Выдав эту порцию чёрного юмора, я усмехнулся и уставился на оберста, как бы оценивая его физические данные, сколько он сможет протянуть на лесоповале. Немец начал ёжиться под моим взглядом, заметно побледнел, а потом попытался расположить русского генерала к себе. Немного заикаясь, он произнёс:

– Господин генерал, вы прекрасно говорите по-немецки, даже чище, чем некоторые уроженцы Германии.

Ничего не ответив, я приказал конвоиру:

– Тюрин, отведи немца к остальным пленным и по пути крикни Шерхану и Якуту, чтобы зашли ко мне. Да, ещё скажи дежурному, чтобы срочно вызвал к генералу лейтенанта Костина.

Наблюдая, как красноармеец выводит пленного, я думал: «Ну что, немец вроде поплыл. Сейчас ещё больших ужасов о жизни в Сибири себе в голове нарисует и часа через два будет готов подвергнуться любому риску, лишь бы убежать от этих страшных русских. А Шерхан и Якут исполнят роли растяп-конвоиров. Надо будет для достоверности подобрать этому оберсту компанию для побега».

В голове сразу же возникли кандидаты на эту роль: во-первых, этот рохля обер-лейтенант, которого мы захватили на границе во время рейда на Сувалки, подойдёт и обожженный лейтенант, плененный во время ночного боя. Но это всё слабаки, которые могут и не решиться на побег. Нужно их разбавить настоящими бойцами. Пожалуй, подойдут гауптман и танкист обер-лейтенант – это настоящие волки, при первой возможности постараются сбежать. И в плен-то попали, потому что контузило во время бомбардировки ребятами Черных. А так бы хрен они сдались – бились бы до конца. Конечно, таких нельзя освобождать, это настоящие враги, но кто говорит, что их нужно отпустить. Подстрелить при попытке к бегству, вот и все дела. А Якут это легко может сделать.

Только я подумал про Якута, как в открытых дверях появилась его щуплая фигура, а за ней возвышалась голова Шерхана. Как обычно в свободное время он что-то жевал. В голове сразу же возникло: «У-у-у, рыжий чёрт, и где ты находишь, что пожрать, ведь интенданты на этом хуторе всё подчистили, чтобы кормить людей, наверняка же ещё утром, когда кулака прессовали, заныкал часть того, что этот куркуль приготовил для встречи немцев». Естественно, я не стал упрекать или стыдить жующего Шерхана, всё равно это было бесполезно, да и в общем-то вредно. Вдруг прекратит набивать свою утробу, тогда беда будет – станет злой и раздражительный. Он мне сам говорил, что у голодного у него начинает болеть голова и возникает желание кого-нибудь убить. Так что ограничивать Шерхана в поисках еды полезно только в одном случае – перед боем. Тогда, кроме ярости, в нём просыпается адская предприимчивость и хитрость. Да он десятки врагов в пыль превратит, чтобы добраться до их запасов.

Внутренне посмеиваясь, внешне я был сама серьёзность, и тон, которым начал отдавать распоряжения, был строг и деловит. Даже не дождавшись, когда мои боевые братья подойдут, я начал приказывать:

– Отдых отменяется! Сейчас дожидаемся Костина, и вы с ним, захватив на подмогу наших рязанцев, идёте арестовывать трёх субчиков. Они вооружены, поэтому нужно это сделать неожиданно и тихо. Костин знает этих людей в лицо и поможет нейтрализовать их. Якут, ты особо там не лезь, рязанцы их техничнее скрутят, твоя задача охранять задержанных, если их возьмут не всех сразу, а будут крутить поодиночке. Ну, это ладно, с задержанием и одни рязанцы бы справились, первое задание просто вам разминка, перед более заковыристым. Нужно будет организовать побег нескольким пленным, при этом требуется, чтобы ушли только трое нужных нам немца. Всё это должно пройти натурально, и убежавшие не должны догадаться, что побег подстроен. Будете изображать нерадивых конвоиров. Петлицы и нагрудные знаки снимите, чтобы фашисты не догадались, что вы младшие командиры и имеете награды. Нет, лучше переоденьтесь в старую грязную форму, пусть немцы подумают, что вы салаги-первогодки.

До самого прихода Костина я подробно инструктировал Шерхана с Якутом, а когда лейтенант открыл дверь и зашёл в комнату, резко прекратил свой инструктаж и набросился на вновь прибывшего:

– Ты что же, лейтенант, творишь? Зачем всякую мразь привечаешь?

– А что такое, товарищ генерал? В чём я виноват?

– Это твоя группа захватила штабные машины седьмой танковой дивизии немцев?

– Так точно, товарищ генерал!

– В этой колонне перевозились и три пленных командира Красной Армии. Тебя не насторожил тот факт, что немцы, как бар, на автомобиле перевозят наших пленных, да ещё в штабной колонне?

