В вагончике

В вагончике воздух снова настыл. Валя сидела, закутавшись в свое и Васино одеяло.

– Вот блин! – воскликнул Вася. – Ты хотя бы печку топила. И чего мое одеяло стащила?

– А что, Фуджик? Что? Нельзя, да? Тебе жалко? Жалко?

– Не жалко…

– А я знаю, ты не жадный!

– Откуда ты меня знаешь? Мы знакомы второй день… Хм. – Вася сам был удивлен.

– Знаю, вижу.

– А вот и не знаешь, – отрезал Вася, ставя коробку на стол и раскрывая ее.

Сразу пахнуло вкусно. В коробке, оказывается, были отделения: для хлеба, для супа, для картошки и жареной колбасы.

Валя потянула носом и откинула одеяла.

– Ой, вкуснотища-то какая у тебя!..

– Только не для тебя, ясно? – строго спросил Вася. – Нюхать можешь, конечно, сколько влезет. А есть я буду один. Ибо сказано твоим Антизаратустрой: кто не работает, тот не ест.

Валя хлопала глазами.

– Васечка, Фуджик… – лепетала она. – Говорится и по-другому: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» Вот как. А еще и так: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» Это любимые речи Мартыновны, про птиц особенно. И все у нас это любили, такие-то слова. Даже Мюсляй, нехристь, повторял, что ага, ага, мы как птицы небесные, пусть и подают нам, голубей же кормят батонами.

Вася безжалостно принялся есть. На ясные карие глаза Вали навернулись слезы.

– Ва-а-ся-а… ты же не такой злой, ты же лучше, зачем так-то себя уродоваешь?

– Ладно. На этот раз так и быть, – сказал Вася. – Иди в зеленый дом с желтыми окошками. Там бабка Васильевна тебя ждет. Но учти, не пойдешь со мной в шеды – ничего больше не получишь.

– Пойду, пойду, – бормотала Валя, торопливо обуваясь. – В шведы, так в шведы, с тобой куда хошь.

– Хыхыхыхх! – засмеялся Вася. – Хыхыхыхх!.. Засел у тебя в голове север.

Валя вышла из вагончика, но тут же вернулась.

– А что ей сказать? От кого я? От тебя?

– От себя. Мы в работниках с тобой у фермера Бориса Юрьевича. Вот и все. По пять тысяч нам будут платить, да еще кормежка. Чем плохо? К половодью получим тысяч десять да и отчалим. Главное, здесь документов не требуют.

Валя снова исчезла, но опять показалась.

– Фасечка, а может, ты за моей коробкой сходишь? Ну? Нууу? А то я боюся. А потом уже вместе будем ходить. Обещаю, обещаю, обещаю. Но не клянусь.

Вася перестал есть.

– Почему это?

– А потому. Потому что от лукавого. И надо только говорить: да и нет, но не клясться. Грех клясться. И небом грех, и Иерусалимом. И даже своей головой нельзя. Потому как не сделать ни одного волоса самому ни белым, ни черным…

– А рыжим? – спросил Вася.

– Он все может.

– Кто, боженька?

– Не поминай, Вася, имя всуе. Семьдесят Второй этого не любит.

– Чего? Кто-кто?

– Ох, Фасечка, сходи, а? Ну пожалуйста, по-жа-луй-ста. А? А?

– Нет, не пойду. Она подумает, что я хочу за себя и за тебя уплетать. Не пойду. Баста.

Валя покорно вздохнула и вошла в вагончик.

– Ты чего?

– Боюся.

– Хыхыхх!.. В туалете под землей жизнь проводить она не боится, вместе с гоп-компанией-то? Там небось у вас и убийцы, воры, насильники всякие. Кликухи какие: Мюсляй, Генерал, Мартыновна… И милостыню клянчить не в лом. А тут – ну белоснежка прямо, дюймовочка. Хыхыхх!

Валя молча сидела и разглаживала ладонью одеяло. Вася передернулся и продолжил обед. Потом бросил ложку.

– Челрт! Проклятье! Ешь, я ко второму не притронулся. Только вымой потом все и отнеси бабке.

И он вышел из вагончика, нахлобучив вязаную шапку. Отправился в шеды. Шведы. Хм. Хых, хы-хы-хы…

До вечера он работал; закончив с кормом и водой, выметал катышки навоза по желобам, собирал в ржавое ведро и ссыпал в разрезанную надвое железную бочку на колесах и с приваренными трубами, потом катил эту тележку в самый дальний край фермы, перебрасывал навоз в яму, дурея от нестерпимой вони. А это еще зима, конец зимы. Что же будет летом?

