До вагона, где обосновался оперативный отдел и резиденция Пителина, оставалось пройти совсем немного, как опять пришлось остановиться. И снова это была неожиданная встреча с моим боевым братом – Рябой. «Просто праздник какой-то», – думал я, крепко пожимая жилистую руку Курочкина. А потом были вопросы – масса вопросов, которые я задавал со скоростью пулемёта. Меня интересовало всё, ведь я практически ничего не знал о действиях батальона Сомова и пришедшей ему на помощь сводной команды (под названием батальон) Курочкина. Поведение бойцов и командиров этого сводного батальона интересовало меня больше всего. Всё-таки это были люди, которых я совсем не знал. Знал только то, что они, потеряв своё командование, поддавшись панике в общей неразберихе первых дней вторжения фашистов, побежали на восток. Этот факт говорил против этих людей, но то, что они не бросили личное оружие, документы и не переоделись в гражданские одежды, говорил за них. К тому же, когда отступающих, а иногда и драпающих, останавливали бойцы из заградотряда Бедина и направляли в спешно формируемое подразделение, которое скоро вступит в бой с гитлеровцами, люди прекрасно понимали это и беспрекословно подчинялись новым командирам. Получается, чувствовали свою вину за растерянность и нерешительность, проявленные в первые дни нашествия, и теперь, опомнившись, желали исправить это. То есть получается, что ребята Бедина и Курочкина сделали большое дело – вернули запаниковавшим красноармейцам веру в себя. Они почувствовали себя снова солдатами, которые защищают родину, своих матерей и сестёр и готовы умирать за это.

Вот такой я сделал вывод из ответов Курочкина на мои вопросы о бойцах сводного батальона. Уверенность Рябы в красноармейцах, случайно попавших к нам из разгромленных немцами подразделений, весьма меня порадовала. Уж кто-кто, а Курочкин разбирался в людях, и если он говорит, что теперь оставшиеся в живых после тяжелейших боёв бойцы батальона никогда не поддадутся панике и без приказа умрут, но не отступят, то так оно и есть. Теперь можно быть уверенным за то направление, где занимают оборону эти ребята. Жалко, что их в строю осталось мало – всего триста шестьдесят два человека, из них двое средних и двадцать один младших командиров, и это из 980 человек, которых Пителин направил на помощь батальону Сомова. Но зато какие бойцы остались, как выразился Курочкин, – золотой фонд армии, я с этими ребятами любому элитному батальону СС задницу надеру.

Хвалебные слова Курочкина медом ложились на мою душу. А как же, ведь я мог получить то, о чём думал уже несколько дней и не находил возможностей для выполнения своей задумки. А всё сущность моего деда виновата. Это она постоянно зудела: нельзя наступать без всяких резервов, любая контратака немцев по флангам группировки приведёт к трагедии, нужно иметь в запасе пускай небольшое, но боеспособное моторизованное подразделение. Первоначально я планировал использовать в этом качестве 4-й мотоциклетный полк, но он был сильно потрёпан, а самое главное, бойцы полковника Собакина не были обучены стоять в жёсткой обороне. Преследовать врага это да, в этом они были мастера, а вот выдержать танковую атаку это вряд ли. То есть нельзя было полагаться на стойкость в обороне этого полка. А вот ребята из сводного батальона прошли огонь и воду и хрен пустят немцев в тыл наступающим дивизиям, конечно, если их усилить танками и артиллерией и в эту же резервную группу включить моторизованный батальон капитана Рекунова. А после пополнения его уцелевшими бойцами 27-й стрелковой дивизии численность батальона практически достигла штатной.

