Москва – удивительное место, она включает в себя много разных городов, я особенно люблю спальные районы, потому что когда ты в них оказываешься, ты попадаешь в любой маленький российский город. И вся зелень и хрущевки, особенный темп времени внутри этих районов напоминают мне Усть-Илимск. В Кузьминках мы жили в крохотной квартире-хрущевке, в такой квартире я росла и прожила 17 лет, во дворе этого дома я сушила белье и выходила покурить к подъезду. Там много бездомных котов и особенный провинциальный шум, который невозможно найти в центре Москвы. Мы прожили в Кузьминках два года, почти каждый день я ходила в парк, парк там потрясающий, и потрясающее время в этом парке – оно очень медленное, как будто сгущающее все вокруг. И Кузьминки заставили меня вспомнить то, чего мне до переселения туда помнить не хотелось – свое детство и чувство дикого одиночества, а еще щемящей любви. Я приходила из парка после прогулки и писала про Кузьминки.
темные предновогодние дни
талый снег над нами
в черных проталинах льда утки стараются
жить едят принесенный хлеб
мальчик швыряет мякиш и селезни
боками расталкивают коричневых уток
натыкаются клювами на грязноватый хлеб
в черных проталинах отражаются складки неба
деревья не отражаются они на морозе черны
деревья плывут на меня когда я иду по тропе
в запахе потеплевшей коры
влажного серого снега
деревья дрожат в звуке церковного колокола
тропа дрожит и ведет на гору
колокол нажимает
тянет людей
к субботней службе бегут
женщины и мужчины
мальчиков оставляют играть на дворе
мальчики смотрят на пылающий храм
мальчикам неинтересно
они скучают по играм еде
так идет рождество
многие женщины в пёстрых платках кланяются
каждому слову
каждому пропетому звуку
накладывают кресты
я вхожу в храм
я рассматриваю его как музей
богородица и иисус в золоте в бирюзе
складки золотые на шее матери богородицы
золотые кольца каменные бусы серьги
на золотых цепях как грибы
за стеклом у задумчивых лиц святых
золото как виноград как ягоды спелые
в храме всегда осень
увядают старухи среди золотых облачений
ясно-голубой купол бесконечным утренним небом
на меня засмотрелся
и кто-то позвал
старуха потянула меня за рукав
чтобы я обернулась как многие здесь
дать дорогу священнику
его ухоженной бороде
дыму кадила
и я увернулась от дыма
я хотела разглядеть его лицо
и выражение взгляда
он шёл золотой механической куклой
и другие кланялись ему тысячу раз
как колоски
ходим как беспризорные дети
я в вязаной шапочке ты в коротких штанах
заворожённые душными пятиэтажками
снегом водой собаками стариками
густонаселённые красивые
провинциальной красотой кузьминки
такие тихие и зрелые
такие громкие оглушительные
как тогда
в твоём детстве
вы сбежали от войны
и поселились на первом этаже хрущевки
жили впроголодь
ты любила шоколадки
даже сейчас когда у тебя есть деньги
я вижу как ты подходишь
в магазине к полке с печеньем
и шоколадками
и в твоих глазах занимается свет сожаления
и ты уменьшаешься
а ещё мы собираем монетки
десятирублевые и пятирублевые
ходим к стеклянному автомату
с мягкими игрушками
он со стальными щупальцами
я достаю монетки из кошелька подаю тебе
одну за другой
и ты управляешь этой блестящей лапой
с помощью рычага
я показываю что хочу вон того бегемота
вон ту свинку пеппу вон того зайца
эти игрушки конечно же очень большие
и никто не сможет их достать
потому что щупальца скользкие
и на самом деле выгоднее всего подцеплять
маленькие игрушки
но ты все равно меня слушаешь
и охотишься на бегемота
свинку или полосатого зайца
мы кладём монетку за монеткой
и ты выуживаешь из автомата
маленького красного цыплёнка
ты очень гордишься своей добычей и я тоже
горжусь тобой
когда ты смотришь
на гору цветных китайских игрушек
ты вся становишься отдельная
и я могу наблюдать твою красоту
твоё светлое радостное лицо
ты такая сложная
в этой охоте на плюшевого бегемота
мы ходим здесь
и кузьминки сжимают нас
своей низкой плотной духотой
