Вот и младший лейтенант был наслышан об этом персональном грузовике комкора, поэтому, забравшись в кабину, стал с любопытством и трепетом оглядывать кабину. Про себя я подумал: «Ну что, салага, следы крови убиенных генералом фашистов высматриваешь? Давай, давай, потом поделишься со своими сослуживцами!» Хоть меня и начал разбирать смех, но совершенно серьёзным голосом я требовательно произнёс:

– Что, младший лейтенант, притих? Давай показывай, куда нам рулить!

Лейтенант встрепенулся и громким голосом начал указывать Лисицыну, куда ему рулить. За три минуты, которые мы двигались, я успел выяснить, что младший лейтенант никакой не дежурный, а разведчик из 29-й моторизованной дивизии, фамилия его Панин и он специально был направлен на привокзальную площадь капитаном Курочкиным, чтобы встретить комкора и препроводить его к штабному эшелону. Так что мои измышления, что младший лейтенант, будучи дежурным, не имел права отлучаться со своего поста, оказались неверными. Да и вывод о том, что этот пацан салага, скорее всего, тоже ошибочен. Ряба наверняка уже познакомился со своими разведчиками, и неспособных к этому делу отправил в линейные части. Значит, если младший лейтенант получил поручение от Курочкина, то он прошёл сито отбора, и с большой долей вероятности можно предполагать, что он участвовал в боевых действиях и неплохо проявил себя. За три минуты, пока мы добирались до штабного поезда, который стоял на параллельных с бронепоездом путях, я составил мнение о человеке, изменил его и, как следствие этого, решил узнать у Рябы побольше об этом младшем лейтенанте.

Появление на станции Хорощ бронепоезда и штаба 6-го мехкорпуса было не случайно. Это было плодом моих размышлений, а самое главное, Пителин убедил меня в том, что управление корпуса должно быть непосредственно за боевыми порядками дивизий. А первоначально в целях безопасности я хотел, чтобы штаб был дислоцирован в Волковыске, но Пителин считал, что семьдесят километров от передовых частей по нынешним временам это слишком далеко. Невозможно управлять действиями подразделений с такого расстояния. В процессе разговора с начальником штаба я вспомнил, к каким последствиям привела отдалённость штаба КМГ Болдина от передовых подразделений. Сам Болдин-то наслаждался природой в живописном месте, а подразделения потеряли управляемость. Согласованности действий не было вообще. Одним словом, бардак получился. Разбрелись соединения, составляющие КМГ, кто куда – всё ещё мои делегаты связи не могут обнаружить и установить связь с их штабами. Только зря танкетки на это дело отрядил. Заминку тогда в моём разговоре Пителин даже не заметил – настолько быстро эта мысль пролетела в голове. Но зато хорошо знавший моё упрямство начштаба был удивлён, насколько быстро я согласился с его доводами. И вопрос о передислокации штаба корпуса был решён.

Между собой-то мы вопрос с передислокацией штаба корпуса решили быстро, а с остальным я боялся, что мне придётся помучиться. Остальное это, конечно, бронепоезд. Он входил в состав 58-го железнодорожного полка 9-й ЖДД НКВД, который непосредственно мне не подчинялся. Хотя я знал, что командир этого полка капитан Александров связывался со своим наркоматом, и там ему дали добро на то, чтобы он тесно взаимодействовал с командованием 6-го мехкорпуса. Но вот именно, что взаимодействовал, а не подчинялся. Поэтому раньше приходилось различными способами уговаривать капитана Александрова выполнять мои распоряжения. Хорошо, что ещё до войны у нас с капитаном сложились дружеские отношения, сейчас это очень помогало. Получалось, что он выполнял не приказ командира из другого ведомства, а оказывал дружескую помощь. Но чтобы он оказал эту дружескую помощь, приходилось его уламывать и объяснять, для чего всё это нужно. Как ни странно, никаких проблем и разногласий у меня с капитаном Александровым не возникло. Сеанс связи с командиром железнодорожного полка НКВД продолжался пять минут, а вопросов было решено масса. Вообще-то они начали решаться автоматически, когда после взаимных приветствий Александров заявил:

– Товарищ генерал, со мной тут недавно связались из нашего наркомата и передали приказ: «До нормализации обстановки в Белостокском выступе 58-й железнодорожный полк передаётся в Конно-механизированную группу генерала Черкасова. Так что, Юрий Филиппович, можете располагать моим полком, ну и бронепоездом, естественно, тоже.

Не удержавшись, я воскликнул:

– Вот это я понимаю, вот это хорошая весть! Наконец-то Москва начала хоть как-то помогать! Бардак же творится страшный – сам видишь! Всё командование, несмотря на ведомственную принадлежность подразделений, нужно срочно передавать в одни руки. До Москвы это только сейчас дошло, а низовые командиры это давно начали понимать. Вон лейтенант госбезопасности Бедин, золотой мужик, кстати, и тоже из НКВД, так он в первый день войны своим приказом переподчинил особую группу Гушосдора седьмой ПТАБр. И знаешь, какую пользу сейчас стране приносит? Его люди держали автодорогу Волковыск – Слоним. А сейчас я выдвинул Бедина на начальника по тылу корпуса – полковничья, между прочим, должность. Тебе того же желаю, стать настоящим полковником.

– Повышение в звании это, конечно, хорошо, но я не из-за этого буду выполнять ваши приказания.

– Ладно, капитан, я всё понял! Тебе Пителин говорил о планируемой контратаке на Замбров – Ломжа?

– Конкретно города не говорил, но намекал, что планируется большая контратака, и в целях огневой поддержки нужен бронепоезд.

– Да, бронепоезд нужен, но не только для огневой поддержки. Цель планируемой операции вообще запредельная – будем пытаться прорваться к Варшаве. И главная задача бронепоезда, впрочем, как и всего твоего полка, держать наши коммуникации.

– Как к Варшаве? Мы же окружены, немцы взяли Слоним!

– Ну и что окружены! У тебя что, патроны или снаряды кончились? Если подходят к концу, то пошли снабженцев к Гаврилову, у него склады ломятся от этого добра! Или угля для паровоза недостаточно? Так в Белостоке, на угольном складе, его хоть задом ешь!

– Хм-м-м!..

– Ты пойми, это не немцы нас окружили, а это мы к ним в задницу забрались. И нашим ударом на Варшаву мы начинаем рвать их жопу.

– Ну, нелогично как-то, нас в котле замуровали, а мы наступать на Варшаву собрались.

– Вот так и немецкие генералы думают и ждут, что мы кинемся вырываться из котла, побросав всё тяжёлое вооружение. Ты же сам понимаешь, что, допустим, бронепоезд ты никак не сможешь вывести из котла. Придётся его взрывать, а самим лесами пытаться прорваться к нашим. Я тебе как охотник говорю, через эти буреломы ты тяжелее винтовки ничего не пронесёшь. А пулемёты или пушки тебе будет жалко бросить, значит, дорогу будешь искать, чтобы там обоз мог проехать. А все эти лесные дорожки немцам прекрасно известны – агентура у них разветвлённая, да ещё пятая колонна имеется. Вот они и сделают на такой дороге засаду, да не простую, а танковую. И где будет твой полк после такого боя, где немцы применят танки? Правильно – или в земле, или в плену!

– Хорошо вы говорите, завлекательно! Но в жизни-то всё бывает по-другому! Немцы же спокойно наблюдать, как мы наступаем, не будут – подтянут резервы, ударят, и всё, капец нам.

– Им, чтобы ударить, с востока силы снимать надо, а это, во-первых, время, а во-вторых, наши отступающие части очухаются и так ударят, что немчуре мало не покажется. Ладно, капитан, что я тебя агитировать за советскую власть буду. Лучше скажи – рабочие отряды, которые планировал бросить на ремонт путей, при отходе бронепоезда к Минску ты ещё не распустил?

– Да нет! Деповцы даже в дополнение к ним поезд ремонтный сформировали.

– Это хорошо, значит, без проблем доберёшься до Хороща. Немцы особо не бомбили железную дорогу. Для себя берегут, как трофей. На перегоне от Волковыска до Белостока только один пассажирский состав разбомблен. Ты там особо не комплексуй, трупы пассажиров не собирай, вагоны в кювет, полотно железной дороги, если оно повреждено, быстро залатать и вперёд, к Хорощу. Время для нас сейчас важно, время! А погибшим отдадим дань уважения после победы. Вот тогда поплачем, посочувствуем близким, памятники невинным жертвам поставим, а сейчас нет времени на эмоции. Ночью, в 3-00, бронепоезд и эшелон со штабом корпуса должны быть на станции Хорощ. Так что бригаду путейцев высылай загодя, чтобы расчистили весь путь до Хороща. Думаю, что немцы бомбить их не будут, не до того им сейчас. Вчера мы хорошо им морду начистили, а до этого аэродромы потрепали знатно. Так что они сейчас раны зализывают. Но от греха подальше ты с бронепоездом и штабным эшелоном на железную дорогу в светлое время не суйся. Не нужно дразнить гусей, тем более у фашистов не клювы, а змеиное жало и стальные когти.

– Вас понял, Юрий Филиппович, ремонтный поезд вышлю часа через два. А подразделения полка и штабной эшелон тронутся, как начнёт темнеть. Думаю, часа за два-три до Хороща доберёмся.

– Да, ты смотри там – поосторожней будь на железной дороге. Мои ребята из 4-й танковой сегодня утром сбили немцев, захвативших дорожный мост через реку Спину. Пленный обер-лейтенант показал, что мост захватила специальная штурмовая группа из 800-го полка особого назначения «Бранденбург». Он в курсе, что их полк получил задание и о захвате нескольких железнодорожных мостов, в частности мост через реку Нарев на линии Малкиня – Белосток. Я об этом нападении знаю, так как наряду с охраной моста его контролировала и группа из батальона Сомова. Они не смогли отбить этот наскок, пришлось железнодорожный мост взорвать. Вполне вероятно, что другие объекты этот «Бранденбург» мог захватить и неповреждёнными. Сам представляешь, какие волкодавы служат в этом полку особого назначения, если моим ребятам, имеющим в наличии бронетехнику, не удалось отстоять мост. Правда, автомобильный мост, находящийся в нескольких километрах, отстоять удалось, но там подсобил сводный эскадрон из 6-й кавалерийской дивизии, отступающей от самой границы, от Ломжи.

– Знаю я про подрыв моста, и про бой тот знаю – охрану моста через реку Нарев осуществлял взвод из моего полка. И вообще все железнодорожные мосты в Белостокской области охраняет мой полк. Могу сказать совершенно точно, все железнодорожные мосты до станции Хорощ целы и находятся под нашим контролем.

– Ну, тебе виднее, как говорится, не первый год замужем! Ладно, капитан, время тикает и нужно дело делать, а не беседу вести с приятным и умным человеком. В общем, в три часа встретимся в Хороще и я пожму твою руку!

Сейчас, увидев бронепоезд, я с удовлетворением подумал: «Молодец, капитан, держишь свои обещания». Охрана, стоявшая по периметру бронепоезда и штабного эшелона, завидев знакомый автомобиль, даже не пыталась нас остановить, что, конечно, было нарушением требований, но заметив следующий за нами БА-10 с хищно направленным на «хеншель» пулемётом, я успокоился. Разнос охране давать не стоило – если бы на таком же грузовике к эшелонам подбиралась диверсионная группа немцев, то охрана покрошила бы её минуты за две. Ребята Александрова собаку съели на охране важных объектов, их такими трюками не проведёшь. А так спокойно пропускают к бронепоезду по одной простой причине – не хотят тревожить, так как знают, что на «хеншеле» приехал комкор, наверняка им со станции сообщили по телефону. А броневик сопровождает нас для порядка, и специально так сделали, чтобы я заметил – психологи, мля, НКВДисты.

Народу у поездов, несмотря на раннее утро, время было 3-15, суетилось много и в основном штабные – слишком часто встречались командиры и в большинстве своём незнакомые мне лица. Но я, по-видимому, им был хорошо знаком. Если прямо сказать, достали с постоянным «здравия желаю, товарищ генерал» или изредка «комкор». Может быть поэтому, я особо и не смотрел по сторонам, а прямым ходом, уткнувшись глазами в щебёночное покрытие, шёл вдоль бронепоезда, чтобы попасть в штабной эшелон. Задача была быстрее встретиться с Пителиным, а не отвлекаться, разговаривая со штабным народом. Это было для меня не характерно – обычно в своих подразделениях и, особенно в штабах, я искал малейшие недочёты, вставлял за них пистон и с чувством выполненного долга шёл дальше до нового нарушителя. Это не моя зловредная натура, а просто я считал, что это способствует искоренению расхлябанности, да и вообще пусть подчиненные знают, что командир на месте, и он не потерпит любого нарушения устава. Это армия, и должен быть порядок – порядок и дисциплина, несмотря ни на что.

Уже за бронепоездом я чуть не врезался в стоящего и курящего командира и первый раз не услышал привычного «здравия желаю». Наверное, из-за этого, а не потому, что человек не ретировался с моего пути, я поднял глаза и остолбенел. Передо мной стоял майор Вихрев, тьфу ты, теперь уже полковник Вихрев. Мой заместитель по строевой части, когда я был комбригом. Но это ерунда, что он был моим заместителем, самое главное, Вихрев стал моим боевым братом. Именно он был командиром мехгруппы, ударившей в тыл попавшему в огненный мешок 47-му моторизованному корпусу вермахта, а затем именно его группа ушла в героический рейд. Вот перед самым началом этого рейда я его и видел в последний раз. Если прямо сказать, дело было невероятное и практически безнадёжное. Обнимая его, перед тем как Вихрев забрался в командирский бронеавтомобиль, я мысленно прощался со своим заместителем. А сейчас он стоял передо мной живой, здоровый, да ещё и со своим фирменным задорным блеском в глазах. Ну как тут не остолбенеть?