В общем-то, я и тащил сюда моторизованный батальон для создания резервной группы, чтобы усилить им мотоциклетный полк, но сейчас в голове этот план менялся. Я уже мысленно перетасовывал колоду доступных мне подразделений, да и мелких групп, и мысленно получал довольно солидный по нынешним временам кулак. А что: триста шестьдесят два бойца Рябы, семьсот двенадцать человек в батальоне Рекунова, взвод тяжёлых танков лейтенанта Быкова (три КВ), «ханомаги» лейтенанта Костина (в наличии было семь бронетранспортёров, два подбили во время преследования разбитых частей 7-й танковой дивизии немцев), к этим прекрасным боевым машинам были прицеплены три трофейные 50-мм противотанковые пушки (боеприпасы и расчёты этих орудий перевозились в бронеотсеках. Ещё к этим силам можно приплюсовать бойцов Лыкова, а это ещё девяносто семь человек, пусть они и лёгкораненые, но прекрасно показали себя в бою у Заблудова, когда вместе с танками лейтенанта Быкова ударили практически в тыл немцам, обложившим истекающие кровью батальоны Сомова и Курочкина. На танках и грузовиках ворвались на артиллерийские позиции фашистов и уничтожили их, а после этого на плечах удирающих гитлеровцев начали громить тылы немецкой пехотной дивизии. Этим и обеспечили её поспешное отступление и деблокировку наших батальонов. Как ни странно, после такого жаркого боя потери в группе Лыкова были не очень большие. Вот тебе и легкораненые – дрались получше многих подразделений, состоящих из совершенно здоровых и подготовленных бойцов.

Кроме этих проверенных боями частей, я хотел включить в резервную группу и сформированный из зенитчиков и бойцов железнодорожного полка пулемётно-артиллерийский взвод. Пусть эти ребята и не успели принять участие в деблокировке батальонов Сомова и Курочкина, но такую силу не использовать в предстоящей наступательной операции было глупо. Шутка ли, четыре автоматические 37-мм пушки, шесть пулемётов, пехотное отделение и бронеавтомобиль БА-20. К тому же они были полностью мобильны – передвигались на пятитонных грузовиках Ярославского автозавода. И конечно, в резервную группу нужно включить и недавно сформированный миномётный дивизион. Миномётные расчеты вроде бы натренировались обращаться с трофейной матчастью. В бою с танковой дивизией огнём миномётов ребята Костина весьма сильно сократили поголовье немецких сапёров. Трофейные 81-мм мины довольно точно падали на головы своих бывших хозяев. К тому же командир теперь у миномётчиков будет свой, опытный, не чета мальчишке Костину. Я верил в чудодейственные мази Якута, что его шаманство быстро поставит на ноги старшего лейтенанта Сытина. Конечно, восемь 81-мм миномётов маловато для полноценного дивизиона, но как говорится – лиха беда начало. Была бы кость, а мясо нарастёт. У фашистов таких миномётов много, вот и поделятся. Главное, в этот нарождающийся дивизион уже подобраны специалисты, из которых можно сформировать ещё десять миномётных расчётов. Есть и три прошедших обучение корректировщика. Кроме этого, в формируемый миномётный дивизион переданы отделение связи (с имеющимися у них тремя радиостанциями), сапёрный взвод и ещё кое-что оставшееся от разбитой немцами 27-й стрелковой дивизии.

Избежавших уничтожения или плена бойцов и командиров 27-й стрелковой дивизии вышло к нашим позициям в районе Сокулок довольно много – 372 человека. Они сохраняли некое подобие воинской части и были под единым командованием. Капитан Дробышев сумел в полном бардаке первого дня вторжения гитлеровцев организовать растерявшихся людей и даже предпринял попытку дать отпор вражескому нашествию. Больше суток бойцы из разных полков дивизии, организованные им, не давали немцам возможности занять Августов. Но силы гитлеровцев, осадивших Августов, были несоизмеримы с остатками дивизии, и их выдавили из города. А дальше были упорные отсечные бои и отступление. К нашим позициям они вышли по простой причине – звуки канонады привлекали настоящих бойцов, которые не желали жить в немецком раю. О сытой и прекрасной жизни в фашистской Германии в миллионных тиражах листовок твердила вражеская пропаганда.