они сближают нас и мы плечо к плечу
и грудь к груди прирастаем друг к другу
превращаясь в одну
четвероногую грустную женщину
наши губы смотрят друг на друга
и шелестят имена
имена умерших или далеких родственниц
которые питали нас когда-то
молоком своего сиротливого тепла
ты повторяешь Галина Галина Галина
и я чувствую её присутствие здесь
в нашей полуразрушенной съемной квартире
Галина кажется мне
медленной грустной женщиной
она живет здесь
вместе с нами
и мне кажется
куда ни глянь
притаились маленькие и большие
бесплотные слабые женщины
они приходят к нам
как дикие животные приходят в города за едой
они приходят к нам
чтобы немного согреться и успокоиться
они смотрят на нас
они спят вместе с нами
они тихие
и столько скорби они вместили
столько косноязычия
этот опыт сращения действует истощающе
наша любовь
в ней нет воздуха нет дыхания
а боль и нежность
и немного гордости
немного просвечивает она на солнце
трещинками красными
и пульсирует
бьется бьется бьется бьется бьется
я жду то время и место
когда мы станем белые камни
тяжёлые и неприступные
страшные в своём покое
как лысые молчаливые головы
египетских захоронений
молчаливые и белые и тяжёлые
и равные друг другу
и равные самим себе
глаз не хватает
на мертвый ковёр
из палых коричневых листьев
он выступает наружу из снега
и снег тонет в земле
ты заворачиваешь хрустящий пакетик
с крошками от сухарей и кладёшь в карман
чтобы потом крошки вытряхивать на ладонь
или вот так из пакетика прямо в рот ссыпáть
соленые жирные
без сладкой воды она кончится
ты говоришь этот вкус – он такой особенный
а мне он кажется грустным
мы идём между деревьев
и ты за мной не поспеваешь
ты внимательно ешь свои сухарики
запиваешь их газировкой
я говорю а зачем
ведь мы только что ели дома
и ты отвечаешь не знаю я не могла удержаться
уже появились на ветках бархатистые почки
они еле видны
подношу их близко к глазам
почки белые немного мокренькие и беззащитные
как твоя спина
я думаю что многие вещи здесь в этом парке
очень похожи на тебя
например бляхи льда на зеленой воде
напоминают мне цвет твоих глаз
а все собаки которых мы встречаем
я так жалостливо и щемяще смотрю на них
мне хочется всех их целовать
в потную душную шерсть
познакомиться с ними со всеми
они кажутся мне такими несчастными
когда смотрят на своих хозяев
такими одинокими
и ты кажешься мне одинокой
в лесу видно какие мы маленькие на самом деле
с берега смотрим как люди на другом берегу
разными стайками передвигаются
и они хрупкие на коричневой земле среди построек
и плоских безлистых деревьев
я слышу их веселые крики и смех
вода приносит звук как из далекого сна
и мы часто думаем
что наверное когда-нибудь
мы станем такими беззаботными фигурками
быстро двигаться смеяться болтать
и видимыми издалека
но сейчас мы очень тяжёлые
как эта листва под ногами
мы влажные и сырые
как будто запревшие
и очень медленные и слепые
хожу по льду
заглядываю в серые влажные лунки
оставшиеся от рыбаков
смотрю в мир подлёдный и представляю
там в крошеве льдинок спит рыба
спит лягушка трава под хлопьями ила
а здесь надо льдом
брейгелев душный свет
и тело хлебушек золотой
с коричневыми шелушинками
теплое мягкое под пуховиком
здесь в толще воздуха спит черный парк
и лыжники лыжники скользят по тропинкам
тихо глотает снег голоса
и в немоте его кажется что иду крошечная
и в немоте его иду как будто бы совсем старая
легкая и пустая
здесь в Кузьминках нет богачей
только растравленные шашлычным
духом мужланы с пивными баклажками
серые мигранты
уставшие лесбиянки
коты и собаки бездомные
только земля напивается тяжестью от дождей
я смотрю на тебя
ты стоишь на стволе
дерева сверженного ураганом
ты крепко держишься
и улыбаешься как бы маша мне своей улыбкой
как ладонью издалека
здесь в Кузьминках простор
простор нашей памяти
здесь в Кузьминках я по-детски стыжусь
за наш убогий быт и слабость
мы бежали от пьяного изверга
подгоняемые его хлопками
и криком Пиздуйте отсюда!
