Борис Богданов, Григорий Панченко
Небо над нами

После поворота дорога круто пошла вниз, и машина словно вправду нырнула, под воду погрузилась. То есть море-то исчезло: раньше с шоссе его было видно, оно вздымалось, как дальний склон высокого холма, такое же зеленое и будто в туманной утренней дымке. Тимур даже не сразу понял, что это и есть море… Теперь его скрыли ближние холмы, свечи кипарисов, разлапистые платаны и зеленые волны кустарника, будто сомкнувшиеся над головой. Шум дорожного прибоя: автомобилей разом сделалось мало, но повозки, пешеходы, деревенская живность всякого рода – все это толклось вокруг, подступало вплотную и отнюдь не испытывало потребности вести себя тихо. Временами шофер сердито нажимал на сигнал, но это мало что давало. Их «эмка», маневрируя и притормаживая, пробиралась вперед осторожно, как большая рыба, попавшая в креветочную стаю.

Тимур вздохнул, поймав себя на том, что опять додумывает. Никогда он не видел креветочной стаи. Он и море-то сегодня увидел впервые. Но оно есть, оно близко, и, наверно, через пару часов их ждет здешний пляж.

Какие в «Артеке» пляжи, он тоже не представлял. И сколько времени займет оформление новичков – тоже. Но золотое солнце висит в зените, до вечера неимоверно далеко, может, он вообще никогда не наступит, а…

– Дядя Коля! – жалобно произнесла Женя.

Шофер вопросительно покосился на нее.

– Он уже второй раз нас догоняет! – Женя ткнула пальцем в окно слева от себя, прямо за которым виднелась морда ослика. Очень симпатичный ослик, впряженный в арбу с целой копной сена вчетверо больше его самого, да еще и с загорелым парнишкой на вершине этой копны. Но, конечно, не настолько симпатичный, чтобы идти со скоростью сорокасильного авто.

– Третий… – процедил адъютант. Женя и шофер быстро посмотрели на него совершенно одинаковым взглядом и столь же мгновенно отвернулись. Тимур давно заприметил, что тот был для них обоих человек новый, с которым не совсем понятно, как себя держать.

– Что поделать, товарищ лейтенант, такая дорога! – шофер пожал плечами. – Не загнать же нам дочь генерала Александрова в аварию из-за какого-то осла.

– Полковника Александрова… – удивилась Женя.

– А вот и нет: генерал-майор, деточка! – шофер усмехнулся в усы. – Уже два дня как. Черные ромбы, золотые звезды.

– Товарищ старшина! – адъютант посмотрел на «дядю Колю»… в общем, не понять, как посмотрел, только у него-то на петлицах были лейтенантские кубари, против которых старшинские треугольники не работают. Так что шофер негромко ответил «Есть!» и прибавил газу, благо на дороге как раз обозначился просвет. Ослика словно бы назад дернули за арбу, хвост и уши.

Дочь генерала Александрова, значит. Что ж, все правильно: ей и автомобиль подан с отцовским шофером и адъютантом отцовским же. В багажнике – чемодан, а на заднем сидении – пионер… чтобы было кому этот чемодан за ней таскать…

Дурак! Вот уж дурак… Нет, хуже дурака: предатель!

Стыд ожег щеки горячей волной. Тимур уставился строго перед собой, чтобы случайно не встретиться взглядом с Женей. Впрочем, на лейтенанта ему тоже было сейчас глядеть совестно. И на старшину.

Вдруг он увидел себя в зеркальце прямо между их головами: мучительно красного как помидор. А Женя рядом с ним, наоборот, была бледнее известки. Тоже смотрела прямо перед собой, но, кажется, ничего не видела.

– В мягком… – растерянно прошептала она.

– Что? – обернулся лейтенант.

– Ничего, – ответила Женя почти грубо. Провела рукой перед лицом, будто отбрасывая невидимое, и разом сделалась прежней. Поймала в зеркале взгляд старшины: – Дядя Коля, мы прямо так в «Артек» и заедем?

– Резонно… – шофер, оторвав руку от баранки, почесал затылок.

– Что? – удивленно повторил лейтенант.

– Задразнят, – объяснил шофер.

Адъютант хотел было возразить и осекся. Наверно, вспомнил себя в пионерском возрасте, не таком уж далеком.

– Где-нибудь снаружи остановимся, – буркнул он. Шофер кивнул.

