Читать книгу «Троянский конь западной истории» онлайн полностью📖 — Олега Матвейчева — MyBook.
image

3. Война за Трою, век двадцатый

Экскурсионный маршрут по троянскому археологическому заповеднику начинается с Восточных ворот, относящихся к периоду Трои VI. Что, видимо, не случайно: входя на территорию великого города, сразу ощущаешь мощь его стен и невольно идентифицируешь себя с его защитниками. Путь, обнесенный цветными ленточками (мало ли чего можно ожидать от этих туристов!), проложен мимо Северного бастиона с чудесной видовой площадкой, храма Афины, обнаруженного еще в 1865 г. Фрэнком Калвертом, древней цитадели из бурого сырцового кирпича и домов-мегаронов, сложенных за тысячу лет до Троянской войны, траншеи Шлимана, выглядящей рваной раной на теле седого холма…

Пройти всей туристической тропой, если не фотографироваться у каждого камня и надолго не останавливаться у информационных стендов, – дело 10–15 минут. Могучая крепость в поперечнике – всего 200 метров.

Двести на двести – это четыре гектара, что примерно соответствует площади пяти футбольных полей или одного не самого крупного современного мегамолла. Как же могли разместиться здесь 50 тысяч защитников Трои, о которых пишет Гомер? Допустим, что большинство из них находилось за пределами бастиона. Сотрудники экспедиции Манфреда Корфмана Хельмут Беккер и Йорг Фасбиндер в начале 1990-х установили с помощью магнитной разведки, что троянский кремль в XIII–XII вв. до н. э. был окружен обширным нижним городом, который защищали два внешних кольца стен и вырубленный в скале ров, отстоящий от крепости на полкилометра. Таким образом, территория Трои расширялась примерно впятеро – теперь это уже примерно площадь московского Кремля. И все-таки – 50 тысяч человек, которым надо спать чуть более комфортно, чем стоя, да еще и держать скот, боевых лошадей, колесницы!.. На такой площади экономически обосновано, как выразилась бы Маргарет Тэтчер, проживание не более пяти тысяч человек. Корфман дает семь. Пусть так, но уж точно не больше!

Рис. 20. Мегароны XXIII в. до н. э. защищены крышей-парусом от непогоды и ленточками – от любопытных туристов


Впрочем, цифры, приведенные Гомером, давно относят к поэтическим преувеличениям – 29 царств в ахейской коалиции, 1186 кораблей, туго набитых воинами (от 50 до 120 человек на каждом, то есть в сумме – более ста тысяч!), 10 лет осады…

Но осталось немало вопросов, на которые до сих пор нет однозначных ответов. В том числе и из-за ущерба, нанесенного Шлиманом. Кто такие троянцы, к какой народности они относились, на каком языке разговаривали и почему почти все они носят греческие имена? Кому молились троянцы и с чего это вдруг им помогали некоторые греческие боги? Если греки и в самом деле взяли Илион, то отчего они не воспользовались плодами победы и не захватили страну или хотя бы не оставили здесь своего наместника? Была ли, наконец, в реальности великая Троянская война или это поэтический образ, в который спрессовалось множество военных кампаний, набегов и осад, происходивших на протяжении десятков или даже сотен лет?

Подобные вопросы с особой остротой начали ставиться в то самое время, когда предание о Троянской войне было, казалось бы, полностью подтверждено находками Шлимана, Дёрпфельда и Блегена.

Сомнения в историчности Троянской войны возродились, когда предание о ней было, казалось бы, полностью подтверждено находками Шлимана, Дёрпфельда и Блегена.

В некотором роде произошел ренессанс воззрений конца XVIII – начала XIX в., когда были весьма распространены сомнения в исторической реальности как Троянской войны, так и самой Трои.

Если античные мыслители считали Гомера не только искуснейшим поэтом, но и величайшим ученым, а его поэмы – источником самой достоверной информации по истории и географии (по Страбону, «Гомер превзошел всех людей древнего и нового времени не только высоким достоинством своей поэзии, но… и знанием условий общественной жизни»[47]), то наука Нового времени совершенно ниспровергла его авторитет. Ненадежной была признана не только информация о событиях, описанных в «Илиаде» и Одиссее», – само существование Гомера было поставлено под вопрос. Скептицизм ученых дошел до такой степени, что одно время считалось безумием верить даже в саму возможность существования в Эгеиде до I тысячелетия до н. э. вообще сколько-нибудь значительной культуры[48]. По их мнению, все эти «многозлатые Микены», «цветущие Коринфы» и «пышно устроенные Трои», вызывавшие зависть своим богатством даже у греков классической эпохи, – всего лишь сказочные города, населенные такими же сказочными персонажами – потомками и родственниками олимпийских богов Агамемноном, Ахиллом, Диомедом, Приамом. Вместе с тем всегда находились ученые, верившие в слово Гомера и готовые отстоять свою точку зрения.

На рубеже XVIII–XIX вв. по поводу Гомера разгорелись, пожалуй, наиболее яростные баталии. Среди сомневающихся были, в частности, англичане Джон Маклорин, выпустивший «Трактат в доказательство, что Троя не была взята греками» (1788), и Джекоб Брайант, издавший «Трактат касательно Троянской войны и экспедиции греков, как она описана Гомером; показующий, что такая экспедиция не была когда-либо совершена и что такой город Фригии не существовал» (1796). Последний вел ожесточенную полемику об историчности Трои с археологом Лешевалье, тем самым, что впервые локализовал Илион в районе Бунарбаши. «Кабинетные критики жарко спорили из-за пустяков – расположения греческих кораблей и даже вероятного числа детей, рожденных лагерными шлюхами»[49].

