– Человек, – отозвалась Маринка, не ожидавшая вопроса.

– Лады, – отозвался Миша, видимо посчитавший, что такого ответа вполне достаточно. – А мы тут с отцом живем. В восьмой. Так что ты заходи, если что надо будет, а то Серегу от его книжек ливерной колбасой не выманишь…

Серега покраснел, шумно выдохнул, взвалив на себя стол и – красный как рак – боком выполз в коридор.

– По ходу, ты ему нравишься, – доверительным громким шепотом объявил Миша.

– Да ну тебя, – отмахнулась Марина, стараясь не улыбнуться. Отчего-то нравиться нескладному Сереже было очень приятно.

Сели ужинать под пыльными липами. Вместе с дядей Витей, Галиной, Мишей и его отцом – крупным, похожим на тюленя Иваном Ильичом. С краснеющим от каждой шутки Сережей. И даже старик Яковлич, сутуло сидящий чуть поодаль от стола и держащий на руках тарелку, не казался таким гадким, а выглядел скорее тихим городским юродивым.

Они не были добры – Галина ругалась на дядю Витю, с видимым раздражением подавала новой жиличке тарелки и то и дело заглядывала в окно – в комнате спал ее сын. Иван Ильич одергивал без умолку болтавшего Мишу. Миша дерзил. Дядя Витя перемежал саркастическое молчание язвительными шутками, вгонявшими в краску Сережу.

Они не были добры.

Но они были своими. Маринка, разморенная духотой летнего вечера, впала в странную, приятную сонливость и задумчиво наблюдала за новыми соседями. Они были семьей, в которую ее отчего-то приняли. Приняли без вопросов, без условий и испытательных сроков. Они переругивались и шутили друг с другом, не стесняясь новой знакомой. И прижженный сковородой стол, расшатанная кровать с провисшей панцирной сеткой, вонючие лужи за стариком Яковличем – все это было более чем скромной ценой за то, чтобы снова почувствовать себя дома.

Когда Миша подобрал с общей тарелки последние крошки хлеба, все оживились. Принялись убирать. Галка составила посуду на скамью. Мужчины понесли стол. Старик снова пошаркал в туалет. С шипением ожило криво висящее над дверью в кухню радио, зашлось долгими гудками.

Миша сваливал в кухню посуду, а Галка мыла в общей раковине, расплескивая воду.

– В Москве восемнадцать часов. Прослушайте выпуск новостей.

– Витя! – крикнула Галка, со злостью намыливая тарелку.

– Граждане, будьте бдительны, – бубнило радио.

– Витя!

– …в ходе рейда миграционной службы в пригороде столицы гражданин Суховейко А. А. сообщил, что возможно нахождение других представителей внеземных цивилизаций на территории нашего государства…

– Витя! – крикнула она почти отчаянно. Марина потянулась к радио, чтобы выключить, но не достала.

– В прозрачный летний вечер, – выкрикнуло радио птичьим голосом Агузаровой. – В столице тишина, и по Арбату марсианка идет совсем одна…

Подскочил Сережа, крутанул рычажок радиоточки и тотчас отпрыгнул, будто даже случайное прикосновение к Марине могло стоить ему жизни.

– Что? – спросил, входя на кухню, дядя Витя, у ног которого терся неотвязный Серый. На этот раз он был без очков. Глаза у дяди Вити оказались странные, очень светлые и какие-то водянистые. – Опять бдительности хотят? – спросил он весело. – Тарелками пугают, что, мол, подлые летают? То у них собаки лают, то руины говорят?

– У них заговорят… – мрачно заметила Галка.

– Галина, зря ты в кино на «Чужого» ходила. Ты, Галка, ксенофоб. Это плохо, – наставительно заметил дядя Витя. – А ты, Мариванна? Ксенофоб?

Марина замотала головой.

– Вон, Сережа у нас тоже ксенофоб, – авторитетно заявил дядя Витя. Сережа сердито шмыгнул носом и выскочил в коридор, хлопнул дверью своей комнаты. – Читает про чужих – и боится.

– Да он и своих-то боится, – отрезала Галка.

– Тетя Галь, а это как будет по-научному, – встрял Мишка, принесший с улицы еще порцию грязной посуды.

– Он у нас ксеноантропосоциофоб, – сказала Галка, и Марина глянула на нее с удивлением. А не так проста оказалась соседка. Мишка заржал. – А ты просто неуч.

