Глава 4. Вскрываем карты. Новые реалии.

День неожиданных ощущений продолжался. Нервная система, устав, видимо, изумляться, продолжала фиксировать происходящее в каком-то дежурном режиме Скарлетт О'Хары: «Я подумаю об этом завтра». Сидишь на синем сидении бело-голубого вагона. Вагон едет на глубине от 40 до 8 метров под уровнем асфальта со средней скоростью 41,5 км/ч. Ты нечаянно разбогател на до сих пор сложнопредставимую сумму, которая с сегодняшнего дня будет расти при помощи внезапно обнаружившегося представителя древнего дворянского рода, выпускника Оксфорда. Вечером я зван на бал Сатаны, или светский раут. Как там это мероприятие будет выглядеть – ума не приложу. Если по каждому поводу задумываться и близко к сердцу все принимать – никакого здоровья не хватит. Вот поэтому подумаю завтра.

Машина нагрелась на солнце, хотя ставил в теньке. Солнце закономерно двигалось с востока на запад, тень от тополя в соответствии с законами физики переместилась и подставила крышу и борт под прямые лучи. Я прогрел двигатель при открытой водительской двери, потому включил кондиционер и хлопнул дверью, отойдя в тень с сигареткой.

Наступал столичный вечер. Ветер ослаб и спустился с деревьев на тротуары и дороги, шевеля и перемешивая пыль и облака выхлопных газов. Скоро народ потянется с работ по домам, на дорогах станет не пробиться. Навигатор уже показывал, что через центр я буду ехать дольше, чем по МКАДу. Ладно, по кольцу – так по кольцу. Не знаю как других участников дорожного движения, а меня езда как-то успокаивала. Если никуда не торопиться и, соответственно, не опаздывать, если датчик топлива не моргает тревожно желтым, если музыка и в идеале – свежий ветерок в окно. Москва далека от идеала в этом плане, конечно. На кольцевой я занял свой любимый второй слева ряд. Тут и сильно спешащих пропускать не нужно постоянно, и в фуру не упрешься перед каким-нибудь съездом. Радио порадовало очередным кавером на Элли Голдвинг. Многим не нравятся переделанные песни – вроде как сам сочинить не смог и перепел чужую, что в этом хорошего? Мне – нормально. В исполнении новых артистов старые песни звучат по-другому, причем иногда даже выигрышнее, чем в оригинале. Нечасто, но попадаются удачные варианты. Этот был вполне удачным, на мой взгляд. Ироничный Ричард Чизи исполнил человеконенавистническую композицию ансамбля Слипкнот. Для неспешного движения по замкнутому кругу среди прочих, не всегда ловких, автолюбителей – вполне себе подходящий аудиоряд.

Чем ближе к дому, тем сильнее ум пытался спихнуть шаблон О'Хары и впасть в панику: а что мы скажем? А что нам ответят? А как мы отреагируем? Словом, вся эта вечная невротическая карусель жителя большого города, не стопроцентно уверенного в завтрашнем дне. Да и в себе самом, что уж греха таить. Но я решил следовать совету Сереги и развивать новые реакции. По крайней мере – пытаться.

На лавочках возле клумбы собрались завсегдатаи, громко и энергично обсуждая что-то крайне важное. Иногда сбиваясь на подпеть звездам из бабкиного окна. На случай, если сегодняшний репертуар будет им не по вкусу – с собой была приготовлена колонка, на которую из телефонов раздавали бессмертную классику: Круга, Мираж, Кар-мэн. Стальные люди: столько пить каждую пятницу, и в снег, и в зной – это сколько же здоровья надо иметь?

В моем подъезде привычно пахло сырым старым подвалом и свежими листовками, набитыми в почтовые ящики с каким-то нечеловеческим энтузиазмом. Лифт, замененный в прошлом году по программе «Помоги главе управы купить новый BMW», гнусавым женским голосом сообщил: «Первый этаж». Холодный свет диодных ламп в нем регулярно напоминал мне о прозекторской. На моем этаже было тихо и темно, но стоило выйти – как вспыхнула дежурная лампочка на площадке, яркая, как ксеноновая фара. Я открыл дверь своим ключом, разулся, зашел в ванную. Судя по хаотично расположенным кроссовкам, Антон дома. Душ, зубная щетка – и я в нашей комнате. Аня давно спит, обняв медведя. Надя тоже спит, но стоит мне лечь рядом – сонным голосом спрашивает:

–Джин? – это ее суперсила, она всегда знает, что именно я пил. Пользы от этого никогда не замечал, но на моей памяти она не ошиблась ни разу. Чудо-женщина.

–Да, Алладин, это я, – да, шутки после такого насыщенного дня выходили уже не очень.

–Как посидели? – это вопрос впроброс, просто чтобы сразу не заснуть, видимо.

–Хорошо, продуктивно. Спи, завтра все расскажу, – прошептал я на ухо жене и чмокнул ее в щеку. Она заснула мгновенно, как человек с чистой совестью или смертельно уставший.

Сон навалился сразу, едва голова коснулась подушки. В этом сне я бежал по таежному лесу с дипломом Оксфорда в руках от Николая Петровича, который чуждо смотрелся в тайге в своем летнем кэжуале. Хотя я с дипломом наперевес тоже вряд ли украшал пейзаж. Мы бежали вдоль потрясающей красоты озера с берегами, поросшими кедрачом. Чуть дальше уходила направо какая-то горная гряда, не сказать, чтобы очень высокая, но даже глядя отсюда лезть наверх почему-то не хотелось. В озере плеснула хвостом явно крупная рыба.