мне было стыдно за слабость
за наши скупые силы
и мы бежали и слышали
как он дышит нам в спину
пьяными своими ноздрями
как скребет по асфальту
пластиковая бутылка
которую он пинками
подгонял нам вслед
мы спрятались в черных деревьях
а потом шагали с бравурной отдышкой
и я говорила если бы у меня был пистолет
мы бы его победили
здесь в Кузьминках нет богачей
здесь в Кузьминках мы все
живем в убогих жилищах
здесь языки кошек и птиц
перемежаются с языками
мигрантов плачем детей
скрипом дворницкого велосипеда
мы здесь в одном теле
здесь мне по-детски стыдно
за свой неказистый быт
под прозрачным куполом
политики и нищеты
одним существом мы живем
делим на всех
воздух и магазины
одну воду пьем
Кузьминки многоголовые
голодные в злом стыде
за себя за свою нищенскую
тучность многоглазую
здесь мне по-детски стыдно
как будто бы каждый миг
мать меня заводит за картонную
перегородку на рынке
и просит примерить
джинсы и пуховик
и все в этом торговом ряду
смотрят на мои колготки
на мои набухающие соски
мать мусолит тонкую сигарету
торгуется а потом мы идем
покупать мясо яблоки соль и водку
мы в Кузьминках живем
целую долгую вечность
мы никогда сюда не приезжали
здесь усть-илимск здесь грозный
здесь подольск здесь волгоград
любой российский город
с сладким далеким названием
в тревожных метаньях листвы
в мокрых стенах хрущевок
каждый день мы здесь проживаем
как скудное целое детство
вот ты проснулась
на крошечной простыне
вот засыпаешь в нашей большой колыбели
и все ведут тебя и меня
в некрасивый сад на горе
в заминированную школу
в белую поликлинику
на бесстыжий сибирский рынок
Я люблю длинные названия, в них можно сразу многое рассказать, поэтому меня всегда забавляли романы эпохи возрождения, например. На самом деле у цикла «Эти люди не знали моего отца» изначально было название вот такое: «Я работаю управляющей независимого книжного магазина «Порядок слов в Электротеатре[2]», а «Эти люди не знали моего отца» – строчка, которую мы взяли в качестве названия для публикации текстов на сайте «Сноб», потому что формат интернет-публикации требует короткого броского названия. Короче, этот большой цикл про работу в книжном магазине. Я писала этот цикл осенью и зимой 2016 года, я только начинала работать в «Порядке слов», маме сделали операцию по удалению груди, и я очень много думала о болезни и смерти. И этот цикл о столкновении стерильного мира, который для меня представляет из себя модное фойе Электротеатра, и мира смерти, а еще тяжелого труда работницы книжного магазина. У меня в голове не укладывалось, как можно одному миру показать другой, они так близко, и я – граница между ними, но при этом каждый из них находится в слепой зоне для других. Так красивая девушка в белоснежной блузке смеется над стихами Лиды Юсуповой[3], а я не могу взорвать театр, потому что мой тратил – он из мира болезней и борьбы за жизнь, мой тратил здесь не работает, он просто игрушечка, бутафория. Я писала этот цикл, когда ездила из дома на работу и обратно, или когда сидела в столовой «Грабли» на обеде, мне кажется, если внимательно читать, можно услышать ритм шагов. Основная часть текстов была написана по дороге от метро Тверская к Электротеатру в заметках на смартфоне.
это стихотворение
поймут только те, кто имеет отношение к актуальной поэзии,
сказать вернее, к тому её сегменту,
который представляет поэтесса Лида Юсупова
и ещё около пятидесяти поэтов и поэтесс,
чьи книжки продаются в
независимом книжном магазине
Порядок Слов в фойе Электротеатра.