– Я спортсмен, мне можно. В следующем году за область буду плавать. – Мишка гордо выпятил грудь и немедленно получил подзатыльник и груду чистой посуды в руки.

– Можно мне? – попросила Маринка тихо.

– Что тебе? Чистой нет пока больше.

– Помыть…

Молодая женщина фыркнула, сдула волос, упавший на глаза.

– Ишь ты, не доросла еще… – отозвалась она насмешливо, – пойди лучше у себя обживайся, вещи разложи. А я справлюсь.

Она взяла со стола новую тарелку, а Маринка повернулась, чтобы уйти. В этот момент дверь на кухню качнулась, медленно открылась. И из темноты коридора появилась странная голова с вытянутым затылком. Две тонкие струнки слюны свисали из приоткрытого рта. Младенец неимоверно быстро вполз в кухню и ткнулся в ноги Маринке большим горячим лбом.

Она едва не вскрикнула. Отступила на шаг. Галина подхватила сына и поцеловала страшненького мальца словно драгоценнейшее из сокровищ. Он заулыбался, роняя слюну, гортанно забулькал. Маринка попробовала улыбнуться, но не сумела.

– Ладно, домывай, – смилостивилась Галка, выходя из кухни и унося с собой маленькое чудовище. Маринка передернула плечами. Неприятный холодок прошел по спине.

– Это ты не переживай, – утешил Миша, расставляя по полкам подвесного шкафчика чистые тарелки. – Петя у нас не совсем здоровый. Но Галка его вытянет – другой такой матери не отыщешь во всей вселенной…

Миша сам оборвал себя, заторопился на улицу – вносить стулья. Маринка смутилась, расстроилась от собственной глупости и принялась за посуду.

* * *

Ложась спать, Маринка думала, что проспит завтра до полудня, так вымоталась. Хотя мыть комнату помогали все, за исключением Яковлича, который убрел в свою, едва завечерело, и больше оттуда не доносилось ни звука. Помощники разошлись к полуночи, напившись чаю на общей кухне. Тараканы нетерпеливо караулили за батареей, дожидаясь, когда выключат свет, чтобы рвануть по плитам и шкафчикам с инспекцией.

– У меня мелок от тараканов есть, «Машенька», – предложила Марина, стараясь хоть как-то быть полезной за то, что ей все так помогают.

– Мариванна и есть, – заметил дядя Витя, шумно прихлебывая чай. – Еды не захватила, а мелок взяла. Дезинсектор хренов.

– Мы отраву не кладем и мелком не рисуем, – сказала Галка. – Чуть отвернешься, и Петя налижется дряни какой-нибудь. Ему ведь не объяснишь. Так что ты дай мне мелок, я выкину.

Галка перемыла кружки, и все разбрелись по комнатам, только Серый еще какое-то время легкой цокотной рысью бегал по коридору, нюхал под дверями, может, искал чего-нибудь перекусить.

А потом Марина проснулась ночью. Ей было холодно. А может, просто зябко от какой-то неясной тревоги.

«На новом месте всегда плохо спится», – попыталась успокоить себя Марина, но сон не шел. В глухой тишине слышно было, как во дворе шевелят низкими ветками липы. В щели окна сочится ночная прохлада. Луна выбралась на крышу и теперь лезла в глаза, пробравшись в комнату через большую щель между шторами.

Шторы дала Галка, на время, пока Маринка сама не обживется, а то спать с голым окном страшно, мало ли, заглянет кто. Ветхий пыльный тюль сняли и сразу отнесли на помойку, до того он был плох.

На мгновение Маринке показалось, что кто-то заглянул в окно. Она едва не вскрикнула, села на скрипучей кровати.

Было тихо.

Оглушительно шаркая в тишине тапками, мимо двери пробрел Яковлич. Дождавшись, пока он скрипнет своей дверью, Маринка выбралась в коридор и ощупью по стене двинулась к туалету.

И тут за Галкиной дверью кто-то запел. Тихо и протяжно, низко захватывая горлом, слезно и жалостливо, а потом высоко, словно птица щебечет или кто смотрит за стенкой индийский фильм.

Марина прижалась к стене, замерла.

Кто-то завозился за Галкиной дверью.

– Ночь-полночь, а ты взялся петь, – заворчала соседка сонно. – Спи, Петя, спи!

Странный звук оборвался. Луна, переваливаясь с крыши на крышу, пролезла и в кухонное окно. На полу засветились мокрые следы от тапок Яковлича.