– Никак нет! Ведь наши же ребята, тем более командиры. К тому же я узнал одного из них – это капитан Пугачёв Михаил Львович. Он был начальником разведотдела в одиннадцатом мехкорпусе. Вот в разведке и напоролся на фашистов. Говорит, что оглушило его близким взрывом, а когда очнулся, вокруг немцы. Но он настоящий коммунист, не растерялся и спрятал партбилет в сапог. Показывал мне свой партбилет. Остальные документы гитлеровцы изъяли.

– Партбилет, говоришь, показывал? Ну-ну! Предусмотрительная сука – и фашистам подлизал, и документ оставил, чтобы оправдаться, если маятник качнётся. Предатель он – сдался немцам добровольно и все секреты, какие знал, рассказал. А знал он много – разведкой целого корпуса командовал. Теперь тысячи наших братьев из-за этой гниды погибнут.

– Как добровольно? Не мог он это сделать – он же наш, советский, к тому же коммунист, его нам даже в пример ставили, когда я в Барановичах на миномётных курсах учился. Он у нас несколько занятий по разведке проводил. Да и семья у него в Барановичах живёт, а сам он родом из Житковического района Полесской области. Я тоже в этом районе родился, он в Беленском сельсовете, а я в соседнем.

– Вот на том, что вы земляки, он тебя и провёл, а ещё на авторитете партии. А на самом деле душа его чёрная и подлая. И, к сожалению, не только у него одного. Вот из-за таких затаившихся мразей многие наши части разбиты, и тысячи пацанов никогда не попадут домой. А что Пугачёв предатель, я знаю точно – немецкий полковник всё рассказал про Пугачёва, и он не врал. Тот передал такие секретные сведения, про которые немецкое командование не могло знать. Да что там немцы, многие наши полковники и генералы не знали – круг допущенных до этих сведений был совсем невелик. Я, как командир бригады РГК, был допущен до этих секретов. А теперь, после сдачи в плен начальника разведотдела одиннадцатого мехкорпуса, о них знают и немцы. Вот и делай выводы, лейтенант!

После этих слов лицо Костина как-то погрустнело, глаза, обычно задорные, сияющие молодецкой удалью, стали пустыми. Одним словом, у парня рушилось представление о светлом и чистом. Тот, которого он считал примером для себя, путеводной звездой к счастливому коммунистическому завтра, оказался предателем, а сидящий перед ним человек, которого по всей 10-й армии считали «мясником», ненавидящим любое проявление человечности, тупым солдафоном и прочее, прочее, оказался настоящим человеком – несгибаемым, мужественным и умным. По крайней мере, умнее немецких генералов, которых он разбивал одного за другим.

Посчитав, что лейтенанту надо время, чтобы прийти в себя, я не стал приказывать немедленно бежать и арестовывать предателей, допущенных Костиным в наши ряды. Вместо этого я опять принялся давать цэу Шерхану и Якуту. Основной упор делал на том, что конвоиры должны выглядеть полными чмо, которых не обманет и не убежит от них только ленивый. Шерхан не упустил свой шанс получить от сложившейся ситуации хоть какое-то удовольствие для своего организма, он предложил:

– Юрий Филиппович, может быть, нам в процессе конвоирования где-нибудь присесть, чтобы перекусить, ну и бутылочку достать. Если сразу не побегут, то мы с Якутом можем и песни начать петь. Тогда уж точно побегут, недоноски фашистские!

– Ну что же, здравая мысль. Ты, Наиль, тогда, перед тем как пойдёте на задание, зайди к старшине Мякину, возьми у него нужные для операции продукты, при этом сошлись на мой приказ о выдаче тебе двух порций сухого пайка и бутылки сливовицы, их больше сотни конфисковали на этом хуторе.

– Так точно, товарищ генерал, передам ваш приказ!

При этом глаза Шерхана удовлетворённо заблестели, а язык непроизвольно лизнул верхнюю губу. Но я тут же сбавил его гастрономический восторг, произнеся:

– Но сливовица пойдёт в счет вашего с Якутом водочного довольствия. Понял, Наиль? Так что губы не раскатывай на халявную выпивку.

Чтобы это указание не нарушило душевного равновесия моего водителя, а если более ёмко сказать, боевого брата, я добавил:

– Но ты не расстраивайся, полученный сухой паёк не будет учитываться при выдаче продуктового довольствия.