теперь я работаю в книжном магазине
каждое утро приходя на работу я поднимаю черную шторку
вытаскиваю и выставляю книги на прилавок
каждый день я выставляю их по-новому я знаю
вечером я буду возвращать книги под черную штору
я думаю о том что это похоже на буддийские мандалы
а я кропотливая гномиха погружаюсь в тишину
и расставляю книги
новый день – новый порядок
чтобы вечером его разрушить
а в течение дня покупатели и гости театра забирают
или меняют местами книги
и тогда я думаю что когда монахи строят мандалу
ветер и влага делают своё дело
узоры подтаивают и песок смешивается
я хочу сказать что та мандала
которую монахи только только закончили
через мгновенье другая
а через час совсем не та мандала которую они строили
вот и люди приходят
берут книги переставляют с места на место
иногда наверное воруют и портят
но я не хочу думать об этом
я думаю о том что люди это как дождь или ветер
когда моя мандала готова
на самое видное место я кладу маленькую страшную
книжку поэтессы Лиды Юсуповой
в надежде что кто-нибудь кто не знает меня и Лиду
подойдёт и купит
и тогда я посмотрю этому человеку в глаза
посмотрю этому человеку в глаза со всей нежностью
и скажу вы знаете это моя любимая поэтесса
и человек все поймёт
и пойдёт и прочитает эту книжку
когда доберётся до Приговоров вспомнит меня
и кивнёт или просто что-нибудь сделает такое
что я на другом конце Москвы пойму
человек добрался до Приговоров
особенно перед спектаклем очень много людей
и все берут подержать маленькую
страшную книжечку Лиды
берут её с самого видного места
открывают и сразу закрывают и кладут обратно
а потом оглядываются украдкой по сторонам,
не видел ли кто,
что они взяли в руки голубую книжечку с телом отца Рона Мьюека
я знаю эта скульптура на самом деле очень маленькая
как и все мертвые люди
Рон Мьюек говорил
что когда увидел своего отца мертвым
этого сильного большого человека
он удивился какой же он стал маленький
и сухой когда
умер
когда я видела мертвым своего отца
я вспомнила что нужно подержаться
за ноги
чтобы не бояться
так говорила покойная тётка
за её ноги я не подержалась
она умерла в Сибири от туберкулёза
несколько лет назад
всем кто говорит что сегодня лечат от туберкулёза
и от него уже давно никто не умирает
отвечаю нет
моя тётка умерла от туберкулёза
про себя думаю
что умерла она от себя
а поводом был тубик
так она его называла
она говорила если боишься подойди и возьми за ноги
и я подошла и взяла его за носки ботинок
я почувствовала своими пальцами пустоту под твёрдым кожзамом
и подумала наверное они купили ему самые дешёвые ботинки
из всех что были в ритуальном агентстве
и прикинула
стоили они рублей триста
теперь на его ногах весят примерно как воздух
я посмотрела на него
когда поняла что не страшно
а на самом деле было
с самого начала не страшно
но нужно было выдержать ритуал
я посмотрела на него
подумала какой странный
похожий на папье-маше
но не маленький
а
пустой
люди отбрасывают эту книжечку серо-голубую
как если бы это был чей-то носовой платок
или порнокартинка в конверте
но это поэзия
а они её стесняются думаю я
сегодня опять был спектакль
было много людей по-разному одетых
даже пришёл как мне показалось чей-то телохранитель и взял книжку
одного известного антрополога и сказал что очень
хороший этот антрополог
но про кино он у него ничего не читал поэтому стоит купить а потом пришёл другой
телохранитель и попросил его заменить себя потому что он купил в буфете пирожки
и хочет поужинать тогда тот мужчина быстро рассчитался и ушёл за напарником.
