– Серега! – завибрировал в трубке Лехин бас, – ты откуда звонишь? Здесь уже?! Слушай, мы ведь в Ханте стоим, месяц уже как…

«Какая неудача, – подумал Сергей, – туда на перекладных часов шесть добираться, а то и больше».

Он знал, что во время таких работ офицеры и мичманы жили там же, в Ханте на корабле: мотаться постоянно домой было просто невозможно. Да и работы велись иногда в три смены, аврально, то есть и ночью. Всегда нужны люди под рукой. А домой уезжали на два-три дня человека по три. Так сказать, без ущерба для производства. По-другому все равно не получалось: на всем их корабле на полсотни матросов были «живых» семь офицеров, вместо положенных по штату двадцати одного! Мичманов и сверхсрочников-контрактников тоже «имело место быть троекратный недопереизбыток», как выразился один кадровик из штаба.

– …Серега! Мне завтра утром на службе надо быть, – голос Алексея понизился до заговорщического шепота, – но раз ты здесь, – последовала двухсекундная заминка, – давай прямо сейчас туда мотанемся, а? Я же на колесах.

Редину времени на размышления не потребовалось: слишком удачная оказия подворачивалась. А в плане бытовых удобств, так на корабле с этим даже благополучнее, чем в собственной квартире: вода горячая всегда, сауна, чистое белье, опять же накормят, напоят, телевизор, видак, домино, преферанс… Сергей знал «строгие» отношения в семье Алексея и его великое желание под любым предлогом «слинять» из дома родного. Он даже мог почти дословно воспроизвести то, что сейчас Сердюк будет вешать на уши своей благоверной: срочный вызов, я же начальник, авария, да там без меня…

– Ладно, Леха. Через час посигналь под моими окнами, тебе все равно мимо ехать, – ответом было довольное урчание в трубке, – да, может, кого из наших еще прихватим по пути?

– А некого! Я их всех на пароходе посадил: пусть перед комиссией порядок наводят, службу отрабатывают!

– Суров ты, однако…

– …но справедлив!

– Ладно, твоя-то неугомонная недалеко? То-то ты шепчешься. Завлеки ее поближе к телефону, а я пару минут в трубку начальственный разнос тебе устрою, платочек на мембрану накину и поору от души со всеми положенными ятями. Хочется порезвиться, отвык в отпуске, вдруг еще командно-матерный подзабыл, а?

Через пару минут Сергей положил раскаленную трубку на рычаг аппарата и пошел собираться. А командно-то матерный абсолютно не забыл!

Войдя в свою каюту на корабле, Сергей первым делом отдраил иллюминатор и пошире распахнул входную дверь, чтобы поток прохладного вечернего воздуха побыстрее выгнал из маленькой каюты затхлый аромат нежилого помещения. Впрочем, «маленькая» – это относительно. Он привык к каюте на подводной лодке, где на площади поездного купе не один месяц жили бок о бок четыре человека. Так что, сначала его это новое жилище представлялось просто княжескими хоромами. Койка за занавеской, аккуратно прибранный письменный стол с большой полкой над ним, довольно вместительный шкаф для одежды, в низ которого, по его просьбе, был встроен металлический сейф, умывальник и, несомненная роскошь и предмет всеобщей зависти, кресло.

Пару лет назад его неизвестно откуда притащили демобилизующиеся матросы. Было оно кожаное, низкое и глубокое, с высокой покатой спинкой и широкими удобными подлокотниками. Корабельные умельцы отчистили его, перетянули, набили, укрепили деревянные конструкции. А потом случилось неожиданное: вместо каюты командира корабля, где тот уже расчистил место для «тронного» приобретения, матросы притащили это сокровище Сергею и, непривычно смущаясь от необходимости вслух произносить теплые и естественные слова, попросили принять их подарок, как «память о совместной службе с лучшим офицером Северного Флота». Так вот и пробормотали. Потом, кое-что отодвинув, что-то отпилив и переставив, водрузили кресло, как влитое, на площади, казалось бы, вдвое меньше самого седалища.