Не глядя больше на Шерхана, я всё внимание сосредоточил на Якуте – начал объяснять необходимость участия снайпера в этом задании. Зная крайнюю обязательность нашего «зоркого сокола» (так я иногда называл Якута ещё с Финской войны), доводил поручение лично до него, так до парня лучше доходило, и он скрупулезно выполнял поставленную задачу. А говорил я ему следующее:

– Знаешь, сержант, конвоировать вы будете пятерых, а убежать должно только трое. Двоих ты видел, это обер-лейтенант, захваченный разведчиками на границе, когда происходил рейд дивизии генерала Борзилова, а второго немецкого лейтенанта ты сам лечил от ожогов, полученных им в ночном бою. Третий, который должен убежать, фигура заметная, не перепутаешь ни с кем из этих пятерых – это толстый полковник. Он должен убежать обязательно. А немецкий капитан и лейтенант танкист станут твоей целью. Сможешь их подстрелить, когда они будут бежать, при этом лавировать, чтобы сбить прицел. Ведь они могут даже на карачках двигаться или перебежками. Враги матёрые, под пулями не раз бывали. Попадёшь в такие разбегающиеся мишени?

Якут решил блеснуть подцепленным где-то выражением и ответил:

– Да как два пальца об асфальт!

– Ну, коль ты такие модные выражения знаешь, то тогда я спокоен за судьбу этой операции!

Усмехнувшись, я, обращаясь уже к Костину, который вроде бы уже пришёл в себя, спросил:

– Слушай, лейтенант, я вот всё никак не пойму, почему ты сам начал заниматься освобождёнными из плена военнослужащими, почему не передал их особисту? Он бы такие ляпы вряд ли бы допустил!

– Так в моём вновь сформированном дивизионе вообще нет такой службы, а в батальоне Рекунова особиста и его помощника убило – прямое попадание снаряда самоходки в их броневик. Вот и пришлось самому решать судьбу отбитых военнопленных. А тут один из них знакомый, к тому же у него партбилет при себе имелся, ну я и поверил ему. Ещё ему трофейный вальтер дал, чтобы не был безоружен, когда вокруг идёт бой. Лично видел, как он из этого вальтера фашиста застрелил. Я ещё удивился, что немец вроде руки поднял, а Пугачёв в него половину обоймы разрядил. Ну, думаю, совсем фашисты мужика довели в плену.

– Понятно, Серёжа! Теперь будешь исправлять свою ошибку. А так как в твоём подразделении нет особиста, сам побудешь им. Допрашивать Пугачёва не прошу, это сделает старший сержант Асаенов – он специалист. Ты будешь вести протокол и формулировать вопросы. Двух остальных перебежчиков допросишь сам, у Шерхана задание, и он после допроса Пугачёва направится на его выполнение. Понял, лейтенант?

– Так точно, товарищ генерал!

– Да, и ещё, после допросов пригласишь Рекунова и его замполита и вместе на основании протоколов допросов решите, что делать с этими тремя уродами. Моё предложение – расстрелять, нет у нас тюрьмы и зон, где эти гады могли бы работать на пользу трудового народа. Так и запишешь моё мнение в протокол решения вашей тройки. И постарайся закончить всё быстрее, максимум до 18–00. Сам знаешь, как только начнёт темнеть, а в 22–20 наша сводная колонна выступает, до этого нужно ещё массу дел сделать. Всё, лейтенант, время пошло, бери ребят и иди, арестовывай мерзавцев. Самых лучших бойцов выделяю тебе на проведение этого мероприятия. Кроме Шерхана и Якута, ещё три красноармейца ожидают вас возле моего «хеншеля». И сам к перебежчикам не приближайся, можешь их насторожить – покажешь моим ребятам, а сам вместе с Якутом просто контролируете процесс задержания.

Обращаясь уже к Шерхану, я спросил:

– Ты понял, Наиль, – будешь допрашивать Пугачёва! Время дорого, поэтому особо с ним не миндальничай. Да, и пускай лейтенант посмотрит и поучится, как нужно обращаться с предателями. Больше чем уверен, что Пугачёв сначала будет всё отрицать, ведь он уверен, что подчистил концы, застрелив немца, фиксировавшего все секретные данные, которые сообщил капитан. Но ты не верь ему, если после первых вопросов не расколется, то сразу применяй средство устрашения номер три. Рязанцы пускай помогают тебе, набираются опыта. Шпионов, диверсантов, предателей много, а бороться с ними практически никто не обучен.

Я кивнул Шерхану, и он без всяких слов сразу же меня понял, козырнул и гаркнул, как всегда на публике:

– Разрешите выполнять!

– Да, ребята, давайте действуйте! И смотрите там без всякой театральности и геройства. Тихо взяли этих орёликов и сюда в баню, где будете их допрашивать.

Дальше воспоминания стали какие-то сумбурные и отрывочные – так мозг отреагировал на изменение обстановки. Двигатель снова гудел, автомобиль тронулся, а в общем-то неудобное сиденье опять стало превращаться в мягкую люльку. Организм, конечно, захотел провалиться в нирвану, но мозг не дал ему такой возможности. Нужно было до прибытия в Хорощ продумать все свои дальнейшие действия.