Марина зажала рот рукой и, хлопая ладонью по стене, чтоб не потерять дорогу и ни на что не налететь, бросилась к туалету.

* * *

– Мариванна, на реку с нами пойдешь? – звонко бросил Миша, без стука заглянув в дверь. – Ты что, спишь еще? Ничего себе нервная система!

– Я не Мариванна, – мрачно сообщила из-под одеяла Марина. Уснула она почти засветло, и теперь голова гудела, и что-то противно ныло в висках.

– Ладно, – примирительно сказал Миша. – Уважаемая Марина, отчества не знаю, на реку пойдешь… то есть пойдете?

– А почему ты без стука входишь? – Марина, ворча, села на кровати. Ожесточенно потерла глаза. – Может, я не одета.

– А я уже заглядывал. Знаю, что ты одетая спишь. Так что…

Марина запустила в мальчишку подушкой. Мишка поймал ее, положил на стул у двери.

– А что такого-то? Тоже мне вид на Эльбрус. Все свои же… Ты на речку-то пойдешь, а то отец уже велики вывез. Можешь ногами или у папы на раме. Я тебя не увезу, ты вон какая кобыла… – Мишка запнулся, поймав злой Маринин взгляд, – то есть корова… Лань, в общем, большая.

– Я так понимаю, ты будешь тут стоять, пока я не соглашусь?

Мишка кивнул русой головой, заулыбался.

– А кто еще пойдет?

– Сережа пойдет, – подмигнул Мишка. – Я всего за полчаса уговорил.

– Измором взял?

– А то. Он покрепче тебя, долго отказывался. Галка не пойдет, у нее работы много, до обеда будет на машинке стучать. Дядя Витя хотел, но раздумал, а вот Серый с нами.

В подтверждение его слов в дверь просунулась большая лохматая голова. Серый нетерпеливо тявкнул.

Иван Ильич привязал на раму полотенце, так что Маринка почти не чувствовала выбоин асфальта. Когда свернули на грунтовку, стало потряхивать, и, боясь наделать себе синяков, она спрыгнула на землю и махнула, чтоб ехали без нее – осталось недалеко, можно и погулять.

Сережа, оглянувшись и не отыскав ее взглядом, тоже слез с велосипеда и пошел, ведя его за руль, нарочито медленно, чтобы Марина скорее его нагнала.

Какое-то время они шли рядом, упрямо молча. Сережа глядел на дорогу перед собой, Марина озиралась, запоминая путь к реке. В выгоревшей до белого траве кто-то стрекотал и чиркал. Пахло полынью. Словно, свернув с асфальта на грунтовку, они пересекли какую-то волшебную черту, за которую не мог перебраться город. Из-за деревьев виднелись градирни ТЭЦ, крыши панельных пятиэтажек, но стоило отвернуться – и город исчезал, будто и не было его. Солнце пекло седую песчаную пыль под ногами, и кто-то разговаривал в белесой траве на летнем языке.

Маринка сняла босоножки, закинула на ремешках за плечо.

– Дядя Витя сказал, ты читать любишь?

– Ну да. – Сережа не поднял головы. Только крепче стиснул руль велика, коротко глянул на Маринкины босые ноги, и на щеках у него вспыхнули неровные красные пятна. Кажется, убежал бы, но не бросать же транспорт на дороге.

– А какие?

– Ну, всякие.

– А все-таки какие?

– Ну, разные л-люблю… читаю разные…

Послышался гул. Вынырнул из-за леса самолет и прошел низко над полем. Заложило уши.

– Тут аэродром совсем рядом, – сказал Сережа торопливо. – Все время летают.

– Ты про космос читаешь? – гнула свое Марина. – Про пришельцев?

– Ну, да.

– А ты веришь, что они правда могут скрываться у нас?

Сережа вздрогнул, бросил опасливый взгляд по сторонам, буркнул:

– В смысле?

– У нас, на Земле, – уточнила Марина, и Сережа снова уставился себе под ноги.

– Не знаю. По радио всякое говорят. Не всему же верить.

Марина немного помолчала, собираясь с мыслями. Сорвала длинную метелку, повертела в пальцах и тотчас бросила.

– Слушай, а Петя Галкин чем болеет?

Сережа глянул на нее исподлобья, и Марине стало как-то неуютно от этого взгляда. Он словно изучал ее.