Сергей знал, что матросы его любили и уважали. Прежде всего за то, что он всегда относился к ним по-человечески. Не заигрывал, не рукоприкладствовал, не закладывал, не гадил. Видел в них обычных молодых ребят, волею обстоятельств оказавшихся в непривычной и необычной обстановке и очень нуждающихся в дружеской поддержке кого-то старшего. Поэтому регулярно, раз в полгода, выслушивал он простые и нескладные слова благодарности от демобилизующихся «годков» во время их последней отвальной. Ему даже стало казаться, что посещение его каюты для них превратилось в своеобразный ритуал, передающийся от «старичков» молодым, и не обманывал их ожиданий: запирал на замок дверь своей каюты, доставал бутылку спирта, чего никогда не позволял себе за все три года их матросской службы, и в течение часа-двух выслушивал поразительные признания в любви, клятвы в вечной памяти, даже предложения разобраться с кем угодно и благодарности за все-все-все. Да и сам отвечал тем же.

Еще одной особенностью было то, что Сергей позволял матросам обращаться к себе по имени-отчеству. Даже для вполне демократичных отношений на корабле между всем категориями это было смело, ново, неожиданно и не всеми одобрялось. Но, что интересно, матросы сами расставили все по своим местам и сами определили, что это – привилегия, которую надо заслужить в полном смысле слова годами совместной службы. Поэтому Сергей слышал подобное уважительно-личное обращение только от «годков». Он так и определял безошибочно: раз позволил себе матрос обратиться к нему по имени-отчеству – значит, скоро ДМБ.

А в отношении кресла командир корабля предпринял еще множество попыток выпросить, выкупить, примитивно выкрасть его у Сергея. Хотя делалось это все вроде бы в шутку, стоять бы креслу в командирском «тронном зале», если бы не вполне приятельские отношения между ними как офицеров. Нет уже этого командира – перевелся в штаб служить, да и вообще никакого нет: место вакантное, а с обязанностями вполне справляется начальник мастерской. Так и стоит кресло у Сергея. И паломничество продолжается…

Каюта проветрилась. Редин потянулся закрыть дверь, но в нее уже протиснулось нехуденькое лицо капитана-лейтенанта Маркова, такого же начальника смены, как Сергей. Не тратя времени на объятия и приветствия, он бухнул на стол фляжку со спиртом и заявил:

– Женька сейчас подбежит. Он в кают-компанию по дороге завернул, чего-нибудь зажевать прихватит.

– Гена, дай ты мне спокойно переодеться, – взмолился Сергей, – да и сам знаешь, что через часок организуем в кают-компании полубанкет с выносом, потом попаримся в сауне, ну и далее по списку. А, кстати, откуда шило-то у тебя? Только не говори, что сберег для торжественного случая: ты и стакан не можете существовать дольше пятнадцати секунд на расстоянии вытянутой руки.

– Михалыч, да у меня теперь шила – море! И у тебя будет. Хотя у тебя и так оно всегда есть. Это отдельный разговор. Ты переодевайся пока, а я тут у рукомойничка приму пять капель. Вот интересно: я быстрее выпью или раньше Женька прибежит с закуской?

– Ну, ты себя явно недооцениваешь. Кто ж тебя обгонит в этом виде многоборья?

– Не скажи! Я Женьку предупредил, что, если опоздает, завтра его первая смена. Работаем с восьми утра.

Сергей отошел к шкафу в глубине каюты, а Марков быстренько нацедил в стакан граммов сто, плеснул воды из-под крана и, пробормотав что-то отдаленно напоминающее «с приездом», опрокинул жидкость в рот, так и не отходя от двери. Потом радостно замычал, пытаясь, вероятно, призвать Сергея в свидетели, что он опять победил в споре, и Женьке Гоголю таки придется руководить первой сменой. Как вдруг в неслышно приоткрытую дверь просунулась рука, уперлась в покрасневшую Генкину физиономию, кулак разжался, и на ладони стала видна пригоршня квашеной капусты, с которой на палубу капал рассол. Сергей рассмеялся:

– Ген, а ведь это закусь!