Какое-то время машина шла на хорошей скорости. Тимур все еще не решался посмотреть на Женю, но она вдруг удивленно повернулась к нему: «Эй, ты чего такой?» И мир снова стал самим собой. Было солнце, были волны зеленой поросли вокруг, воздух пах бензином и фруктами, рядом с приоткрытым окном – тем самым, куда чуть не заглянул славный ослик, неотрывно летела изумрудная стрекоза, а вскоре будет море и «Артек»…

Когда «эмка» плавно затормозила, Тимур решил, что вот он, «Артек», уже есть, а остановились они в некотором отдалении, как и было задумано, чтобы своими ногами войти, а не въехать точно баре. Основным его беспокойством было, позволит ли Женя нести свой чемодан или непременно потащит его сама. Впрочем, могло быть еще хуже: если адъютанту приказано нести вещи за ними обоими.

Тут он с запозданием понял, что мотор все еще работает. А двое сидящих спереди, лейтенант и старшина, молча наблюдают за чем-то.

– Раз, два, – наконец заговорил адъютант.

– Три, – не согласился шофер, мотнув подбородком куда-то в сторону.

– Три, – хмуро признал адъютант и тут же добавил: – четыре.

Они словно вражеские танки из-за бруствера пересчитывали. Мысль была до того нелепой, что Тимуру никак не удалось ее отогнать.

Он тоже вгляделся сквозь лобовое стекло. Ничего не заметил: по-летнему одетые люди, наши советские, загорелые и белокожие. Женщины, мужчины, старик на костылях, толстая тетка сразу с двумя собачками на поводках, вон пробежала стайка подростков, вон фруктовый лоток и громогласный продавец за ним: «Покупаим! Чэрэшня! Красный как кров, сладкий как мед! Миндаль! Пэрсик!»

– Что делать будем, старшина?

– Да чего тут поделаешь? – шофер бесхитростно глянул на лейтенанта. – Бери ребятишек, пройдись с ними, купи мороженое. А я пока подъеду, дорогу спрошу: вон милиционер, видишь?

Как он спрашивал дорогу на трассе, Тимур сегодня видел дважды. И ничего такого «дядя Коля» вроде бы не говорил, постовой все ему рассказывал сам: и сколько до поворота, и что асфальт там выщерблен, и про грузовики, которые где-то неподалеку неделю назад столкнулись, и про то, какая змея его теща… Наверно, всю свою жизнь выложил бы, но и вправду было пора ехать.

Адъютант тут же вышел из машины, точно получив приказ от старшего по званию. Распахнул дверь. Коротко взглянул на ребят.

– Евгения и Ти…мофей, выходим. От меня ни на шаг. Распоряжение генерала Александрова: считайте, боевой приказ.

– Есть! – очень серьезно ответила Женя.

* * *

Больше всего Тимур боялся, что лейтенант действительно купит им мороженое: взрослые – они такие, если тебе восемнадцати нет, ты для них детсадовец. Но он направился к бочке с квасом. Себе и Тимуру взял по кружке, Женя попросила стакан.

Пили медленно. Лейтенант все поглядывал на них – больше на Женю, конечно – и в сторону проулка, где «дядя Коля» разговаривал с милиционером. То есть это милиционер разговаривал, да еще и руками показывал что-то.

– Мальчик! Эй, мальчик!

Тимур вздрогнул. Инвалид, сидевший в тени платана на той стороне улицы, махал костылем… ему? Да, кажется, именно ему.

Взглядом спросил разрешения у лейтенанта, но тот не успел хоть как-то ответить. «Сейчас, Семеныч, ага!» – откликнулся черноголовый паренек, пивший квас в двух шагах от них. Поставил на крыло бочки опустевший стакан и подбежал к человеку с костылем.

Тимур невольно присмотрелся к ним. Но почти в ту же секунду прозвучал клаксон: громко, дважды подряд. Шофер узнал все, что нужно, и, видимо, узнанное было таково, что отпадала нужда таиться, высматривать незримого противника.

* * *

– Говорит, еще с первой смены так, с начала июня, – спокойно объяснил «дядя Коля». – Дети коминтерновцев, больные, на санаторном режиме… Испанцы тоже: дети героев войны, а иные и сами герои.

– Не по душу дочери генерала Александрова, – это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Не по Женькину, – твердо кивнул шофер. – И не по самого генерала Александрова. В общем, бери чемодан, лейтенант. Вход вон там, две сотни метров отсюда.