– Хорошо, что мы к тому времени сдернем отсюда, – говорил Вася. – По рекам в Киев. А то и в море. И прощай, Рашка-замарашка. Рашка-смирительная-рубашка. Почему я в ней должен мучиться?! Только бы Никкор не сдал меня. Убегу, как Бука. Томск – Иркутск – Япония – Америка – Англия… Но, пожалуй, в Японии я и останусь. В бумажном домике. С видом на Фуджи… Хыхыхыхыхыхх!.. И Кропоткин так же убежал. Правда, через север… А! Снова север. Может… может, где-то на севере есть еще неопознанные острова… ну хотя бы один островок… свободы? В южных водах есть один «остров свободы», но свободу там кастрировал Кастро. Как обычно у коммунистов и прочих им подобных… проклятье. Что Пол Пот со свалками черепов простреленных в джунглях, что Мао, что эти мордастые корейцы Чим Бым Ым… Ни Бе Ни Ме про голодающих и мерзнущих сограждан. Зараза…

Эдик проверил его работу, похмыкал, велел убирать чище.

Идя к вагончику, Вася увидел, что из железной трубы струится дымок, и улыбнулся, потер нос. А в окне вагончика желтела горящая лампа.

В вагончике было тепло. Вася сразу скинул робу. И тут же увидел коробку пластмассовую и помрачнел. А Валя ему улыбалась, сидя на койке.

– Кхм, ну… снова. Валентина?

Валя аж вздрогнула и вытаращилась на него.

– Валентина! Ты чего не отнесла коробку?

Он заглянул внутрь, все было вымыто. Валя отмалчивалась.

– Сколько времени? – спросил Вася. – Пора уже топать за ужином?

Валя пожала плечами.

– У тебя, что, нет часов?

Она покачала отрицательно головой.

– Хы. Хы-хы… И у меня нет, – сказал Вася. – Отобрали. Как же мы будем узнавать время?.. Вот дерьмо… И солнца нет.

Просидев в вагончике еще минут двадцать, Вася решил пойти за ужином. Он позвал Валю, но та снова не хотела идти. Они начали препираться. Вася в сердцах бросил коробку на пол. Потом поднял.

– Ладно, подруга, хых, пора прекращать это путешествие. Уезжай завтра.

– Куда?

– Да в туалет свой!..

Валя подняла брови и сказала, что туалет уже закрыт и ликвидирован, а вместо него наверху в другом месте поставили такую железную будку.

– А где же вы тусовались? – спросил Вася.

Она ответила, что в одном доме после пожара, там кое-что уцелело, крыша, стены, только все сильно обгорело, но они натаскали досок, Мюсляй достал молоток, гвозди, целлофан на окна, а печка там была, вот и зажили. Одна сердобольная женщина, Адамовна, дала им старый диван и раскладушку, одеяла. Другой житель Соборной горы подарил топор. А матушка Татиана вручила две иконы: Одигитрию и Герасима Болдинского. Вот и зажили. А прежних владельцев того дома и той земли уже нет: спьяну и погорели насмерть.

– Ну вот туда и поезжай нафиг.

– Да на чем же я уеду отсюдова, Фуджик? – плаксиво спросила она.

– Фермера попроси.

– Так он же не таксист? И денег у меня нету.

– Я дам на дорогу. Никкор мне кинул чуток.

Валя посмотрела на печку, вытянула руки и пощупала идущий от нее жар. И встала, надела куртку, шапку. Вместе они пошли к щитовому домику.

Дверь на этот раз была открыта, в окнах уже горел свет. Вася прошел в сени, там постучал в другую дверь.

– Давай! Заходь! – крикнули.

Он вошел. В освещенной кухне у стола стояла Надежда Васильевна в фартуке.

– Здрасьте, – снова поздоровался Вася, держа коробку.

Старая женщина зыркнула на него и промолчала.

– Чего рано приперся? – крикнул из комнаты, где на разные голоса тараторил телевизор, Эдик. – Ужин в семь. То бишь в девятнадцать ноль-ноль. Еще двадцать минут.

Вася потоптался. По телевизору с сексуальной возбужденностью ведущая горячо палила про Сирию: «Боевики ИГИЛ, запрещенной в России, взорвали центральную библиотеку иракского города Мосул. В результате взрыва в здании возник пожар. Во дворе библиотеки боевики развели костер из книг и рукописей. Всего ими было сожжено…»

– Иди погуляй! – крикнул Эдик сквозь трескотню ведущей.

