Цитаты из книги «Сталин. Жизнь одного вождя»

Оставив в руках государства политическую власть и крупную промышленность, они дали относительную свободу мелкому предпринимателю и хозяину, прежде всего крестьянину. Рынок и деньги были реабилитированы. Однако как и в каких направлениях двигаться далее, никто не знал. Ясны были только общие принципы – смешанная экономика, использование рыночных механизмов, сильное государство, монополия политической власти.

Сталинские нападки на Молотова в конце 1945 г. в течение последующих нескольких лет оставались достоянием лишь узкой группы членов Политбюро. Молотов продолжал выполнять важнейшие руководящие функции: председательствовал в руководящих комиссиях Совета министров, возглавлял Министерство иностранных дел, имел важный голос в решении многих вопросов. Ситуация начала заметно меняться в 1948 г. Пользуясь различными предлогами, Сталин унижал Молотова выговорами и ограничением полномочий. Основным орудием давления на Молотова стала фабрикация дела о связях его жены П. С. Жемчужиной, еврейки по национальности, с «антисоветскими» еврейскими организациями. Сталин потребовал, чтобы Молотов развелся с Жемчужиной. «Сталин подошел ко мне в ЦК: «Тебе надо разойтись с женой!» А она мне сказала: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся». В конце 1948-го мы разошлись», – вспоминал позже Молотов[826]. 29 декабря 1948 г. на рассмотрение Политбюро были вынесены материалы госбезопасности о деле Жемчужиной. Ее исключили из партии, что означало неминуемый арест. Молотов нашел в себе силы воздержаться при голосовании[827]. Однако сила была на стороне Сталина. 20 января 1949 г. Молотов написал заявление: Тов. Сталину. При голосовании в ЦК предложения об исключении из партии П. С. Жемчужиной я воздержался, что признаю политически ошибочным. Заявляю, что продумав этот вопрос, я голосую за это решение ЦК, которое отвечает интересам партии и государства и учит правильному пониманию коммунистической партийности. Кроме того, признаю свою тяжелую вину, что вовремя не удержал Жемчужину, близкого мне человека, от ложных шагов и связей с антисоветскими еврейскими националистами, вроде Михоэлса[828]. В марте 1949 г. Молотов был освобожден от поста министра иностранных дел. Одновременно Микоян лишился должности министра внешней торговли. Эти перестановки не означали полного лишения Молотова и Микояна руководящих позиций. Оба оставались членами Политбюро и заместителями председателя правительства и в этом качестве выполняли важные управленческие функции. Однако их политическому авторитету в номенклатурной среде был нанесен урон, что, несомненно, являлось истинной целью Сталина. Обвинения антисемитского толка, выдвинутые против жены Молотова, были частью общей

Всего в апреле-мае 1940 г. в рамках этой операции были расстреляны 21 857 человек[452]. Истребляя польскую элиту, Сталин явно преследовал цель обезглавить потенциальные движения за восстановление довоенного Польского государства.

Приверженность своим старым методам руководства Сталин вполне продемонстрировал в период голода 1946–1947 гг. Как и в 1932 г., были приняты драконовские законы о хищениях государственной собственности. Указы от 4 июня 1947 г. о борьбе с хищениями предусматривали длительные сроки заключения в лагеря, вплоть до 25 лет. В 1947–1952 гг. за хищения было осуждено более 2 млн человек. При этом во много раз возросло количество приговоров к длительным срокам заключения. Едва ли не большинство осужденных составляли вовсе не уголовники, а обычные граждане, под влиянием страшной нужды совершавшие сравнительно незначительные нарушения закона. Продолжались аресты по политическим статьям. Жестокими оставались наказания за нарушения трудовой дисциплины. Всего за 1946–1952 гг. было вынесено около 7 млн приговоров к заключению, т. е. примерно по одному миллиону в год[776]. Ко времени смерти Сталина ГУЛАГ, неуклонно расширяясь, превратился в огромную структуру, занимавшую важнейшее место в жизни страны. На 1 января 1953 г. в лагерях, колониях и тюрьмах содержались более 2,5 млн человек, а в так называемых спецпоселениях в отдаленных районах страны – 2,8 млн[777]. В общей сложности заключенные и депортированные составляли около 3 % населения[778]. В значительной степени массовые репрессии переместились в западные районы СССР, где шла ожесточенная партизанская война. Сталин получал регулярную информацию об усмирении мятежных республик – о массовых арестах, расстрелах, депортациях[779]. Всего, по неполным официальным данным, за 1944–1952 гг. были убиты, арестованы и депортированы около полумиллиона жителей Литвы, Латвии и Эстонии и примерно столько же жителей западных областей Украины[780]. Для небольших республик и областей, насчитывающих несколько миллионов жителей, это были огромные цифры. Сталинская система сохраняла свой репрессивный характер, что свидетельствовало об ее неизменности.

Письмо Разину содержало еще одну важную мысль, которая серьезно занимала Сталина в послевоенные месяцы. Это были призывы покончить с «низкопоклонством» перед Западом, в данном случае с «незаслуженным уважением» к «военным авторитетам Германии». Впервые, насколько позволяют судить источники, эту идею Сталин выдвинул осенью 1945 г. в своей отпускной переписке с соратниками. Обрушившись на неназванных «ответственных работников», «которые приходят в телячий восторг» от похвал со стороны иностранных руководителей, Сталин внушал: Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу[768]. Эти, пока общие, настроения Сталина были ответом на признаки «заражения» советского общества идеологическим влиянием западных союзников, на опасность комплекса неполноценности слабых победителей. Постепенно программа «борьбы с низкопоклонством» воплощалась в конкретные кампании. В августе 1946 г. было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»», дополненное гневной речью секретаря ЦК А. А. Жданова перед ленинградскими писателями. Примерному разгрому в этих партийных документах было подвергнуто творчество прозаика Михаила Зощенко и поэта Анны Ахматовой[769]. Произведения первого, как заявил Жданов, отравлены «ядом зоологической враждебности к советскому строю». Ахматову партийный идеолог назвал «блудницей и монахиней, у которой блуд смешан с молитвой». Обязательное обсуждение постановления по всей стране вылилось в кампанию проработки творческой интеллигенции. Страх внушал идеологическую правоверность. Одним из лейтмотивов атак против писателей было обличение «низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада», что в полной мере выдавало истинное авторство кампании. Именно Сталин, как показывают архивные документы, направлял действия Жданова, читал и исправлял его выступление[770]. Подробные исследования последних лет доказывают, что Сталин был движущей силой и других идеологических устрашающих акций, например известного дела ученых Н. Г. Клюевой и ее мужа Г. И. Роскина, работавших в Москве над препаратами от рака. В 1947 г. их безосновательно обвинили в передаче секретных сведений американцам. И в этот раз в ход был пущен излюбленный сталинский тезис: осуждение «низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной»[771]. По своей сути эти навязчивые идеологические клише были повторением, хотя и в модифицированной форме, ленинско-сталинского канона: СССР всегда и во всем превосходит весь мир, поскольку строит самый передовой социальный строй; капиталистические державы, предчувствуя неизбежность своей гибели, в любой момент готовы развязать войну против родины социализма. Прошедшая война и постепенное втягивание мира в новую холодную войну стимулировали воспроизводство именно таких идей.

Однако особенно опасным для сталинского режима было соединение разрухи со спецификой морального состояния общества победителей. Миллионы советских людей побывали в Европе. Как правило, это был шокирующий опыт. Победители в полной мере осознали, что жили неизмеримо хуже «рабов капитализма», что официальная советская пропаганда многие годы просто морочила им голову. Десятки миллионов крестьян, в том числе бывших солдат, мечтали об уничтожении колхозов и считали, что заслужили эту награду своей беззаветной борьбой с врагом. Возник угрожающий разрыв между ожиданиями победоносного народа – после войны все должно быть намного лучше! – и его реальным положением. Преодолевая невероятные тяготы повседневной жизни, вспоминая о погибших, слушая рассказы фронтовиков о жизни в Европе, люди неизбежно вели «плохие» разговоры: о цене войны и победы, о социальной справедливости и привилегиях чиновников, о причинах голода и лишений. Обычным ответом системы на такие волнения умов были аресты по обвинению в «антисоветской пропаганде». Однако было ли этого достаточно в новых послевоенных условиях?

Это был образ бесстрашного и благородного разбойника-мстителя Кобы, боровшегося с русскими поработителями и грузинской знатью[65]. Имя Коба стало первым псевдонимом будущего вождя.

и страну в целом необходимо подвергнуть массовой и жестокой чистке. Причем на этот раз речь шла д

На следующий день советские газеты сообщили, что Киров погиб «от предательской руки врага рабочего класса». Ничего удивительного в этом не было. От чьей еще руки мог погибнуть член сталинского Политбюро? От руки обиженного, психически нездорового члена партии? От руки обманутого мужа? Конечно, нет! Только от руки коварного врага. Допустить иное означало дискредитировать не только Кирова, но и весь режим, неспособный защитить своих вождей от случайного выстрела ненормального одиночки.

Эти заявления отражали ряд ключевых ориентиров политики Сталина, которые в полной мере проявились в последующие годы. Сравнительная осторожность действий в международной политике («максимум осмотрительности») всегда совмещалась у Сталина с чрезвычайной жестокостью внутреннего курса. Лозунг «укрепления собственного тыла» при помощи репрессий превратился в приоритетную цель сталинской политики в 1930-е годы.