Выход к нашим позициям остатков 27-й дивизии был не единичным эпизодом. Периодически от постов боевого охранения поступали доклады о появлении на их позициях групп советских военнослужащих. Все вопросы по проверке и включению новых бойцов в наши ряды я спихнул на Фролова. Именно он координировал работу особистов и политруков, проверяющих вышедших к нашим позициям людей. Да что там координировал – он сам лично беседовал с командирами вышедших групп, и только после его общения в дело вступали особисты. И то это было всего в двух случаях, а так, после беседы Фролова с командиром вышедшей группы, она без всяких проверок направлялась на сборный пункт, где уже строевые командиры распределяли бойцов по подразделениям.

Только в двух случаях потребовалось моё вмешательство, это когда вышли люди 27-й стрелковой дивизии и остатки одной из пограничных застав. В первом случае по причине большого количества военнослужащих, к тому же прошедших через жестокие бои, а во втором случае потому что вышли пограничники. Я сам сказал Фролову:

– Если появится организованная группа пограничников, то сразу направляй её командира ко мне.

Нужны мне были люди, прошедшие подготовку в пограничных войсках. Это же готовые разведчики или диверсанты.

А вот по людям из 27-й дивизии мне всё равно пришлось обращаться к Фролову. Ну не знал я, куда определить несколько человек из этого отряда. После беседы с капитаном Дробышевым и возникли сомнения о пользе таких специалистов в мотострелковом батальоне, в который я хотел определить большинство из вышедших бойцов 27-й дивизии. С одной стороны, эти несколько человек хорошо себя показали в критических ситуациях и вполне могли успешно драться с фашистами, а с другой, они имели редкую специальность, творческую, можно сказать – были военными музыкантами, служили в полковом оркестре 27-й дивизии. Эти сомнения я и изложил своему комиссару. Фролов сразу же ухватился за этих семерых музыкантов, вышедших с отрядом Дробышева. Оказывается, во время воздушного налёта, когда погиб Хацкилевич, сильно пострадали и автомобили, на которых передвигался оркестр корпуса. Многие музыканты погибли, и оркестр практически перестал существовать. А появление там новых музыкантов по существу возродит оркестр корпуса. «Ну что же, – подумал я, – под “Прощание славянки”, исполняемое военным оркестром, неплохо будет промаршировать по центральному проспекту Варшавы. Гитлер дерьмом своим подавится, ну, по крайней мере, головы многих немецких генералов полетят точно». После этой мысли я с лёгким сердцем сократил предполагаемую численность мотострелкового батальона Рекунова.

Все эти мысли пронеслись в голове, пока я слушал доклад Курочкина о действиях его сводного батальона в последние трое суток. Да, именно в такой небольшой срок умещалась вся история этого подразделения под руководством сначала лейтенанта, а теперь уже капитана Курочкина. Но судьба этого подразделения, думаю, будет счастливая. Не хотел я его расформировывать. Хорошо он себя показал, и бойцы там подобрались достойные. Пополнить батальон людьми, техникой, тяжёлым вооружением, и может получиться подразделение в высшей степени боеспособное. А пополнение, техника и кое-какое тяжёлое вооружение прибыло со мной. Двести восемьдесят бойцов и командиров, вышедшие на наши позиции у Сокулок, это было немало. И все они были уже обстрелянные люди и, можно сказать, добровольцы. Могли бы разбежаться, как тараканы, но они, зачастую без всяких командиров, шли на звуки орудийных залпов, чтобы влиться в сражающуюся с немцами часть. А техника была трофейная, которую мы добыли, разогнав тыловиков 7-й танковой дивизии немцев. Тридцать восемь грузовиков я планировал передать в бывший батальон Рябы. И пятнадцать из них везли вооружение и боеприпасы.