В самый разгар схоластических побоищ равнину у берегов Геллеспонта посетил великий романтик Байрон. Сама атмосфера этих мест уверила его в исторической правде гомеровских поэм. Через 11 лет он внесет в свой дневник следующую запись: «В 1810 г. я ежедневно в течение месяца с лишним бывал на этом поле [близ Гиссарлыка], и если что-нибудь отравляло мне удовольствие, так это негодяй Брайант, подвергший ее [достоверность Троянской войны] сомнению… Я продолжаю чтить великий оригинал и считать, что он верен истории (в основных фактах) и месту. Иначе я не мог бы им наслаждаться. Когда я садился отдохнуть на огромный могильник, кто бы мог убедить меня, что под ним не покоится герой? – Сама огромность камня говорила об этом. Люди не сооружают памятников презренным и ничтожным мертвецам. И почему бы им не быть гомеровскими героями?»[50]

Несмотря на столь поэтичные доводы Байрона, убеждение в том, что Троянская война – всего только вымысел слепого аэда, было распространено среди ученых еще полвека, пока раскопки Шлимана не уверили научную общественность в исторической подлинности великих городов, описанных в «Илиаде», – Трои, Микен, Тиринфа, Орхомена. Некоторые находки археолога-любителя на первый взгляд в точности соответствовали предметам, описанным Гомером, – на найденном в Микенах клинке бронзового кинжала был изображен знаменитый башенный щит, которым владел в «Илиаде» Аякс, там же обнаружены остатки шлема из клыков вепря, описанного в десятой рапсодии поэмы, и т. д. Все это выглядело неоспоримым доказательством реальности и самой Троянской войны. А сам Гомер уже представлялся если не непосредственным свидетелем описываемых им событий, то, по крайней мере, младшим современником своих героев. «Сведения Гомера постепенно приобрели характер своего рода “путеводителя” в изучении эгейской культуры микенской эпохи»[51].


Рис. 21. Геллеспонт (Дарданеллы) в районе г. Чанаккале


Однако романтическая эпоха Шлимана быстро кончилась. Уже в конце XIX в. стали появляться серьезные исследования, демонстрировавшие, что материальная культура и быт гомеровских героев не соответствуют культурной среде микенской цивилизации и должны быть отнесены к более позднему времени[52]. Вооружая своих персонажей железным оружием и метательными копьями, неизвестными в бронзовый век, Гомер обходил вниманием все характерные приметы микенской культуры, не упоминая ни мощеные дороги с мостами, ни водопровод и канализацию во дворцах, ни фресковую живопись, ни даже письменность, существование которой до XII в. до н. э. доказывали глиняные таблички, найденные Артуром Эвансом в начале XX в. при раскопках Кносса на Крите. Таким образом, оказывалось, что к моменту написания «Илиады» и «Одиссеи» микенская цивилизация уже была забыта. Достоверность гомеровских свидетельств была вновь поставлена под сомнение.

Масла в огонь подлили гарвардские филологи Милмэн Пэрри и Альберт Лорд, в конце 1920-х – начале 1930-х гг. исследовавшие особенности стиля гомеровского эпоса. Для выяснения техники создания, усваивания и передачи устных сказаний они предприняли несколько экспедиций на Балканы для изучения живой эпической традиции. Собрав и изучив огромный фольклорный материал, филологи выяснили, что жизнь эпоса в веках основывается на передаче не готовых текстов, а набора средств, используемых при порождении песни, – сюжетов, канонических образов, стереотипных словесно-ритмических формул, которыми певцы пользовались как словами языка. В частности, это позволяло исполнителям воспроизводить (а точнее, создавать в процессе исполнения) поэмы в тысячи строк[53].

Песня каждый раз импровизируется, но остается формой коллективного творчества.

Таким образом, был доказан фольклорный характер гомеровских поэм, для которых характерен именно такой формульный стиль (более 90 % текста «Илиады» собрано из подобного рода формул – количество поистине поразительное, особенно если учесть изысканность и замысловатость греческого гекзаметра[54]). А требовать от фольклора точного отражения исторической реальности не приходится.

На этом настаивал и авторитетный историк Мозес Финли, утверждавший в своей книге «Мир Одиссея» (1954), что искать в гомеровских произведениях достоверные свидетельства относительно Троянской войны, ее причин, исхода и даже состава коалиций – все равно что изучать историю гуннов в V в. по «Песне о Нибелунгах» или обращаться к «Песне о Роланде» для реконструкции хода Ронсевальской битвы. Свои сомнения Финли основывал не только на данных сравнительной филологии, но и на результатах исследования экономической истории гомеровского общества с помощью модели, предложенной французским антропологом Марселем Моссом.

В своей знаменитой книге «Очерк о даре» (1925) Марсель Мосс исследовал механизм функционирования экономики традиционных обществ, основанный на принципе безвозмездной траты. Согласно Моссу, архаическая экономика не преследует выгоды. В ее основе лежит потлач – праздник, устраиваемый для раздачи всего имущества своего племени, однако, принимая подарки, другое племя тем самым обязуется учинить еще больший, еще более щедрый потлач. Отсюда возникает круговорот богатства, накапливаемого и расходуемого для престижа одних и наслаждения других

1
...