Как часто бывает в снах, особенно после чего-нибудь горячительного, сюжет и картинка менялись мгновенно. В этот раз картинка осталась, но пропали полковник за спиной и диплом у меня из рук. Я шел вдоль берега, глубоко вминая мох и удивляясь, как это до сих пор еще не промочил ноги? Впереди из-за невысокого, но какого-то разлапистого кедра показалась протока, уходящая в сторону предгорья. Вода в ней бежала быстро, с шумом и завихрениями на поверхности, которые бывают, когда на дне полно камней. Несколько шагов по берегу от озера, против течения – и передо мной ровная площадка со старым, выложенным камнями, кострищем и странной избушкой за ним. На таежный балок или охотничью избу было не похоже. Будто кто-то вырыл землянку, поставил сверху 3-4 венца и накрыл двускатной крышей. Дверь, высотой от силы метра в полтора, открылась, и из избушки вышли импозантный нотариус, а за ним – Михаил Иванович Второв.

Я поднял голову, глядя на горный хребет. Возле одной из скал что-то поблескивало, и я был полностью уверен, что это разбитое стекло в кабине самолета. Но что тут делал самолет – не знал. Хотя где находится это «тут» я тоже не имел ни малейшего представления. Опустив глаза, заметил, что нотариуса и мощного старика уже не было. «Видимо, пошли на рыбалку» – выдал неожиданный вывод спящий мозг. Зато следом за ними из избы вылезал какой-то шаман. Самый натуральный, в мягких сапогах из камуса, и кухлянке, украшенной бусами и перьями. За собой он вытащил из избушки бубен, на котором я разглядел силуэт медведя, лодку и, почему-то снова самолет. В руке шамана образовалась бедренная кость, вероятно, оленья, которой он и зарядил в свой расписной инструмент. Раздался низкий гул – и все исчезло.

Я сидел за массивным столом напротив хозяина кабинета. Судя по виду из окна на церковь с темными куполами, за которой маячила Сталинская высотка, мы были в столице, причем на Таганской площади. Я же как раз туда собирался в самое ближайшее время. Кабинет был небольшой, но очень насыщенный деталями, аж глаза разбегались. На столе рядом с тонким монитором лежал странной формы череп – вроде похож на человеческий, но больше раза в полтора. Челюсти и надбровные дуги выступали очень сильно, лоб наоборот был низкий, а затылок скошенный. То ли слабоумный гигант-рахит, то ли снежный человек. На стене справа висело фото в рамке, крупное, с газетный лист размером. На нем была пришвартованная у пирса яхта, стояли радостные люди, и на на каком-то подъемнике висел, вероятно, скат-манта. Веревки опутывали крылья и хвост, поднимая тушу над настилом. Жуткая морда лежала на краю пирса, пасть была раскрыта какими-то распорками. Почти в ней самой и стояли те самые веселые рыбаки. Пятеро. И было место еще для парочки. С запасом, со всех сторон, и сверху тоже. Надо непременно узнать, откуда фото – если в тех краях такое водится, то я там даже на берег не выйду, не то, что на яхте. И плевать, что манты едят только планктон. Лица нескольких счастливых рыболовов были явно знакомыми.

Еще один поворот калейдоскопа. Ну, или это я во сне повернулся на другой бок, не знаю, но картинка опять поменялась. Вокруг была то ли степь, то ли пустыня. Росли редкие деревья, почти рядом торчала какая-то темная скала. Ну, то есть гранит или какой-то иной камень, я в минералах не силен, пер из-под ног прямо к небу, на котором висело огромное и очень горячее солнце. Над песком плыло марево, так что в температуре сомнений не было – жара адская. Откуда-то сверху раздался вскрик. Голос женский. Я задрал голову. Рядом с вершиной кто-то болтался, зацепившись за выступ скалы одной рукой. Отсюда не было видно, сколько пальцев продолжают удерживать вес тела, все пять или уже меньше. Я рванул к скале, оставив позади оседать песок и пыль. Фигурка наверху меняла очертания. На ее месте так бы каждый поступил – прижаться к камню всем, чем можно и нельзя: ногти, щека, зубы, подушечки пальцев, даже веки глаз – только бы не упасть. Но тут крик повторился, причем не оставляя сомнений: сперва резкий, короткий, а за ним – долгий, на одной ноте, рвущий нервы, голосовые связки и барабанные перепонки. Такой обычно обрывается глухим ударом о землю. Я бежал, почти не касаясь земли, и скала была уже рядом. На набранной скорости я взлетел бегом на отвесную стену метра на полтора минимум и резко оттолкнулся от нее дальше вверх, пытаясь сохранить остатки разгона. Руки развел как можно шире. Летел, как баклан рядом с поднятым из воды тралом – кверху лапами. Ну, или просто как баклан. Но при всей гуманитарности склада ума мне повезло рассчитать все верно. Ну – как повезло? Метров с двадцати тело прилетело точно в меня. Ну, то есть я смог прервать затяжной прыжок. Вернее, свободный полет.