– Проигрывать надо уметь. – Генка зачмокал по ладони толстыми губами, подбирая каждую капустинку.

Опустевшая ладонь, еще мокрая от рассола, влепилась в Генкин нос и совершила несколько вращательных движений. Только после этого через комингс переступила нога, а затем в каюту протиснулась и вся долговязая фигура старшего лейтенанта Гоголя:

– Ты не забудь службу предупредить, чтобы подняли тебя завтра пораньше: на смену бы не опоздать.

– Карась! Ну разве ж можно так со старшими?! Где тебя, лейтенант, политесу учили? Явно, в Севастополе. – Марков заканчивал Дзержинку и, как все питерские выпускники, пренебрежительно относился к выпускникам Севастопольского училища.

– Как отдыхалось, Сережа? Что так рано назад? – Женькиному голосу могли бы позавидовать сладкоголосые сирены. Так нежно имя «Сережа» не произносил ни один знакомый Редина. Любого пола. Временами Сергей не сомневался в нетрадиционной ориентации своего сослуживца, но… «замечен не был». Как, впрочем, и в связях с женщинами. Что, вообще, поразительно! Однако женат и разведен Евгений Гоголь был, несмотря на свои молодые двадцать четыре года.

Женька выложил на стол пару луковиц, поставил тарелку с капустой, несколько кусков хлеба и банку тушенки.

– Ну вот, теперь можно и до банкета кое-как дожить. Онегин, к барьеру, то бишь, к рукомойнику! А я пока баночку расколупаю. – Геннадий занялся приготовлением немудреной закуски.

В это время в каюту аккуратно постучали. Женька отработанным движением сделал шаг от умывальника и полностью перекрыл собой вход в каюту, лишив возможности любого незваного посетителя не только шагнуть внутрь, а и просто обозреть помещение.

– Сергей Михайлович, – официально обратился он к хозяину, – тут вас подчиненный спрашивает. Изволите-с принять?

Из-за двери послышался знакомый голос:

– Товарищ капитан-лейтенант, я могу попозже зайти. Не буду мешать вам.

Однако Сергей уже сам выглянул в коридор:

– Здравствуй, Саныч, – он крепко пожал руку невысокому коренастому главному старшине, – честное слово, очень рад тебя видеть. Хоть ты и действительно не вовремя заглянул. Сам видишь: я даже переодеться толком не успел, да и офицеры наши заглянули… Ты по службе что-нибудь?

– Да нет, – старшина замялся, неловко переступая с ноги на ногу, – я, наверное, потом лучше зайду.

– Саныч, давай вот как сделаем: у нас до отбоя еще времени навалом, мы сейчас все в кают-компанию переберемся, ну а потом в сауну, вероятно, ее уже готовят. Так я, как только чуток освобожусь, тебя через службу вызову к себе в каюту. Договорились?

– Да.

– Правда, ничего такого срочного?

– Нет, все в порядке. Разрешите идти?

– Да-да, конечно, Ваня.

Для Сергея главный старшина Иван Дронов был просто подарком судьбы и палочкой-выручалочкой. Главным старшиной он стал только что, единственный во всем экипаже. Нет в плавсоставе официальной должности старшины роты, и Иван добровольно, можно сказать на общественных началах, выполнял эти нелегкие и многообразные обязанности. Он умел прекрасно уживаться и с только что прибывшими служить салагами, и с «годками» за месяц до ДМБ, и с высоким начальством. Его авторитет среди личного состава был абсолютно непререкаем. Сергей уже не однажды с тревогой думал о том, что же будет через полгода, когда наступит очередь демобилизации Дронова: замены надежной ему не было. В немногочисленном подразделении Сергея, где Иван был на должности старшины команды, что уже является высшим признанием заслуг для личного состава срочной службы, он отлично натаскал в вопросах специальности Диму Хлопова, паренька, в общем-то, неплохого, но только как специалиста, а не как младшего командира и человека. «Жалко будет расставаться», – в который раз подумал Редин, возвращаясь в каюту.

На офицерских посиделках в кают-компании Сергей был сегодня свадебным генералом. Холостой, легкий на подъем, истосковавшийся по Большой земле, имеющий весьма солидную сумму денег в кармане и готовый их тратить, он успевал за время отпуска сменить три-четыре места отдыха, практически каждое из которых становилось ареной его приключенческого романа. А слегка подредактированное и расцвеченное в его изустном рассказе, вообще поднималось до высот классики жанра. Каждый раз разного: то эпическая героическая поэма, то романтическая мелодрама – в зависимости от состава аудитории, настроения и количества выпитого. Но по опыту, в конце концов все сводилось к причудливой эротике, переходящей местами в откровенную порнуху. Мужикам очень нравилось.

Уже в сауне, куда перебрались для продолжения банкета, речь зашла о службе. Этот факт в мужской военной компании всегда с очень высокой степенью точности определял общий спиртовой градус. В данном случае, уже достаточно высокий и продолжающий неуклонно расти. Служебная тема сменила и закрыла дискуссию «о бабах».

– Михалыч! Ну, не хватает у меня людей! Ты обратил внимание, что мы по-новому работаем? – Начальник мастерской говорил громко и отчаянно жестикулировал. – Своим личным составом работаем и у себя в зоне и на барже: никаких береговых групп! Стратеги штабные все экономят: повыкидывали стержни с лодки на эту долбаную плавемкость и зашвырнули сюда вместе с нами – расхлебывайте, ребята, сами.

– Леха, – Сергей не обратил на эту тираду ни малейшего внимания, – я вот сейчас увидел, что за эти месяцы живот у тебя раза в полтора вырос. Но на арбуз ты не похож: кончик абсолютно не сохнет. Ты что, его регулярно в разных емкостях замачиваешь? И вообще, запомни: я еще до послезавтра в отпуске. Не приставай со службой, лучше о бабах!

– Ооо!!! – ревом раненого в ухо слона отреагировал на животрепещущую тему Генка, – я щас новость расскажу – офигеешь! Там, на ПКЗ такие две девочки живут, ууу! И к нам имеют прямое отношение.

– А что ж тогда мы их в сауну не пригласили? – вполне резонно заключил Сергей, – тут бы и разобрались, кто кого имеет.

– Сережа, они только недавно поселились. Мы даже толком не познакомились. Пару раз всего и виделись.

– Молчи, лейтенант! Я в твои годы уже после первой встречи из постели не вылезал. Правильно Михалыч говорит, – хотя Сергей вообще никак не реагировал, а лишь усиленно потел в стодвадцатиградусной жаре, – давай, Онегин, тащи этих баб сюда!

– Что за женщины-то такие? – незаинтересованно спросил Сергей.

– А это целая комиссия приехала. По контролю за разоружением, загрязнением среды, утилизацией радиоактивных отходов и еще куча всяких контролей. Там и из НАТО есть, и наша и импортные «зеленые». Сюда таких первый раз допустили.

– Нее-а! Нам зеленых баб не надо!

– Да тебе, Геночка, сейчас ни белых, ни черных уже не надо. Пойдем в предбанничек, примем по шнурочку. А девочка-то одна действительно от «зеленых». Скандинавка какая-то. Другая наша, переводчица. Симпатичные… – Женька прикрыл глаза.

– Не буди во мне звер-р-р-я! Лучше действительно вздрогнем еще разок. И пойдем их на ПКЗ трахать!

– Вот, Михалыч, с кем приходится работать! Все у них решает путеводитель. – Алексей обернулся к расхорохорившемуся Генке. – Я тебя на плавемкость на пару смен загоню – будет твой путеводный орган все время «сидеть» и «место» показывать! Гоголь, отведи его к столу, налей полстакана снотворного. Да вызови вахтенного, пусть химика поторопит. Я его еще из кают-компании за шахматами послал. А дежурный пусть доложит, вернулся ли из поселка доктор. Если да, то доставить его сюда немедленно! Голого и со стаканом!