Читать книгу «Будущее России. Алгоритм переворота» онлайн полностью📖 — Олега Бобракова — MyBook.
image

Парадокс второй: буржуазно-демократическая революция без демократии

Пробовали неоднократно – не получилось. Во-первых, потому, что демократии в принципе быть не может (это я попытаюсь доказать чуть позже). А во-вторых, то, что имеется в виду под этим понятием, предполагает наличие развитого гражданского общества, которого у нас нет. Что и показали так называемая буржуазно-демократическая революция 1917 года, а также события начала 1990-х годов, изначально проходившие под демократическими лозунгами.

Предположим на минуту, что власть народа все-таки возможна. (Хотя и неясно, над кем осуществляется эта власть. Народ властвует над самим собой?) Перенесемся в Петроград конца февраля 1917 года. Действительно, на улицах толпы людей с красными флагами и бантами, с революционными лозунгами, с требованиями хлеба, мира и земли. Это и есть народ? И чего он добивается? Отставки царя, которой и закончилась эта эпопея? Неужели православная страна с более чем стомиллионным населением вмиг решила отказаться от предписанного ей свыше общественного устройства, в соответствии с которым народом правит наместник Бога на земле? Поверить в такое невозможно. Получили эти миллионы то, что требовали? Отнюдь! Ни хлеба, ни мира, ни земли им не дали. Зато пообещали со временем созвать Учредительное собрание, которое и будет постепенно решать все эти вопросы. А пока, мол, править будем мы, то есть «демократическое» Временное правительство. Но, может быть, народ, якобы получивший власть, жаждал иметь вождей в лице Львова, Керенского, Родзянко и т. п.? Это прозвучало бы смешно, если бы не было 1990-х годов, когда мы вторично наступили на те же грабли.

Вспомните многотысячные митинги в поддержку Ельцина и против Горбачева. Те же красные флаги, только на сей раз вперемежку с монархическими трехцветными. Те же записные ораторы всех мастей с требованиями о разгоне правящей партии, об отставке ее генерального секретаря и о соблюдении каких-то расплывчатых «прав человека». Народ опять оказался обманут кукловодами. Всех так раздражал бессовестный и беспринципный Горбачев с его пустопорожней говорильней об «общечеловеческих ценностях» и вполне конкретным предательством национальных ценностей, всем настолько надоело правление аморфной партии, продолжавшей называть себя коммунистической, что люди искренне возжелали перемен. Да только впопыхах позабыли посмотреть, куда ведут эти перемены, кто призывает к ним, выдавая себя за истинных демократов, наконец, кто такой этот кандидат в вожди по фамилии Ельцин. Выяснилось бы, что это спившийся, а потому абсолютно неадекватный партийный чиновник, который сначала получил от коммунистической партии огромную, не заслуженную им власть, прошел путь от пьяного прораба до кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, а потом вдруг заявил, что он уже сбросил «оковы коммунизма».

Результат всем известен. Наивысшее выражение демократии и «общечеловеческих ценностей» – пальба из пушек по депутатам. В очередной раз народ купился на сказку о демократии. Ведь те, кто использует ее в своих целях, прекрасно осознают, что демократии не бывает в принципе. Это лишь красивая приманка для наивных. А разговоры о ней преследуют одну цель – разрушить существующую систему. Ни в 1917 году «временные», ни в 1991 году «демократы» не собирались после прихода к власти учреждать свободу собраний, слова и совести. Не планировали они вручать власть народу, разве что – «народу» в своем собственном лице. Тем более не намеревались они передавать народу собственность, особенно землю и богатства недр. Напротив, в ходе приватизации у народа было изъято даже то, что у него имелось. «Демократы» 1917-го, без сомнения, сделали бы то же самое, просто им не хватило времени – всего-то полгода. Зато их последователи поглумились вдоволь и продолжают делать это сейчас.

Власть никогда не руководствуется законом. Его называют священным для бедных, слабых и наивных. Тем более не принимают его во внимание те, кто рвется к власти, пусть даже в ходе борьбы они без конца напоминают о главенстве этого самого закона и о том, что все без исключения граждане должны быть законопослушными. Имеется в виду: все, кроме них самих. Вспомним лозунги и реальные действия большевиков начала XX века и их последователей-противников конца столетия. И те и другие сначала призывали ко всяческим свободам, а после завоевания власти немедленно ликвидировали все свободы, отменяли действовавшие права, нейтрализовывали инакомыслящих, писали новую конституцию и создавали новое правовое поле.