Что ж, Тимур и предполагал, вряд ли ему выпадет судьба нести Женины вещи. Хорошо хоть на его собственный вещмешок, тощий и обидно потрепанный, адъютант генерала Александрова покушаться не стал.

Тимур вскинул сидор на плечо, и охватывающий горловину узел, хитрый узел, который он так хорошо научился завязывать, вдруг распустился столь мгновенно, будто всю дорогу специально ждал, когда появится возможность это сделать. Вещмешок мягко шлепнулся в молочно-белую пыль. Женя, к счастью, не видела этого позорища: шла впереди рядом с лейтенантом, даже, кажется, чуть ускорила шаги.

Руки сами выполнили привычное движение… Но оно оказалось не настолько привычным: лямки снова развязались. Он торопливо завозился, больше не думая о том, чтобы узел получился правильным. Тот, однако, вообще никаким не получался. Тимур скрипнул зубами, теперь не задумываясь даже, смотрит ли на него Женя…

– Дай-ка, – он сам не заметил, как водитель оказался рядом. Под руками сержанта вещмешок затянулся мгновенно, словно бы даже испуганно. – Иди. Женьку береги… кавалер.

Тимур отскочил от машины как ошпаренный.

* * *

Бежать почти не потребовалось, Женя с лейтенантом все-таки не очень далеко ушли. Догнав их, Тимур быстро оглянулся через плечо, но водитель вслед не смотрел. Все же выдержал характер (надо же – «кавалер»!): вплотную подходить не стал, пристроился сзади, шагах в десяти.

Почти сразу между ними оказался какой-то мальчишка – загорелый, смутно знакомый, – и вдруг к нему подскочили еще двое. На Тимура они не обращали никакого внимания. Он было нацелился обогнать их, однако не успел. «Рахмоновцы, ко мне!» – весело, но громко, словно в рупор, заорал первый, и вокруг него сразу сделалось тесно.

Женя и лейтенант разом обернулись, ища взглядами Тимура. Он поднял руку – все, мол, в порядке, но пропихнуться к ним сквозь толпу не смог. Подбежали сразу пятеро: девочка и трое ребят примерно Тимуровых лет, еще один поменьше, совсем сопливый, третьеклашка, наверно, но именно он был с пионерским галстуком на шее.

Тимур зачем-то проверил свой галстук: тот, конечно, был на месте, и зажим нацеплен правильно, «костром» вверх. Краем глаза увидел, как рука Жени одновременно метнулась к ее галстуку.

– Так, что у нас теперь? Авдеевой воды натаскать? Это на тебе, Коля, – деловито распоряжался первый мальчишка. Тимур лишь теперь вспомнил, где его раньше видел: да вот только что, возле бочки с квасом. – Алеша-джан, вот тебе список и деньги, сходи в магазин, а потом по этим двум адресам, старикам самим тяжело. Только не перепутай, кому что, ладно? (Это было сказано пионеру. Тот важно кивнул.) Семенычу инструменты… Ну это я сам. Ох и накалякал он! Дальше! Ленка и Фазиль, вы как?

– Не пустили нас… – вздохнула девочка.

– Эх вы, рахмоновцы…

– А что мы? Хозяйка-то не против, но тут вышла апа, грозит клюкой, бранится: «Не надо нашему дому от вас никакой помощи, шайтанята, ступайте к иблису!»

– Шайтанята? – нахмурился командир. – Ладно, скажу атаману, пусть Гейка-абый сам заглянет, такое спускать нельзя… Ну ничего, тут на Краснознаменной с дровами помочь надо – знаете где? Ай, все всё знают. Так чего мы тут стоим? Быстро, рахмоновцы, быстро, пока не состарились!

И разбежались все так же мгновенно, как сбежались только что. Только их черноголовый командир остался. Шагал впереди, все так же держась между Тимуром и Женей, но по-прежнему не замечал их: держал перед собой кусок картона (это, наверно, была записка от Семеныча), на ходу всматривался в него, водил пальцем по строкам.

Уже можно было его обогнать, но Тимур медлил. Очень уж все было… узнаваемо. Рахмоновцы? Атаман Гейка? У его адъютанта Гейки Рахмонова дед жил в Крыму, вот только Тимур раньше не спросил, где. И, кажется, Гейка говорил, что его на остаток лета к деду хотят отправить.

Так что же выходит?..

– Эгей… рахмоновец, – Тимур, решившись, тронул черноголового за локоть. – Салют!

