Там Какаян утверждает, что достиг высот исключительно за счет своего трудолюбия, всегда выделявшего его из толпы сверстников. Так, ещё будучи студентом, Адик предпочитал за мизерную плату драить полы институтских сортиров, пока его друзья бегали по танцулькам, и откладывал каждую копеечку, пока товарищи сорили родительскими деньгами. Такое происхождение чудовищного состояния Какаяна кажется мне довольно странным, ибо любая дворничиха в таком случае могла бы стать богаче Билла Гейтса, а любая кухарка – управлять государством. Однако и других причин вознесения Какаяна определенно не было. Ахав Налбандянович всегда обладал весьма умеренными умственными способностями.

– Вам, конечно, известно, какая у меня беда? – сказал Какаян, как-то странно избегая взгляда Франкенштейна, буквально пожирающего его глазами. – Я имею в виду своего сына Стасика.

– Я читал в журнале, что ваш сын – талантливый промотёр, – нашелся Франкенштейн.

Какаян отодвинулся подальше от директора, имевшего обыкновение брызгать слюной во время разговора, но Франкенштейн придвинулся на прежнюю дистанцию.

– Мой сын идиот, – просто и достойно сказал металлургический магнат и пронзительно поглядел на директора поверх очков. Теперь пришла очередь моего шефа прятать глаза. Франкенштейн пригорюнился.

– До семи лет мой сын почти не говорил, – продолжал Какаян будничным тоном, словно инструктировал. – Его не принимали в обычную школу, поэтому Стасик занимался с учительницей на дому. Постепенно ему удалось догнать своих сверстников, но он до сих пор читает по слогам. В июне ему исполняется двадцать один. Это крупный, физически развитой молодой мужчина со всеми физиологическими потребностями. Но мыслит он как ученик первого класса.

– Стас получил степень бакалавра экономических наук, – напомнила блондинка с почти материнской гордостью, несколько странной для её явно служебного статуса. – Он добрый мальчик, но у него не клеится с женщинами. Мы приглашали для него самых красивых девушек из кабаре «Соблазн». Но он только щиплется и кусает их за груди. А ночью кладет с собой в постель плюшевого мишку.

– У вас есть дети? – перебил девушку Какаян.

– Дочь шестнадцати лет. Тоже идиотка, – простодушно ответил Франкенштейн и прикусил язык под недобрым взглядом охранника. Впрочем, Какаян не обратил на эту бестактность ни малейшего внимания. Мужик он был простой.

– Тогда вы понимаете, что отец не пожалеет для своего дитяти ничего, – сказал магнат. – Я сделаю все, что можно за деньги, чтобы моему мальчику было хорошо. Луну закажу по Интернету и прикажу отбуксировать на мою стоянку. Вы меня поняли?

Франкенштейн хлопнул себя по лбу, словно муху уничтожил.

– Я вас прекрасно понял, Ахав Налбандянович! Вас устроит модель «Аманда»!

Я вынес из подсобки коробку с Амандой и приступил к монтажу девушки. Франкенштейн метался надо мной, как орлица над орленком, и так меня напрягал, что я чуть не вставил руку в задницу. Впрочем, надо отдать должное японским кудесникам, несмотря на фантастическую начинку, Аманда была очень проста в сборке. Привести её в действие мог любой идиот, который справляется с пультом от телевизора, а вывести из строя её можно было разве что ударом кувалды. Я надел на куклу ажурное белье, чулки на подтяжках, туфли на каблуке, вечернее платье с вырезом до попы, причесал её и посадил в кресло напротив Какаяна. Затем я нажал на пульте “on”, подождал, пока программа загрузится, и передал пульт директору.

Спутница Какаяна уставилась на куклу во все глаза. Аманда выглядела так шикарно, что по сравнению с ней блондинка казалась продавщицей с овощного развала. Самому Какаяну игрушка тоже понравилась. Лицо его едва заметно потеплело, но он принципиально не признавался, что доволен товаром. Он считал, что большой человек всегда должен быть немного не доволен покупкой, обслуживанием или подчиненным, чтобы ему не сели на шею.

– Ну? – ворчливо справился он.

– Вы можете управлять куклой при помощи клавиатуры, а можете отдавать команды голосом, четко проговаривая слова, – сказал Франкенштейн. – В её память, кроме английского, французского и немецкого языков, внесен весь толковый словарь Ожегова. Она выполняет пятьсот команд в повелительном наклонении или отвечает на поставленные вопросы в пределах средней школы. Для того, чтобы кукла вам не изменила, её можно запрограммировать на ваш голос. Сейчас я включу демонстрационную программу.

– Здравствуй, Ам-манда! – от волнения Франкенштейн заикнулся.

– Здравствуй, сладенький! – мелодично ответила Аманда, шевеля бесстыжими губищами, и медленно закинула левую ногу на правую, а затем – правую на левую.

Зрители остолбенели. Конечно, движения Аманды были несколько деревянными, а губы, если присмотреться, шевелились не совсем в такт словам, но все же – эффект получился поразительный. Перед нами сидела мисс Вселенная, тем более похожая на оригинал, что вела себя неестественно. И эта мисс была готова на все.

Спутница Какаяна нервно улыбнулась и закурила длинную сигарету, стряхивая пепел раньше, чем он успевал нагорать. Какаян трижды хлопнул в ладоши.