люди ходили и смотрели брали укладывали на место
переставляли книги
покупали их
делали все как обычные люди
которые между первым и вторым звонком
не едят пирожок и не пьют шампанское
делают что-то другое
и тогда подошёл взрослый мужчина
он взял книжечку Лиды и начал её читать с середины
потом полистал и ещё читал её
я давала сдачу телохранителю
а потом другим людям
мужчина положил книжечку и ушёл
а потом вернулся
с ухоженной девушкой
он снова взял книгу Лиды
и передал девушке
я смотрела на неё
и она в белой белой белой
блузке
с прозрачной татуировкой
на красивой красивой красивой коже
прыснула смехом
она читала и смеялась и перелистывала страницы
и смеялась
красивая красивая красивая женщина
в самом центре столицы
в модном современном театре
прыскала смехом над маленькой страшной книжечкой в руках
и мужчина спрашивал у неё
хочет ли она такую поэзию себе
и она отвечала нет
и смеялась
она закрыла книжку
торопливо положила её
а потом нечаянно встретилась со мной взглядом
я ждала её взгляда все это время
она смеялась мне в лицо и говорила спасибо
так вышло
когда она начала говорить спасибо
я начала говорить ей, вы знаете это моя любимая поэтесса
она меня не услышала
потому что говорила насмешливое спасибо
был второй звонок
пришла продавщица программок чтобы купить себе журнал
я отдавала сдачу
и уронила монетку 50 копеек
она сказала ничего
но я начала искать монетку на полу
она смутилась
потому что я искала эту монетку
для неё для продавщицы программок
молодой девушки
но у меня было чувство
что я до сих пор смотрю на ту женщину
и она говорит спасибо
а ещё что ей не нужна такая поэзия
она все смеётся смеётся смеётся
ей не нужна такая поэзия
как монетка
ценностью в 50 копеек
продавщице театральных программок
Команда ребят из России разработала мобильное приложение VIRRY. Через это приложение дети могут наблюдать за настоящими животными онлайн и узнавать о них разные интересные подробности. Дети смотрят прямую трансляцию из зоопарка и отвечают на вопросы приложения об этих животных, например, такие: «Как ты думаешь, чем питается розовый фламинго?». И если дети отвечают верно, то им начисляется балл, Николай Николаевич Дроздов, который озвучивает это приложение, так и говорит: «Правильно, ты получаешь один балл».
Я пришла к себе в книжный, расставила книги,
в фойе готовилась съёмка какой-то передачи,
я спросила у оператора, кто тот старик
рядом с молодой девушкой, и парень ответил
«Вы что, не узнали? да это же Николай Николаевич Дроздов!»
Я ведь с самого начала его узнала, только не поверила в то,
что это Николай Николаевич Дроздов.
А потом услышала его голос,
это был Николай Николаевич Дроздов.
И я сказала парню:
«Какое счастье! буквально недавно
мы с девчонками пересматривали передачу «Остаться в живых»,
где они с Децлом накормили всю команду ядовитыми лягушатами,
все еще потом мучались животами, помните?»
Парень снисходительно улыбнулся, и я спросила
«Как вы думаете, могу ли я сфотографироваться
с Николаем Николаевичем?»
Он ответил «Да, наверное, почему бы и нет».
Они долго что-то снимали
и даже устраивали скайп-конференцию
с Николаем Николаевичем.
Все это время я сидела в своей книжной лавке, и перед глазами плыли
цапли из заставки передачи «В мире животных»
и пела и звучала эта прекрасная музыка,
еще я немного плакала от скудной тоски внутри груди,
и все ждала, когда закончится съемка, думала, что смогу
хотя бы чуть-чуть поговорить
с Николаем Николаевичем Дроздовым
или даже сфотографироваться,
а потом думала, что желание сфотографироваться со знаменитым человеком,
это очень и очень пошло, поэтому лучше вообще делать вид,
что он просто милый старик.
Но, с другой стороны, думала я, Николай Николаевич Дроздов –
это Николай Николаевич Дроздов,
его добрый любующийся пауками голос из телевизора
его нежная улыбка.
Я думала, мы росли под звуки его голоса,
а теперь другие дети слышат этот голос
уже не из телевизора,
а из планшетов и мобильных устройств,
интересно, сколько людей знают этот голос и будут его помнить.
И все же, думала я, нужно с ним сфотографироваться
и потом рассказать маме, что я видела
О проекте
О подписке