Опасался, что парень глянет на него с подозрением, но тот, едва обернувшись, расплылся в улыбке:

– Салам-салам, пионер-иптяш! Все слышал, да? Ты уже артековский или только приехал?

– Салам, – чуть ошеломленно ответил Тимур. В их семье по-татарски никто не говорил вот уже два поколения, а считая его самого, так все три. Только от прабабушки, дедушкиной мамы, можно было что-то услышать, но слова «иптяш» в ее речи точно не было. Впрочем, не было его и среди тех дворовых слов, за которые сразу по шее. – Только приехал, да.

– Тебя зовут как? Меня – Алик, я самого Гейки адъютант. Вот, видишь? (Паренек гордо хлопнул себя по груди.) А «рахмоновцы» мы, потому что… Ну если отряд решил, что какой-то человек находится под нашей охраной и защитой, то за мылом-керосином-сахаром сбегать поможем, дрова наколем и все такое, ташка улчим!

«Приравниваю к камню», – с некоторым трудом вспомнил Тимур. Мог бы просто «честное слово» сказать: прабабушка к камню приравнивала лишь то, что было серьезной клятвой. Но она была из Поволжья, тут, наверно, иначе говорят.

– А если под охраной и защитой дом, то никакой башкисер там яблони обтрясать не будет, пока на воротах наш знак! – Алик снова похлопал себя по темно-синей безрукавке, где на груди был вышит знак перекрещенных серпа и молота. Не очень умело вышит: серп получился в два раза больше, скорее, на молодую луну похож.

– А у нас знак – звезда.

– У кого «у вас»? Так как тебя зовут, пионер-иптяш?

– Тимур.

– Ха! – на сей раз черноголовый Алик хлопнул себя по бедрам сразу двумя руками, засмеялся, чуть не заплясал: он вообще подвижен был, как шарик ртути. – Так комиссара нашего атамана звали, ну в Москве! Шутишь, что ли?

– Ташка улчим, честное пионерское!

Они на секунду остановились, внимательно посмотрели друг на друга, а потом Алик вдруг огляделся по сторонам и сразу увидел Женю. А еще увидел рядом с ней адъютанта, внимательно за всеми ними наблюдающего. Настоящего адъютанта генерала Александрова, не такого, каким Гейка приходился Тимуру, а рахмоновец Алик самому Гейке.

– Ха… – повторил он уже задумчиво. – Да ты и правду человек непростой, артековец. Ну, бывай.

– Обожди, ты чего? – Тимур зубами скрипнул от неловкости.

– Бывай-бывай. У меня тут еще работы полно: одному старичку инструменты надо забросить, и вообще…

– Гейке привет передавай! – крикнул Тимур ему вслед. Но рахмоновец уже был на той стороне улицы, спешил прочь быстрым шагом, почти бегом.

* * *

Директор лагеря, толстый лысый дядька, показался Тимуру совсем старым. Он потел, непрерывно вытирал блестящую лысину платком и обмахивался бумагами, хотя в открытое окно поддувал свежий вкусный ветерок. Воздух пах здесь иначе, слаще и одновременно горше. Зелень и вода, догадался Тимур. Они здесь другие, не такие, как под Москвой, где он обычно проводил лето. Дома пахло сосной и березой, а от воды осокой и уклеечной чешуей. В начале лета уклейка клевала знатно, люди с утра стояли вдоль воды, а то и заходили, кто по колено, а кто и по пояс. И дергали, дергали, разбрасывая по берегу мелкое рыбье серебро.

Море пахло солью и, наверное, галькой.

Когда же они закончат?

– Вы не понимаете, дорогой мой товарищ, – директор страдальчески закатил глаза. – Заезд закончен, мест нет. И я бы рад, да не могу.

– Что значит «закончен»? – раздраженно сказал лейтенант. – Сегодня пятница? Пятница. Заезд заканчивается в пятницу? В пятницу! Так ведь не с утра же! Не обедали еще, столько в дороге.

– Милый мой товарищ красный командир, – толстяк выдохнул и заговорил обреченно, – люди с раннего утра едут. На полуторках едут, на подводах, извините, едут. В Симферополе как наберут людей, так и везут. Все приехали и разместились. А ваши бумаги, – он потряс желтыми листками, – это хорошо и даже замечательно, но… Не выписывают такие путевки за один день! У меня, понимаете ли, фонды. У меня пайки. Чем я ваших ребятишек кормить буду?