ВЫВОД ВТОРОЙ

Демократии на самом деле не существует. Обращение к ней представляет собой коварное орудие свержения власти. Понятие о демократии всегда используется как инструмент разрушения, но не созидания. Уповать на нее как на средство качественного изменения общественной системы в лучшую сторону, рассчитывать на всевозможные голосования, выборы, референдумы – наивно и бессмысленно. Вспомним, как обошелся Ельцин с результатами референдума по поводу сохранения СССР или как его команда откорректировала результаты выборов 1996 года. Впрочем, о последнем еще будет сказано.

Если на «демократические» методы надеяться не приходится, что остается? Может быть, гражданская война? Но и это уже было.

Парадокс третий: диктатура пролетариата без пролетариата

Прежде всего вспомним, кто был у власти в момент развязывания гражданской войны. Большевики, заявившие в 1917-м, что в России есть партия, готовая взять власть в свои руки, и доказавшие это в октябре того же года, конечно, понимали: народу не понравится, что после царя-батюшки им правит некая партия. Требовалось заявить, что теперь правит сам народ – советы народных депутатов. Но и это звучало неубедительно. Ведь народ – понятие слишком широкое, к нему относится все население страны независимо от имущественного или социального положения. Кого в такой ситуации подавлять, над кем творить насилие? Иначе власть попросту не нужна.

Тогда и решили обратиться к марксистскому тезису о диктатуре пролетариата. И тут судьба сыграла с вернувшимися из многолетней эмиграции революционерами злую шутку. Проживавшие годами в Швейцарских Альпах, в Париже, а то и в Нью-Йорке, сторонники как Ленина, так и Троцкого, видимо, запамятовали, что в России не было того пролетариата, который подразумевался в трудах классиков, что численность рабочих составляла на то время около 4 % населения страны. Новое сословие начало оформляться не три столетия назад, как в Западной Европе, а всего лишь с момента отмены крепостного права, то есть история русского пролетариата едва насчитывала полвека. Сосредоточенный в столицах, на Урале и на юге Украины рабочий класс был еще не вполне пролетариатом – скорее только люмпен-пролетариатом. Видимо, поэтому ему предлагалось спешно объединяться с рабочими более развитых в промышленном отношении стран Европы и Америки, о чем свидетельствует знаменитый лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». «Но где и с кем мне соединяться?» – тоскливо размышлял российский рабочий. И было отчего загрустить. Как показала история, и в начале XX века, и позже рабочий класс развитых стран – пролетариат в марксистском понимании – не спешил ни с кем объединяться, а тем более устанавливать свою диктатуру.

Да и в российской правящей группировке отнюдь не было тесно от спецовок. С ходу припоминается только луганский рабочий Климент Ворошилов, возможно, была еще пара человек на второстепенных ролях. Но руки вождей не держали ни серпа, ни молота, ни напильника и не имели следов металлической пыли. Так чья же диктатура была установлена в октябре 1917-го? Какие политические силы схлестнулись в четырехлетней гражданской войне? На эти вопросы еще предстоит ответить истории. Придется кропотливо проанализировать результаты предреволюционных переписей населения в стране, социальный и национальный состав РСДРП в канун и в ходе Октябрьской революции и гражданской войны, национальный и классовый состав обеих армий, географию военных действий и многое другое.

ВЫВОД ТРЕТИЙ

Диктатуры пролетариата не существовало нигде. В странах со слаборазвитой промышленностью не было пролетариата как такового. Под его флагом диктатуру устанавливали совсем другие силы, объединенные в политические партии и нелегальные организации. Там, где имелся пролетариат в марксистском понимании этого слова, он не спешил устанавливать диктатуру.

Парадокс четвертый: гражданская война без гражданского общества

Ясно, что так называемая гражданская война в России велась не между крестьянами и помещиками, поскольку к тому времени представители бывшего феодального сословия составляли ничтожное меньшинство населения и на ситуацию в русской деревне не влияли. Не воевали между собой рабочие и крестьяне, так как никакой диктатуры пролетариата на самом деле не было, хотя бы по причине малочисленности рабочего класса. Он проявил себя только в ходе проведения политики «военного коммунизма» – при продразверстке. Десятью годами позже для осуществления принудительной коллективизации в деревню из города направлялись рабочие – «десятитысячники» и «пятидесятитысячники». Очевидно, что эти названия связаны с количеством мобилизованных по партийному призыву пролетариев. Как видим, для решения вопросов классовой борьбы пролетариат мог выделить лишь несколько десятков тысяч своих посланцев. И это в стране с многомиллионным населением и миллионной армией. Выступи пролетариат против этой силы самостоятельно – он был бы уничтожен за считаные недели.