Командиром батальона, которым раньше командовал Курочкин, я хотел назначить капитана Дробышева. Сначала была мысль определить на эту должность лейтенанта Костина, а Дробышева использовать как командира всего резервного полка. Костин командир, конечно, хороший, но слишком импульсивен и горяч, а Дробышев всё-таки опытный командир и достойно себя повёл в первые дни войны. Когда не было начальства, приказов и прочих атрибутов государственной машины, он по зову своего сердца встал и выполнял свой долг, как мог. А смог он неплохо – нанёс урон фашистам и вывел людей в наше расположение. Хороший командир, ему можно доверить командование даже крупным подразделением. Так бы я и сделал, но в последнем сеансе связи Пителин меня обрадовал, сказав, что ранение Сомова не очень серьёзное и он вполне может исполнять обязанности заместителя командира 29-й моторизованной дивизии. Именно на эту должность мы с Пителиным и планировали назначить теперь уже подполковника Сомова.

Когда я узнал эту в высшей степени приятную информацию, мысль назначить капитана Дробышева командиром резервного моторизованного полка сразу же испарилась. Только Валерка Сомов может быть командиром моего резерва. Ему я доверял безмерно, знал, что старый друг никогда не подведёт. А должность заместителя командира дивизии никуда от Валерки не уйдёт, да, в общем-то, не его это стезя быть заместителем. По натуре он командир, а не заместитель. Командиром дивизии его назначать? Но вроде бы Бикжанов на своём месте – грамотный комдив. Такими людьми разбрасываться нельзя. И ставить на его место своего протеже глупо, особенно перед решающим наступлением. А вот доверить Сомову быть командиром резервной группы умный шаг. Жалко, бронетехники маловато будет в этой группе, но вытаскивать танки из бывшего сомовского механизированного батальона нельзя. Лейтенант Симонов, принявший от Сомова командование батальоном, останется совсем голым, и ему нечем будет удерживать позиции на опорных пунктах вдоль реки Нарев. Конечно, после нашего удара немцы вряд ли полезут вглубь Белостокского выступа, но кто знает этих фашистских стратегов. Вдруг от растерянности забудут отменить задачи 7-му пехотному корпусу немцев, и те, пользуясь слабостью наших сил, собьют заслоны и выйдут к Белостоку и Волковыску. Хоть, конечно, мы и так в котле, но неприятно присутствие гитлеровцев на единственной дороге, ведущей к нашей основной базе снабжения в Волковыске – хозяйству интенданта первого ранга Гаврилова. Нет, на это пойти нельзя. Ладно, обойдётся резервная группа тремя КВ и четырьмя Т-26, имеющимися у батальона Рекунова. Ведь, кроме танков, в этом нарождающемся моторизованном полку было шесть пушечных бронеавтомобиля БА-10, пять лёгких броневиков БА-20 и семь бронетранспортёров «Ханомаг». А трофейными пушками можно было оснастить целый артдивизион. Шутка ли, десять 50-мм новейших противотанковых пушек и четыре 88-мм зенитных орудия. И все эти пушки были укомплектованы расчётами и буксировались автотранспортом.

Ей-богу, получающееся подразделение было оснащено не хуже, чем самые сильные немецкие полки, а по качеству бойцов, пожалуй, лучше, чем солдаты первого эшелона у фашистов. Обстрелянные, это раз, мотивированные на победу, это два, и более инициативные и изобретательные, это три – голь, как говорится, на выдумки хитра. И что немаловажно, люди уже хлебнули лиха, и это их не сломало, а сделало только сильней.

Все отвлечённые размышления о создании резервной группы, которые вела сущность, в которой окопался мой дед, сбились, когда Курочкин закончил своё повествование о действиях батальона. Он перешёл к проблемам, с которыми столкнулся на посту начальника разведотдела корпуса. Пришлось мне сконцентрироваться, вопрос был действительно важным, и уже не получалось одной сущности вести беседу, а второй размышлять о стратегии и тактике дальнейших действий.