Глава 8

Да, война! И это значит, что Горлис всё верно предвидел. Очень интересно, было бы поговорить по сему поводу с Кочубеем. Но об этом потом…

А пока что – Натана ожидает и вправду исторический рейс на первом русском пароходе, еще более важном в связи с объявленной войной. Матрос указал гостю его каюту – небольшую, но уютную, с двумя кроватями. Причем вторая была пустою. Горлис вообще так понял, что рейс решили в итоге сделать не шумным, а пробным. Он оставил в каюте все взятые с собою вещи, изъяв только кошель, и поспешил наверх, на палубу. Судя по тому, что сходню убрали, а над трубой появился первый дым, сейчас должно состояться отплытие.

Все говорят, что после приведения в порядок фасадной к порту Бульварной улицы вид на Одессу с моря стал особенно хорош. Натану не терпелось его увидеть и запечатлеть. Для чего он приготовил грифель и бумагу. Он застыл в нетерпении, ловя первое, самое сладкое мгновение, когда корабль начинает отчаливать от пристани… Однако время шло, но сего не происходило. Он недвижного положения да на сыром морском ветру Натан начал подмерзать. Особенно руки без перчаток, отчаянно сжимающие планшет с бумагой и грифель.

Что ж, не страшно. В ожидании отплытия Горлис надел перчатки, а также решил размять затекшие члены, пройдясь по пароходу… Тот представлял собой парусник с тремя стройными мачтами, дополненный паровою машиной, которая приводила в движение огромные лопасти с двух боков. В надводной части они были прикрыты специальным кожухом, чтобы предотвратить попадание посторонних предметов, включая птиц и людей.

Пока Натан разглядывал корабль, то дым из трубы совсем иссяк. Взамен снизу раздался металлический грохот, свидетельствующий, очевидно, о последней и самой тонкой настройке русской паровой машины. Интересно, надолго ли сие? Мимо как раз шел смуглый человек в фуражке, похожей на капитанскую.

– Синьор шхипер! Синьор шхипер! – воскликнул Горлис, старательно грассируя и намекая, что, если возможно, готов общаться на французском, каковой итальянцы обычно знают.

Но встреченный человек скорым шагом прошел мимо, не обращая на Натана ровно никакого внимания. Удивительная нелюбезность! Но что поделать, шкипер на корабле – царь и бог. Предполагаемый шхипер Галюфи зашел в палубную надстройку, закрыв дверь с нервическим шумом. Грохот снизу усилился вдвое-втрое. Похоже, настройка, осуществляемая там, переставала быть тонкою. А минут через десять шум прекратился.

Видимо, Галюфи сейчас вновь появится. Но как же к нему обратиться, чтоб он отозвался? Наверное, слово «шХипер», отчетливо прозвучавшее у Воронцова, было ошибочным. И нужно говорить традиционно – «шКипер». Возможно, вместе с фамилией.

Наконец дверь отворились. Горлис рванулся навстречу, но это был не капитан, а три матроса с мешками в руках. Громко переругиваясь по-украински, они сбросили сходню и сошли на берег. Стало ясно, что отправление затягивается. А вот на палубу выглянул и сам капитан. Натан немедленно обратился к нему, всё так же грассируя:

– Синьор шкипер! Шкипер Галюфи!

Но капитан в ответ бросил короткий взгляд, еще более злой, чем прежде. И, издав неопределенного смысла рычание, вернулся обратно, громово хлопнув дверью. Натан понял, что выглядит с планшетом и грифелем в руках довольно глупо и пошел в каюту, чтобы оставить всё это там. Оказавшись в тепле, Горлис почувствовал, как же он замерз. Вынул взятый в дорогу теплый шарф, накрутил на шею и вернулся назад, надеясь, что порученца генерал-губернатора всё же перестанут игнорировать.

Тем временем вернулись матросы, посланные на берег. Все трое катили большого размера тележки, доверху наполненные дровами. Мешки же, укрепленные у них за спиной, издавали отчетливый металлический звон. И то и другое показалось Горлису странным. В мешках – явно некие металлические части, детали. Но зачем они нужны, ежели судно только-только построено? Ну, не может же оно УЖЕ требовать ремонта? Непонятно и с дровами (хорошо хоть не кизяк). Почему они? Как читал Горлис, паровые машины хорошо и надежно работают только на угле.

Моряки сделали еще несколько ходок, доставив побольше дров. Наблюдая за ними, Горлис, кажется, понял, что дело было не в обращении к Галюфи. Может, тот вообще не понял, что ему говорили. Да, нужно прекратить это дурацкое грассирование. И «шкипер» на итальянском, кажется, будет «скиппер». Именно так и нужно обращаться к капитану.

Так что когда Галюфи снова вышел на палубу, Натан приблизился к нему и деловым голосом, как будто бы контакт уже был установлен какое-то время назад, поинтересовался:

– Синьор скиппер, не можете ли сказать, когда ожидается отбытие?

Галюфи ответил, посмотрев на Горлиса, как на очень глупого человека:

– Я! Не! Знаю! Совсем не знаю! – развернулся и начал уходить прочь.