– Судок-то оставь, – потребовала Надежда Васильевна.

Вася вернулся к Вале, голодно взглянувшей на него из-под наползшей на лоб шапки.

– А ты и вправду Вальчонок, – сказал Вася. – Рано пришли.

И они пошли по тракторным колеям. Над полями нависало свинцовое небо. Было уже почти темно. Но снег как-то все и подсвечивал.

– Мистическая картинка, – бормотал Вася, – жалко, нет моей «Фуджи». Выложил бы в Фейсбуке.

Валя посмотрела на него, странно блестя глазами, но ничего не сказала.

Снег хрустел

Снег хрустел и железно скрежетал под их ногами. В сумраке плыла шеренга больших берез, как будто флотилия кораблей с мачтами, покрытыми водорослями. Они шли и шли, пока вдруг не оказались на берегу реки.

– Река?! – воскликнул Вася.

Он начал спускаться по склону в снегу. Валя остановилась и сверху наблюдала за ним. Вася осторожно ступил на лед, укрытый снегом. И вдруг в тишине раздалось мелодичное: «Длон-длон-длон». Вася замер, потом оглянулся. Валя рылась за пазухой – и достала мобильник, посмотрела на дисплей – и ее лицо стало фосфорически синим, как у героини «Аватара». У Васи и возникло такое чувство, будто он парит верхом на драконе, сорвавшись со скалы… ну или сам по себе, как обычно, зачем ему летающие животные?

И Валя заговорила по телефону. Отвечала: «Да?! Да! Да…» и: «Нет! Нет. Нет…»

Вася карабкался на берег, цепляясь за лед, снег. Валя уже закончила переговоры и убрала трубку.

– …Х-ххых!.. У тебя мобила? – задыхаясь, спросил Вася.

Валя кивнула.

– Фу!.. – Вася дышал тяжело. – Твоя?

Валя кивнула.

– Откуда? – допытывался Вася.

– Подарили мне, подарили, и все.

Валя сторонилась, глядела исподлобья, сжималась.

– Хыхых…

– Подарок, подарок, – бормотала девушка, отступая и даже как будто собираясь убегать.

– Так… что ж ты молчала? – спросил Вася. – Там же есть часы. Ты что, глупенькая, да? Дай посмотрю.

Валя отступила еще дальше и покачала головой.

– Да только посмотрю.

Но она отступала.

– Ну, я всегда знал, что это мафия, – сказал Вася. – Нищебродский Кремль. У вас, наверное, и пахан свой имеется? Президент? Премьер? Сладкая парочка рокировщиков-фокусников. И Дума?.. С кем войну ведете? С украинскими нищебродами? Или сирийскими? С американскими?.. Да, у них тоже есть бомжи. Но хоть книг не жжете. Не жжете? Как игиловцы?

– Не-а, – отчужденно сказала Валя.

– Ладно, нафиг мне не нужен твой мобильник. Но ты хотя бы время по нему смотри, ага?.. И не говори никому, где мы. Понимаешь?

Валя кивнула, но тут же спросила почему.

– А-а, долго объяснять. Но, короче, меня схватят. За мной охотятся.

– Кто? – широко раскрыв глаза, спросила Валя.

– Мафия, кто ж еще, – сказал Вася. – Но… хотел бы я знать, где ты будешь брать деньги для пополнения баланса. Работать-то не желаешь. А попрошайничать здесь не у кого. Или у тебя там, в подкладке, вшиты банкноты?

Она отрицательно покачала головой и тут же спросила, что это такое.

– Банкноты?.. Бумажки банковские. Деньги, зараза-дерьмо-проклятье…

Они пошли назад. Вася споткнулся и, не удержавшись, упал, заругался.

– Проклятье!.. Надо фонарик.

– Фонарь, – подсказала Валя.

– Хыхыхы… Смотреть керосиновые сны.

На этот раз Вася вошел без стука. Васильевна была в кухне, а из комнаты доносился возбужденный спор какого-то ток-шоу. Слышались выкрики о музыкантах, поддерживающих хунту, о национал-предателях Бабченко, Макаревиче, о русофобе Невзорове. Но тут же Эдик переключился на другую программу, воскликнув: «А пошли вы все на хер!..» Следом за этим заскрипели тормоза, раздался душераздирающий крик и загрохотали выстрелы.

Васильевна указала на коробку. Вася взял ее со стола и торопливо пошел прочь.

– Так где второй-то? – резко спросила Васильевна.

– Там, – ответил Вася. – В смысле, тут.