Может быть, рабочие объединились с беднейшим крестьянством, как об этом официально заявлялось? Тогда возникает другой вопрос: а как повели себя в этой ситуации середняки? Ведь они составляли основную массу русских крестьян. Если большинство из них пошли вслед за бедняками и рабочими, то с кем вся эта армия воевала целых четыре года? С кулаками? Но их было немного, и подавление их заняло бы от силы несколько месяцев. Итак, кто и с кем воевал? Кто победил и почему в период коллективизации вся тяжесть репрессий обрушилась главным образом на того же середняка и искусственно образованную прослойку зажиточных крестьян?

Кулацких семей, то есть тех, кто эксплуатировал наемный труд, в типичной российской деревне насчитывались единицы. Кулаков-мироедов все ненавидели за ростовщичество, но после каждого неурожая вынуждены были идти к ним на поклон за процентными ссудами и семенами в долг. Бедняков тоже было мало. Они, как правило, относились к породе людей, не желавших жить плодами собственного труда и привыкших рассчитывать на доброту односельчан. Так община их и кормила «всем миром» – нельзя же бросить этих пьяниц, свои как-никак. Зато, когда настало время, эти пьяницы с ведома властей быстренько создали комитеты бедноты и приступили к «раскулачиванию» своих кормильцев.

Пока продолжалась гражданская война, развернуться комбедовцам было сложно. Зато когда она закончилась и на смену недолгой политике нэпа пришла индустриализация с коллективизацией, «сельские пролетарии» развернулись во всю мощь. Сотни и тысячи земляков их усилиями были сосланы на Соловки и в Сибирь, о чем свидетельствуют документы.

Всякая гражданская война предполагает столкновение интересов разных классов или достаточно крупных социальных слоев и групп. Противоборствующие стороны должны иметь вождей, наиболее четко выражающих их цели и идеологию. Можно ли выделить такие противоборствующие классы и социальные слои среди участников российской войны?

В начале XX века русская деревня политикой особенно не интересовалась. Не до того было – выжить бы в условиях голода, болезней и вооруженных стычек. О Ленине что-то слышали, Сталина еще не знали. О прошедшей революции рассуждали приблизительно так: «Что богачей погнали – это хорошо, а вот царя-батюшку зачем же?» В Центральном Черноземье, к примеру, у крестьян на устах были имена начальников войск, проходивших по этим местам с боями, – сначала Антона Ивановича Деникина, затем Семена Михайловича Буденного. Непримиримые враги, командовавшие противоборствующими армиями. Если война гражданская, следовало бы ожидать, что они выходцы из антагонистических классов. А на самом деле? Генерал-лейтенант царской армии Деникин – внук крепостного крестьянина, командарм Первой Конной Буденный – зажиточный кубанский казак из Ставрополья. Что делало их смертельными врагами? Может быть, преследуемые цели?

Чего хотел Деникин? Чего хотели белые вообще? Нам внушали, что восстановления монархии. Так ли это? Не та же ли армия в феврале 1917-го благополучно сдала «царя-батюшку»? Все ли меры она приняла, чтобы вызволить его из заточения, в период до июня 1918-го? Тогда чего добивались и Колчак, и Деникин, и Врангель, и Юденич, проливая реки крови? Возрождения великой России? Но какой? Этого они и сами четко не знали.

А чего хотели Буденный, Ворошилов, Фрунзе и другие красные? Похоже, лучше всех это знал Троцкий: они хотели мировой революции. Официально все воевали за советскую власть – власть рабочих и крестьян. А что получилось в результате победы? Ответ очевиден, особенно если смотреть с современных позиций.

Гражданская война подразумевает четко структурированное гражданское общество с ясной идеологией и высокой политической грамотностью участвующих в ней сторон. Могло ли такое быть в стране, в которой всего полвека назад отменили крепостное право? В которой не то что о политической грамотности не могло идти речи – большинство населения вообще было неграмотным. «Минуя капиталистическую стадию развития» – эта характеристика современной российской истории включает все: и неумение народа жить в социуме в соответствии с законом, и неверное понимание своих прав и обязанностей, и недостаток опыта разных форм классовой борьбы, и отсутствие гражданского общества как такового.