Оказывается, капитан с акцентом, но всё же разборчиво говорит по-русски. Уже хорошо. К тому же, решив, что что-то не договорил, Галюфи вернулся:

– И прекратите, merda cagata^[35], меня так называть! Я не «шхипер», не «шкипер», не «скиппер»! Скиппер – эта… это… – Галюфи затруднился, подбирая слова. – …Это, merda cagata, морской лакей на мелком судне, лодке с парусом. А я – большой серьезный капитано! Был… Пока не зашел на эту vergogna russa^[36].

– Так как вас называть?

– Не шкипер, а капитано! И не Галюфи, а Галифи! А в остальном всё правильно.

– Благодарю вас, синьор капитано!

Ну вот, хоть одно недоразумение рассеялось. Однако другое оставалось неразрешимым. Время отбытия «Одессы» таилось во тьме, подобной той, которая начинала сгущаться к вечеру в Одессе истинной.

Ветер же к закату стал еще более жестоким, продирающим до костей. Натан опять вернулся в каюту, поискать, нельзя ли еще чего-нибудь надеть, чтобы не так мерзнуть. Но когда он вошел в комнату, снял перчатки, плащ, сюртук, то ощутил забытое блаженство теплоты. Каковы ходовые качества русской машины, проверить пока не удается. Но зато для нагрева, в виде «русской печи», она работает идеально. Ну… что кому больше свойственно!

В тепле и мысли подтаяли, став мечтательными. Горлис подумал, что из русской машины парохода, пожалуй, можно сделать прекрасную систему парового отопления. Великолепная идея – жаль, что не новая. Австрийская пресса еще несколько лет назад писала о том, как профессор технической химии венского Императорского и Королевского политехнического института Пауль Мейснер разработал основы Zentralheizung mit Warmluft^[37]… В таких теплых мыслях, согретый паровой русскою печью, Натан уснул.

Но через какое-то время он проснулся от грохота машины и ощущения качающейся поверхности, какое бывает при выходе в неспокойное море. Как славно! Надо сказать, что Горлис, в отличие от многих сухопутных людей, страдавших от морской болезни, качку любил. Подобно тому, как дети любят развлекаться на качелях. Вот и сейчас в блаженном тепле и на качающейся вместе со всем пароходом кровати он мнил, что вернулся в детство… Меж тем и не заметил сразу, как звук работающей машины вдруг прекратился. Что странно для парохода. Впрочем, для русского парохода, как он успел заметить, естественно. Нет, всё же нужно выйти, узнать, что там происходит.

Натан натянул на себя всю одежду, какую взял с собой, и выглянул на палубу. Месяц, почти полный и только начавший стареть, влюбленно смотрел на Одессу, старательно молодящуюся, любящую, когда ее называют юною, но для людей знающих – тоже в летах изрядных.

Странно, уже темно и поздно, однако одесский пароход всё еще не хотел уходить от города, будто чувствуя некую нерасторжимо кровную связь с ним. Более того, Натан вдруг понял, что корабль миновал карантинную крепость и далее направился прямо на дачу графини Ланжерон, которая, безусловно, известна гостеприимством, но вряд ли ждет таких гостей.

Торопясь исправить ошибку, Горлис заметался в поисках Галифи. И, завидев издалека знакомую фуражку, бросился с криком:

– Синьор скиппе… Синьор капитано! Херсон в другой стороне! Он – на востоке, мы ж – идем на юг.

– Я знаю, merda cagata, – сказал капитано Галифи, хоть и грубо, но мирно. – И мы не идем. Нас несет. – Похоже, шкипер истратил всю запасы крепких эмоций и был изумительно спокоен.

Это спокойствие волшебным образом передалось Натану. К тому ж он увидел, что и все окружающие хладнокровны. Матросы, деловито перекликаясь по-малороссийски, быстро и ловко ставили нужные паруса. Тогда всё стало ясно. Паровая машина, имеющая норовистый характер, какое-то время поработала да перестала, вследствие чего пароход с убранными парусами понесло назад к Одессе и даже за нее – в сторону Фонтанов.

Только теперь для Натана стали проясняться загадочные слова графа Воронцова про его, Натанову, смелость. Вправду, можно ли придумать что-нибудь хуже, как в неспокойную погоду отправиться в поход на судне с паровой машиной, требующей ремонта сразу же после ее постройки и установки.

Между тем паруса, установленные своевременно, перестали делать встречу с графиней де Ланжерон и ее дачей неизбежной, уводя судно в сторону моря. Да и машина, будто извиняясь за причиненные ранее неудобства, неожиданно вновь заработала, издавая ритмичные звуки. Корабль довольно живо пошел на восток.

Галифи заметно повеселел в надежде, что его славная карьера капитана на этой vergogna russa постепенно всё же выправляется. И отправился в рубку, вероятно, чтобы свериться с показаниями приборов и лоциями. Натан решил, что всё худшее позади. Впереди же – бодрый ход судна в темноте, малость разбавленной звездами и месяцем. Полюбовавшись лунной дорожкой и Полярной звездой, Горлис решил, что можно идти спать, чтобы встать пораньше да насладиться восходом и морем, широко раскинувшимся во все стороны.

Но тут впервые за всё время капитано Галифи сам подошел к Натану и вежливо осведомился:

– Господин Горли?

– Да.

– Вы сейчас очень заняты?

– Нет. То есть да. Ну… Я собирался идти спать.

– Чуть позже, пожалуй. Думаю, будет лучше, если вы нам поможете.