– Ну так пусть забирает, сейчас заполню.

Вася вышел на улицу, набрал холодного воздуха, выдохнул, кивнул на дверь и сказал Вале:

– Зовут.

Валя быстро перекрестилась и вошла в дом. Вася, глядя на это, просмеялся по своей привычке:

– Ну примадонна, а не попрошайка.

Вскоре Валя появилась со своей коробкой, и они отправились трапезничать в вагончик. Прежде чем усесться за стол, Вася зажег керосиновую лампу и затопил печку. Валя тем временем молилась да крестилась и шептала «Отче наш иже еси на небесех…» и так далее.

Наконец они открыли свои коробки.

– Что это у нас? – пробормотал Вася, беря ложку.

– Макароны, – сказала Валя.

– Ххыхыхых!.. Как в тюрьме…

Валя быстро на него взглянула. Вася поймал ее взгляд.

– Что смотришь? – спросил он. – Как прокурор?

– Ничего, – ответила Валя, отводя глаза.

Позже, когда они улеглись на свои койки в натопленном вагончике, Валя спросила:

– А ты там, на берегу, говорил… говорил…

– Что? – осоловело спрашивал Вася.

Тепло и сытость разморили его, да и целый день труда, физического труда, к которому он вовсе не был привычен.

Валя молчала, вздыхала.

– Что… – снова пробормотал он, уже почти засыпая.

– Про Фуджу, – сказала Валя. – Это твоя баба?

– Фуджи – это… это вулкан.

– Ты сказал… сказал… жалел, что нет тут твоей Фуджи, – почти дословно воспроизвела его реплику Валя.

– Да?.. А, это… это камера… Фирма такая японская, производит их. Камеры. Так они и называются – «Фуджи».

– Для кино? Ты киношник? Кинокамера?

– Хыхыхых, – засмеялся Вася. – Нет, я человек пока. А «Фуджи» – фотик. Но у меня его изъяли… Как и вообще всю технику. Ну комп, мобилу. Только велосипед не взяли. А зря. Я на нем могу въехать в мавзолей… Или в ворота Кремля врубиться в знак протеста. Хыхыхыхых…

– Гора… фотик… камера… – бормотала Валя.

– Да это мне тот фотограф дал кличку – Фуджи, потому что люблю фотики этой фирмы. А я ему дал кличку Никкор, он любитель «Никона». Свадьбы снимает.

– А ты?

– Я? Нет. Я так… свободный художник. Любитель.

– А кем ты работал?

– Хыхыхыхых!.. Хыхыхых!.. – Вася зашелся своим смехом. – А ты?..

– Я-а-а? – изумленно спросила Валя.

– Ты, ты, ты.

Она не отвечала.

– Тоже, как видно, свободный художник, художница, – заметил Вася.

– Фуй, как жарко, – сказала повеселевшая Валя, стаскивая свитер, потом и темно-голубые штаны толстые спортивные со светло-синими лампасами, трико, две рубашки, пока не осталась в одних трусиках и черной футболке. – Счас бы закурить сигаретку.

– Да ну, – возразил Вася, – развешивать сеть для рака. Легкие и будут такой сетью – обязательно поймаешь. Моя тетка курила, как героиня Гарика Сукачева, только не трубку, а папиросы все. И ей отрезали легкое. А она все равно курила. Ну и в одно легкое набилось порядочно этих с клешнями, задушили ее. Нет. Мне воздух нравится! Синее небо…

– А на Соборной же горе ты курил? – напомнила Валя.

– Чтобы согреться, расслабиться, – сказал Вася. – Ну… сам не знаю зачем. Ты закурила, тогда и я. Так просто… А вообще не курю.

Вася уже плохо различал ответ Вали. Она еще что-то говорила, ерзала на кровати, скрипела пружинами.

Набрел в солнечный и заснеженный день на заросли шиповника за холмами. «Одет в рубище, но за пазухой нефрит», – проговорил кто-то.

Сполохи алых плодов в зарослях шиповника и были похожи на блики печные. А дао и есть плавильная печь, где одно перетекает в другое. А вообще эти заросли напоминали какой-то сад. И я снова подумал о Чжуанцзы. Ведь он служил смотрителем сада. Озирался. Не появится ли? Кто-то же сказал про нефрит и рубище. Не появится ли садовник? Чжуанцзы. Он же и служил смотрителем сада… только какого-то другого. А потом и эту должность бросил, чтобы спокойно скитаться по Поднебесной в заплатанной одежде из грубого холста, в сандалиях, подвязанных веревкой. Хо-хо!.. Бедность, а не рабство.

