку пить!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами!..
 

В это время примчался другой слуга с шампанским: видимо первый лакей ради быстрого обслуживания сообщил своему собрату, что гусары и кавалергарды требуют повтора.

Гвардейцы снова выпили за отчизну.

…Друзья Алабина, как и обещали, пригласили графиню Разумовскую-Стоун на мазурку и полонез. Денис Давыдов даже написал в альбоме графини пару чудных четверостиший в ее честь. Катя, как и ее матушка горячо поблагодарили гусара-поэта за эти восторженные стихи.

Но вот наступил час Алабина. От выпитого шампанского он почувствовал себя расковано и бодро. Он подошел к Кате, щелкнул каблуками и слегка кивнул.

– А вот и обещанный вами танец, графиня, – сказал поручик. – Позволите?..

Алабин услужливо подставил Разумовской свой локоть. Катя взяла его под ручку.

– Ты считал минуты? – довольно улыбнулась Екатерина.

– Нет, мгновения, – Алабин обидчиво закусил губу. – Катенька, тебе оттого весело, что я схожу по тебе с ума?

– Нет, я рада, что снова вижу тебя и то, что ты меня любишь.

– Ты словно весенний лед: таешь прямо на глазах. Еще немного и ты признаешься, что питаешь ко мне самые нежнейшие чувства. А поначалу ты была будто хладный и неприступный айсберг, в который едва проникнув в тут же застынет самый жаркий и мощный солнечный луч. Но, слава богу, солнце всегда сильнее любого льда.

– Под солнцем ты подразумеваешь, наверное, себя?

– Возможно… хотя скорее всего я под солнцем подразумеваю свою жаркую и горячую любовь к тебе.

Разумовская-Стоун снова смутилась и замолчала. И тут же объявили вальс.

Вальс был не только самым модным, но и самым эротичным танцем того времени. Отношение к нему у российских правителей было весьма неоднозначным. Он не пользовался одобрением Екатерины Второй, а при Павле Первом вообще был запрещен. И по многим причинам. Во-первых, кавалер и дама двигались лицом друг к другу. Во-вторых, кавалер держал даму за талию, что считалось крайне неприличным. В-третьих, длительное стремительное вращение тоже считалось непристойным. Тем не менее, Александр Первый разрешил этот фривольный и дерзкий танец.

Дирижёр взмахнул палочкой, и на хорах загремела чудесная музыка. Алабин лихо принялся вальсировать с Разумовской. В этот миг Дмитрий был на седьмом небе от счастья! Обнимать любимую за гибкую сладостную талию, вдыхать аромат ее великолепных духов, чувствовать девичью ласковую и трепетную руку на своем плече, а другую такую же нежную и трепетную держать в своей руке – разве это не настоящее наслаждение! Во время танца локоны графини иногда касались и скользили по щекам поручика, что вызывало вожделенную дрожь по всему телу кавалергарда.

Он прижал Катю к своей груди – она не отпрянула. Алабин чувствовал сквозь ткань жар ее высокой груди и бешеное биение ее сердца. Голова их шла кругом от упоительной близости и стремительного вращения. Огни канделябров и бра сливались в один горящий ярким светом круг.

Алабин незаметно поцеловал в Катю щечку.

– Митя! – притворно возмутилась зардевшаяся графиня.

– Прости, Катя, твоя разгоряченная щека невольно коснулось моих губ, что я не удержался…

– Держи себя в руках, ибо я замужняя женщина и не могу позволять тебе такие выходки. Что могут обо мне подумать окружающие? Тем более на балу везде глаза и уши. Зачем мне лишние сплетни и домыслы. А мой муж крайне ревнив. Ты погубишь мою честь.

– Но я так соскучился по тебе! И я души в тебе не чаю!

– Все равно это не дает тебе право на такой безумный и мальчишеский поступок.

– Больше не буду, моя сердитая нереида…

Они сделали три тура. Катя запыхалась от столь стремительного танца.

– Мерси, – не забыла поблагодарить кавалера графиня. – Право, сей танец опьянеет сильнее любого вина. В голове дурман, я словно в тумане.

– А меня опьянеет сильнее вина твои глаза, улыбка и твое присутствие. Так как насчет нашего рандеву, Катенька? Вдруг мы не увидимся еще три года, а может и более. Или… никогда. Я прошу тебя лишь об одном свидании. Только об одном.

Графиня опустила глаза. Ее оборона трещала по швам. Ей было тяжело бороться с многолетними и старыми чувствами. А Алабин был крайне напорист.

– Катенька, милая моя, пожалуйста… Всего лишь одна встреча, покорнейше умоляю!

– Нет…

– Отчего нет. Пожалуйста, Катенька, исключительно только одно рандеву – и ты осчастливишь меня на всю оставшуюся жизнь. Ведь ты меня любишь! Не правда ли?! Должна быть какая-нибудь награда для моей персоны от тебя за все одиннадцать лет нашей теснейшей и нежнейшей дружбы. Между прочим, граф заполучил тебя за короткий срок ухаживания и всецело невинную. Я так тщательно тебя берег для себя, не переступал разумных границ, сдерживал себя в желаниях, мечтал о тебе в разлуке, надеялся на твою благосклонность и нежность, и что их сего получилось? Мое сокровище досталось какому-то английскому фанфарону, врагу нашего государства? Я считаю это крайне несправедливо. Так что я имею законное право на одну встречу. Чем я хуже его? Так дай мне испить то, что я хотел все эти долгие годы. Утоли мою жажду – иначе я покончу с собой. Не веришь?

Речь Алабина позвучала так искренне и убедительно, что душа Разумовской все же не выдержала. Решающая брешь в девичьей защите была пробита, и Дмитрий услышал наконец-то долгожданный для себя ответ.

– Хорошо, – тихо сказала графиня. – О месте встречи я извещу тебя позже.

Поручик возликовал. Он подвел Екатерину к стулу. И тут Алабин заметил его… Катиного мужа. Поручик узнал своего счастливого соперника по однажды увиденному в одном из европейских журналов портрету…

Красавец – ничего не скажешь! Щегольские усики-стрелки, светлые, длинные и кудрявые волосы. Волевое, дерзкое и надменное выражение лица, выдающиеся скулы, ямочка на подбородке. Благородная осанка, утонченные манеры. Ему лет под тридцать. Граф пышет свежестью, удалью и молодостью. И одет он превосходно!