Линия фронта разделяла не социальные слои, а подчас обычную крестьянскую семью, где один брат оказывался у красных, другой – у белых, а то и вовсе у зеленых. Многие не выбирали сознательно, за кого воевать. Все решалось случайно и зависело от того, где и кого под страхом смерти успели мобилизовать пришедшие в данную местность войска. Более того, разграничительная линия порой пересекала не только семью, но и душу человека, в которой с особой остротой разгоралась извечная борьба между добром и злом, между животным и социальным началом. И какая бы сторона ни победила, каждый из ее бойцов еще долго будет испытывать на себе последствия внутренней борьбы, что будет отражаться на его действиях. Это мы и наблюдали в последующей истории, когда военный герой вдруг оказывался в обычной жизни предателем, трусом, беспринципным угодником или стяжателем.

Понятно, что в таких условиях столкновения становятся особенно жестокими. Отсюда и определение «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Таким он был, таким и будет, если допустить его. Ведь гражданского общества у нас и поныне нет.

Раньше большинство людей об этом не задумывались – жили, как привыкли, а другого образа жизни и не видели. Но вот появилась возможность ездить за границу – и начались открытия. Например, в Италии на междугородних автотрассах, как правило, три полосы движения в одну сторону. Едут все по средней полосе, по левой только обгоняют и тут же возвращаются в свой ряд. Правая полоса – исключительно для спецслужб: скорой помощи, полиции и т. п. Как-то мне пришлось стоять там в пробке, вызванной серьезным дорожно-транспортным происшествием. Вынужденная стоянка растянулась часа на два. И вы думаете, кто-нибудь попытался нырнуть на правую полосу? Ни один автомобиль, кроме медицинских и полицейских. Возможно ли такое в России?!

Путешествующий по Германии или Швейцарии быстро убедится, что стоит ему выбросить из машины окурок, как он на следующем же перекрестке будет остановлен и оштрафован: кто-то из законопослушных граждан уже постарался и донес в полицию, сообщив и номер машины.

Когда-то в Германии нам приходилось отлавливать советских солдат, бежавших из воинских частей. Это всегда было большим ЧП: дезертир, да еще иногда и с оружием, на территории иностранного государства! Что он готов выкинуть, никто не знает. На его поиски мобилизовывали всех подряд – комендатуру, командиров, политработников, работников особых отделов. Если розыск затягивался, по договору обращались в немецкую полицию за помощью.

И тут начиналось самое интересное. Немецкие товарищи устраивали штаб поиска где-нибудь в «гаштете» (кафе), проводили туда телефонную связь, куда-то звонили, а затем успокаивали нас: «Сидим, пьем лимонад, сейчас придет Ганс и все доложит». К нашему удивлению, минут через пятнадцать появлялся гражданский Ганс и докладывал: советского солдата видели полчаса назад в Цоссене, идет в сторону Нойбурга, минут через сорок будет там. Наши вскакивали, пытаясь броситься в погоню. Немецкие полицейские успокаивали: мол, сидите, не волнуйтесь, через час он будет здесь без единого выстрела – его «ведут» наши люди. «Сколько же их?!» – спрашивали мы. – «Все население Германской Демократической Республики». И представители народной полиции были недалеки от истины: каждый гражданин ГДР считал для себя честью выполнить гражданский долг.

Как это непохоже на нашу действительность, когда большинство людей в метро, автобусе или на улице почитают за доблесть укрывательство злостного хулигана и не учитывают, что, привыкнув к безнаказанности, он в следующий раз учинит насилие уже над ними, над их детьми и внуками. Не понимает наш народ, что, выступая против смертной казни, он тем самым плодит бандитов и насильников, в чем все уже не раз убеждались, но выводы почему-то делали противоположные.

Это всего лишь бытовые примеры, демонстрирующие, что развитое гражданское общество у нас и сегодня отсутствует. Есть примеры и посерьезнее. Как-то в разгар гайдаровских реформ приехали в Россию «аргентинские русские» из первой волны российских эмигрантов. С каким изумлением смотрели они на происходящее: «Стоит у нас повысить цены или налоги на 3 %, как все население уже на улицах, на демонстрациях. Нередко это заканчивается отставкой правительства. У вас рост идет не на проценты, а в десятки и сотни раз. Неужели народ считает, что так и надо?»