– Хотите попробовать сами? – прогнулся Франкенштейн.

– Что значит – хочу? Я попробую, – отвечал Какаян, не в силах сдержать довольной улыбки, портившей его волевое лицо. – А что сказать?

– Скажите, например: «Иди к папочке»! Только отчетливо произносите слова.

Молитвенно сложив руки на утлой груди, Франкенштейн отошел в сторонку и наблюдал за этой трогательной сценой с умилением родителя, дочь которого лезет на табуреточку читать стишок.

– Ну ты, иди к папаше! – угрожающе отчеканил Какаян.

Кукла сдвинула колени и закрыла лицо руками. Между пальцами по её щеке пробежала слеза.

– Да нет же, – ласково поправил Франкенштейн. – Вы должны говорить естественным, негромким голосом, а то кукла испугается. Она же все-таки барышня.

– Ну, раз так, иди к папочке, дитятко! – расцвел Какаян и распростер объятия.

Внутри Аманды что-то тихонько прожужжало. Она осторожно поднялась с кресла, подошла к источнику звука, словно панночка, восставшая из гроба, повернулась к Какаяну задом, задрала платье и села на колени.

В комнате стало тихо, было только слышно, как у кого-то в сумке телефон выводит мелодию из фильма «Эммануэль».

– О, черт. Снимите её, – сказал Какаян и туго покраснел. Все поняли, что магнат возбудился.

Даже несмотря на значительную скидку, которой потребовал прижимистый миллиардер, продажа одной куклы перекрывала весь годовой бюджет магазина «Нежность». Франкенштейн изрядно рисковал, вкладывая деньги в эту авантюру, и вот, впервые в жизни, ему повезло. Через день-другой Какаян обещал перевести на его счет необходимую сумму, а через неделю, к дню рождения Анастаса, велел доставить Аманду в свой дворец.

Что касается лично меня, сделка века не принесла мне никакой выгоды. Напротив, Франкенштейн стал подумывать об открытии пункта проката кукол системы «Аманда» – своего рода автоматического борделя с услугами значительно дороже, чем у обычных девок. А для этого ему понадобился бы штат лицензированных бодигардов, к которым я явно не относился. У меня появилась реальная перспектива потери моего ничтожного места.

На личном фронте также было без перемен.

Юные красавицы не тащат под венец сорокалетних ночных сторожей. Их не расхватывают на белый танец манекенщицы в ночных клубах. И даже ровесницы, которые несколько лет назад томились от зрелости, теперь бывают заняты семь дней в неделю и предпочитают ложиться спать в одиннадцать часов – с кем-нибудь понадежнее. Единственное место, где я постоянно общался с хорошенькими женщинами, была моя работа. Но у одной из наших продавщиц был преуспевающий муж, у второй – криминальный покровитель, а у третьей – десятки сетевых бойфрендов из всех стран мира вдвое моложе и понятнее меня.

Я решил провести романтический вечер с Амандой.

По окончании рабочего дня я под надуманным предлогом позвонил Франкенштейну и убедился, что до конца недели тот действительно уехал в Турцию за пенисами. Следовательно, он не нагрянет ночью и не обгадит мне всю малину. Посреди торгового зала я накрыл стол с шампанским, конфетами, тортом и ананасом, который ранее пробовал только в замороженном виде. Потом я собрал Аманду и стал выбирать платье из её гардероба, составляющего чуть не половину всей стоимости девушки.

Демонстрационное длинное платье с вырезом до бедра, в котором кукла соблазняла Какаяна, почему-то вызывало у меня неприятные ассоциации. Кожаные наборы с шипами, ошейниками и фашистскими фуражками явно не годились для ужина при свечах. То же относилось и к костюму католической монахини с высоким рогатым колпаком, закрытому спереди под горлышко и открытому сзади до булок. К костюмчикам медсестры, школьницы и стюардессы я отношусь с пониманием, но стриптизерша не может быть Музой. А уж от костюма милиционера, который ушлые японцы вложили в комплект специально для российской действительности, меня чуть не стошнило. Достаточно одного цвета серого правоохранительного сукна, чтобы лишить меня остатков потенции.

Наконец, я остановился на простом (по форме, но не по содержанию) маленьком черном платье, соблазнительном и благородном. Я переоделся из черной униформы с Амуром на рукаве в светло-серый костюм, который успел снова войти в моду со времени моей последней свадьбы, и даже повязал желтый шелковый галстук. Затем я поудобнее усадил Аманду в кресло напротив себя, поправил юбку на её лаковых коленях и нажал кнопку пульта.

Компьютер девушки тихонько зажужжал и загрузился. Кукла закинула ногу на ногу и культурно сказала:

– Здравствуйте, Александр.

Невероятно! Она даже знала мое имя. Мы разговорились.

Главное преимущество Аманды относительно живых женщин состояло в том, что она умела красиво молчать. Нет, в принципе она немного говорила и реагировала на мои тирады короткими высказываниями. Обычно она отвечала одним – двумя словами или междометиями. Но её реплики были так уместны, что выдавали незаурядное знание жизни. Точнее – природы. Ибо мудрость женщины, как и мудрость природы, заключается не в словесном хитроумии. Как раз наоборот. Мудрая женщина таинственно наблюдает за умственными пируэтами мужчины и говорит минимум слов,