– Просто… болезнь у него какая? Он такой родился? Или потом что-то случилось?.. Просто думала, вдруг ты знаешь. Не у нее же спрашивать. Про такое не спрашивают…

– Она его уже такого взяла, – бросил Сережа. – Хочешь, я тебе велик дам? Если устала. А то все, наверное, уже купаются…

– Значит, Петя ей не родной? Но он вроде маленький такой. Она его недавно взяла? – не позволила сбить себя с темы Марина.

– Ну что ты пристала ко мне со своим Петей! – неожиданно вспылил Сережа, останавливаясь. – Тебе что, больше всех надо? От любопытства кошка сдохла!

– А из упрямства воскресла! – парировала Марина.

Сережа буркнул что-то, неловко оседлал велик и рванул вперед. Навстречу ему выскочил с пронзительным лаем Серый, но не привязался по собачьей привычке к велосипедисту, а потрусил к девушке, словно понял, что ее больше некому проводить.

* * *

Плавал Миша и правда здорово. Маринка быстро выдохлась и выползла на берег, чувствуя, как дрожат ноги, а Миша словно и не устал, дразнил ее из воды, подначивал еще раз рвануть на перегонки до моста.

Иван Ильич сидел на другом берегу, отдыхал и разглядывал копошащихся в рогозе парковых уток. Речка, одна из десятка тощих заросших проток, питающих начинающееся за мостом водохранилище, в этой части была неширока, Марина и сама переплыла бы ее, но посередке даже в самый теплый день течение было быстрым и холодным, так что рисковали не многие. Сосед прыгнул в воду и поплыл обратно. Миша бросился наперерез отцу и принялся задирать его, уговаривая посостязаться.

Не выгорело. Иван Ильич выбрался на берег. Он был большой и плечистый, весь сверкающий от водяных капель, и никто не дал бы ему сейчас тех лет, на которые он выглядел в мирной, неспортивной жизни.

– Ясно, в кого Мишка такой пловец, – сказала Марина весело. Жар опускался на землю, солнце калило, пронизывая лучами капельки воды на коже. Хмурый Сережа бродил по кромке воды, не раздевшись, и бросал в воду камешки. Серый шумно лазил в кустах, шуршал и сопел. – У вас спортивная династия? Вы тоже плавали?

– Династия, точно, – щурясь от солнечных бликов, кивнул сосед. – Плавал, Марина. У нас в роду все плавают. А что это у тебя с ногой?

Порез на пятке был не так велик. Неудивительно, что в реке из-за холода она не заметила, когда порезалась. Песок под пяткой пропитался кровью. Марина разглядывала ногу, прикидывая, как доскакать до воды и промыть ранку.

– Сейчас полотенце намочу, и оботрем. Эх, и платка нет завязать, – расстроился Иван Ильич. – Мишка, у тебя нет платка?

– Нет, – крикнул Мишка из воды. – Ни платка, ни соплей.

– Марина ногу поранила, – ответил ему отец с укором. Мишка притих и погреб к берегу. Иван Ильич пошел с полотенцем к воде. Подбежал Сережа, уставился на тонкую струйку крови из облепленной песком ранки.

– Чего смотришь? – рассердилась на него Марина.

– У меня… пластырь есть. Может, хватит. Порез не очень большой.

Пока он копался в карманах, Иван Ильич принес мокрое полотенце. Обтирать не стали – просто отжали воду на пятку, чтобы смыть песок.

Марина слегка промокнула ранку краем полотенца, на котором сидела. Капелька крови выступила вновь, скорее, чем Сережа прилепил свой пластырь. Он замер, глядя, как кровь бежит проторенной тропой, торопясь упасть на песок.

– Что ты глядишь? – не выдержала Марина. – Дай я.

Она забрала у Сережи тощий колобок пластыря, оторвала кусочек и залепила ранку. На правах пострадавшей удалось вытямжить у Мишки велосипед, так что юному ихтиандру пришлось трястись у отца на раме, а Маринка с наслаждением прокатилась до самого порога, даже не заметив, когда потеряла пластырь.

* * *

Подавать документы Маринка рвалась с самого утра. Папка уже лежала собранной, институт должен был открыться в девять, так что Маринка, нервная и дерганая, была на ногах с пяти. Раза три кипятила чайник, от нервов помыла окно на кухне и, игнорируя очередь, дважды вытирала за Яковличем. Старая тряпка заплесневела и пахла не то прелыми ботинками, не то гнилыми грибами, так что она отнесла гадость на помойку и выделила в тряпки одну из своих футболок, которую и правда давно пора было куда-нибудь приспособить.