Но когда вышел на мост, то увидел, что льда нет, совсем нет, вот удивительно-то, правда. Стал смотреть. А в воде резвятся рыбки. Вот радость! Хых!..

– Ты же не рыба, откуда тебе знать? – cнова спросил кто-то.

И тогда возмущение охватило меня и предчувствие какого-то счастья.

И я сказал в воздух:

– Но я и не шиповник, а знаю его радость!

Хы-хы-хы… Хы-хы-хы…

Вася заворочался, всхрапнул и разбудил Валю. Она привстала, озираясь, и снова уронила голову.

…Капает. Кап-кап-кап… То ли дождь, то ли с деревьев. Сыро. А в домике хорошо, сухо, тепло, ах, ах, как хорошо!.. Но… Но кто-то дергает угол. Ну? Ну?.. Лень посмотреть, так устала, что до сих пор не хочется лишний раз…Так устала убегать, все убегала по снегу, по снегу. Ладно, привстала, смотрю в оконце. Никого. И внезапно замечаю дырку. В моем новом легком домике. Ах да! вечером перед оконцем торчали две жабы. Две, две, две жабы. Как они могли сжевать угол домика?.. Так он же бумажный?! Ой, ой, а если… если огонь-огонь-огонь, мамочки, Матушка!.. И в это время снова кто-то взялся дергать… Дерг, дерг, дерг. Силуэт на стене. Кто это? Кто это? Мышь! Злобная мышь!.. Как дала ей щелбанец сквозь бумагу! Мышь подскочила как ужаленная и, крикнув, исчезла.

– Жалко, нет такой должности, – говорил утром за чаем Вася, – фотограф снов. Вот это было бы круто. А свадьбы – что… Одно и то же, козлиные прыжки, фужеры, костюмы, платья…

– Безо всего было бы лучше? – спросила Валя.

– Ну. Как Адам и Ева. Какая там была самая первая свадьба?.. Хыхых… Среди гостей змий, потом всякие зверушки, да? Лев с овцой, олень с волком, птица Сирин, павлин-мавлин… И же-э-э-э-лтогрывый ле-э-э-в да синий вол, исполне-э-э-э-нный очей, – запел, блея, Вася.

Валя зажмурилась.

– Ой, какая песня! А как дальше?

Вася посмотрел на нее удивленно.

– С ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый.

– А всю песню?

– Ты что, прикалываешься? Это же Бэ Гэ.

Глаза Вали расширились.

– Бэ Гэ-э?..

– Боб Гребенщиков. Не слышала?

Она покачала головой.

– Ну дела… И кино не смотрела «Асса»?

– Не-а.

– Где же ты жила?.. Ну не в туалете же на Соборной горе ты родилась?

Валя покачала отрицательно головой.

– А где?

– В деревне.

– Ну и что?! – воскликнул Вася. – Ломоносов тоже в деревне родился. На севере, кстати. Знаешь такого?

– Слыхала, – уклончиво ответила она.

– Да по большому счету сейчас без разницы, деревня или город. Коммунисты все стирали-стирали это различие, а тут пришел мистер Интернет и сразу уравнял всех, как «кольт» когда-то на Диком Западе. Но интернет лучше. Пускай стрельба идет словами. И третья мировая. А она уже развернулась в сети паутины. Там есть свои мухи и пауки. Меня вот сцапали, как муху.

– Ты на муравья похож, – возразила Валя.

– И что, в твоей деревне не было интернета?

– Это с экранчиком-то?.. Было такое у Сашки Мордвина, сам собрал, мы ходили смотреть, как он с актером переписывается. С этим… знаменитым… Кирпичом… Ну, про банду кино такое было.

Вася нетерпеливо мотнул головой.

– Я телевизор не смотрю, а кино у меня по ночам бесплатное и самое крутое.

– Сны? – догадалась Валя.

Вася посмотрел на нее и кивнул.

– Жаль, что с фотиком туда не проникнешь.

– А я их и так зырю, – сказала Валя.

– Ну, свои и я вижу, – ответил он.

– Нет, и чужие, – сказала Валя.

Вася поднял брови, потер нос.

– Хыхы, так тебе и фотик не нужен… Ну, что мне снилось?

– Не хочу говорить, – ответила Валя.

– Почему?

– Потому, – ответила она и вдруг перекрестилась.

Вася начал было мелко смеяться по своему обыкновению, но вдруг замолчал и удивленно взглянул на девушку. Ее жест озадачил его, но он никак не мог вспомнить, что же снилось…