– Безобразие, товарищ директор, – сказал лейтенант. – Как так, не накормить детей красных командиров?

– Накормим, – замахал директор руками, – конечно, накормим! Из своих средств! Нам для детей ничего не жалко. А селить? Куда их селить прикажете? Мест нет, и я вам объяснил уже почему. Приезжать надо вовремя.

– Подумайте еще, – попросил лейтенант, виновато глядя на Тимура с Женей. – Я почему-то уверен, что найдете.

– Поищем, – кисло пообещал директор.

Тимур откинулся к стене и закрыл глаза. Мрамор холодил плечи сквозь рубашку. Женя сидела рядом, плечом к плечу, и от этого Тимуру тоже стало жарко. Захотелось отодвинуться в сторону, но и нельзя было, вдруг она что-то не то подумает.

Приходили и уходили люди, директор задавал вопросы, они отвечали: «Нет», «Нет, и давно», «Откуда у меня?»

– Плохо наше дело, товарищ Женя, – тихо сказал, перебарывая неудобство, Тимур. – Чую, обратно поедем.

– И думать не смейте! – строго сказал лейтенант. Он все слышал, хоть и сидел за столом напротив директора, а Женя и Тимур – у стены в трех шагах.

Потом появился еще один человек с цепким и каким-то обвиняющим взглядом. Директор задал ему тот же вопрос, а человек склонился к его уху и зашептал что-то тихо. «Дворец», «сами понимаете», – послышалось Тимуру.

– Вы думаете, товарищ уполномоченный? – снова полез за платком директор. – Там дети непростые.

Уполномоченный! Из органов, догадался Тимур. Странно, зачем здесь, в Артеке? Впрочем, задумываться он не стал. Если есть, значит, надо. Враги не дремлют. На миг ему стало страшно: что будет, если враг проберется в детский лагерь? Но сразу и спокойно – для того и уполномоченный, он разберется.

– Конечно, – ответил уполномоченный. – Но ведь и барышня у нас…

Тимур скосил глаза на Женю. Она порозовела, красные пятна расцвели на щеках, и даже спина под блузой, сколько было видно, покраснела.

– Решено! – сказал директор и пришлепнул ладонью по столу, словно освобождаясь от груза. – Девочку в корпус у дворца, нашли свободное место. Это недалеко, метров триста.

Лейтенант встал, обернулся, подмигнул Жене.

– Ну а тебе, мальчик, – директор посмотрел на Тимура, – немножко подальше пройти придется. Там с местами проще.

Женя, которая уже стояла в дверях и собиралась выходить, внезапно остановилась.

– Нет, – решительно сказала, сжав кулаки. – Вместе приехали – в одном месте будем жить! Иначе нечестно!

– В самом деле, товарищ директор? – снова присел лейтенант. – Неужели нельзя найти еще одно, всего одно место?

– Можно, – покладисто сказал директор. – У девочек? Отправим вместе с ней, – он кивнул на Женю, – в корпус к девочкам?

– Я… – Тимур вскочил.

– Тише, тише, товарищи… – примирительно заговорил уполномоченный. – Не будем обижать парня. Он ведь тоже сын красного командира, капитана, танкиста.

(«Племянник!» – хотел было сказать Тимур, однако вовремя передумал. Инженер Гараев после Гражданской ни разу не надевал военную форму, но… но если в один лагерь с Женей поможет попасть не отец, а дядя Георгий – это же не обман, правда?)

Директор передернул плечами, скривился.

– Под вашу ответственность.

– Конечно, – согласился тот. – Под нашу. Мы не подведем, верно, Тимур?

Директор заскрипел пером, подал лейтенанту бумагу.

– Направление. Из дирекции налево и по аллее. Там вас встретят, я распоряжусь.

* * *

Из дирекции ребята вышли первыми. Женя прятала глаза, да и Тимуру было не по себе. Не будь Женя дочкой генерала, не видать им «Артека».

Но… Светило солнце, голубое небо проглядывало сквозь кроны кипарисов и магнолий, и впереди было полдня и почти все лето. Внизу шумело море, шуршала по гальке волна и слышались детские голоса.

– Прорвались, товарищ Женя, – сказал Тимур.

Женя молча наклонила голову.

Тут из дирекции появился лейтенант-сопровождающий, а следом уполномоченный. Они еще секунд десять говорили о чем-то на ходу, затем лейтенант коротко, по-военному кивнул, подхватил Женин чемодан, весело сказал: