Современная русская литература в лице писателей, которых называют авангардными (Вен. Ерофеев, Вик. Ерофеев, Евг. Попов, Вл. Сорокин), часто отсылает читателей непосредственно к языку, которым она написана. Это значит, что писатели задерживают внимание своих гипотетических собеседников на отдельных словах и выражениях, речениях и присловьях, новой лексике и архаизмах. Можно сказать, они организуют нам очную ставку с тем, что асимметрично, угловато и выпадает из русла привычного разговора. Однако интерес к живой пульсирующей речи вовсе не такая уж новость. Русской литературе он всегда был свойствен и привычен. Скорее прежде читатели просто не обращали внимания на непосредственный интерес писателя к языку.
Вглядываясь в IV том «Войны и мира» Льва Толстого, где речь идет о 1812 годе и событиях Бородинского сражения, поражаешься тому, до какой степени автору интересна игра с языком, как любопытны ему различные языковые стили, смены регистров в диалогах, столкновения русского с французским. Это подчеркивали многие критики, в особенности Б. Эйхенбаум, считавший, что Толстой смешивает повествовательные и толковательные жанры, потому что в художественном отношении он не удовлетворен прежними формами и постоянно ищет новых[33].
C событиями, развернувшимися в 1812 году в Бородине, большинство соотечественников знакомо именно по роману Л. Н. Толстого «Война и мир», четвертый том которого исключительно им и посвящен (канун и дни «до и после» Бородинского сражения). Об этом написано немало книг и исследований – как о творческой биографии писателя, так и том, что им создано. Широко известно, что писатель сам перевел многочисленные «французские» вкрапления в романе на русский язык и сделал это в тот момент, когда решил изменить первоначальную структуру книги, превратив шесть томов в четыре.
Предлагая разговор о дискурсивном анализе одного послания Наполеона из IV тома романа Толстого, остановимся сначала на определении дискурса. Слово это имеет различные толкования, но в последнее время его используют для обозначения того, с чего начался разговор, – с живой, пульсирующей речи, с речи, погруженной в жизнь. В «Лингвистическом словаре» дискурс определяется как связный текст в совокупности с экстралингвистическими, психологическими и другими факторами; «текст, взятый в событийном аспекте».
Открывая IV том своей эпопеи о «Войне и мире», русский классик сразу погружает читателя в определенную языковую среду, где, как он выражается, происходит «трубение придворных трутней». Столь выразительная метафора при всем своем лаконизме имеет характерный признак стиля Л. Толстого[34]: повторение (дважды) понравившегося ему слога, слова или выражения. В данном случае мы имеем дело с повторяющимся слогом – тру-тру, а значит, своего рода звукописью, расшифровывающей смысл слова «трубение», неологизма Толстого. В словаре В. Даля есть «трубить», одно из значений которого – «трезвонить, разглашать шум: кто во что горазд, тот в то и трубит»; но есть также слово «трубенка» – пчеловодство, рой из улья, последний рой.
В пресловутом салоне Анны Павловны Шерер читается вслух письмо «преосвященного» (титул епископа), написанное при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. «Искусство чтения, – пишет Л. Толстой, – считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот»[35]. Письмо зачитывал князь Василий, и оно почиталось образцом патриотического и духовного красноречия. В связи с этим нельзя не обратить внимания на то, что эта реплика из глубокоуважаемого классика по характеру своему принадлежит области красноречия, ибо разговор о чтении заставляет нас ориентироваться в семиосфере. Иными словами, Лев Толстой, не зная о том, что текст – это продукт языковой системы, обучает нас умению разводить значение и смысл, то есть обучает нас структуре и семантике текста. Он и писатель, он же и критик нормы речи в определенной среде. Обратите внимание на последние слова преосвященного: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни…»[36] В ответ на эту псевдопатетику библейского содержания по-французски произносятся хвалы чтецу и сочинителю: «Quelle force! Quel style!» (Какая сила! Какой слог!)
Общее мнение выражено по-французски. Шла война, а горожане (и москвичи, и петербуржцы) продолжали посещать французский театр, слушали французские водевили, увлекались французскими актрисами. Лев Толстой пишет о тех временах, которые называют иногда пушкинскими, имея в виду не только начало расцвета творчества великого русского поэта, но также и то, что употребление французского языка для той эпохи было весьма органично. Как говорят лингвисты, оно не было маркировано, то есть не бросалось в глаза, было вполне естественным. Сам же Л. Н. Толстой живет и работает в другое время, поэтому и употребление французского языка героями (и русскими, и французами) в романе позиционировано сообразно этому другому времени. Однако писатель никогда не отказывается признать тот факт, что французская культура и в его время оказывала влияние на традиции его семьи, той среды, к которой она принадлежала. В Ясной Поляне французская музыка, книги и беседы на французском языке, сколько он себя помнит, всегда были частью повседневной жизни. С точки зрения Толстого, знакомство русского дворянина с лучшими образцами французской культуры было постепенным и есте ственным процессом и никоим образом не уничижало русскую сущность, но обогащало аристократические качества ума и духа.
Тема французской культуры и французского языка в «Войне и мире», по мнению Б. Эйхенбаума, имела два аспекта. С одной стороны, автор эпопеи хотел высмеивать и критиковать славянофилов, «чистых русских», людей с сильной волей и стойким сердцем, но невежественных во всем, что касалось Западной Европы и всякого образования. Одновременно ему нужно было утвердить образ образованного русского помещика в противопоставлении тенденциям, которые господствовали в изображении русских дворян в литературе того времени. Ведь либералы-западники рисовали помещиков преимущественно как жестоких невежественных деспотов[37].
Сам французский язык, как отмечает Б. Успенский, «нужен автору „Войны и мира“ не столько для соотнесения с реальной действительностью (описываемой в произведении), сколько как технический прием изображения»[38]. Писателю необходимо передать индивидуальность стиля говорящего.
Передача французской речи объясняется также и тем, что Б. Успенский называет позицией объективного наблюдателя. Следя за своими персонажами, автор протокольно, со всей возможной точностью фиксирует услышанное, обращая внимание на фонетические особенности речи действующих лиц и семантику произведения.
Рассмотрение случаев употребления французского языка в прямой речи действующих лиц «Войны и мира» показывает, что прямая речь в романе вовсе не всегда обусловлена тем, на каком языке данное лицо действительно (в представлении автора) говорит в соответствующий момент, – она может иметь и чисто функциональные задачи, непосредственно связанные с проблемой авторской точки зрения.
Что имеется в виду под проблемой авторской точки зрения? Авторская точка зрения – это один из возможных подходов к вычленению структуры произведения. Проблема точки зрения имеет отношение к тем видам искусства, произведения которых по определению двуплановы, то есть имеют выражение и содержание (изображение и изображаемое). «Точка зрения» может иметь идеологический и фразеологический уровни. Идеологический уровень плохо доступен формализованному исследованию. Фразеологический – план речевой характеристики – единственный уровень, позволяющий проследить смену авторской позиции.
Например, мы читаем о том, что Кутузов посылает государю с официальным известием полковника Мишо. Лев Толстой характеризует его следующим образом: «Мишо, не знавший по-русски, но quoique étranger, Russe de coeur et d’âme, как он сам про себя говорил» (хотя иностранец, но русский в душе).
В данном случае через фразеологическую характеристику на французском языке выражена определенная авторская позиция. Было много людей, разговаривающих по-французски, и даже французов, сочувствующих и преданных России. В этой точке зрения и в дальнейших фразеологических характеристиках этого персонажа подчеркнуто идейное мировосприятие именно Л. Толстого. С этнопсихологической точки зрения он отнюдь не торопится создать образ врага. Это его credo и идеология.
Та же фразеологическая характеристика повторяется чуть ниже: «Мишо – quoique étranger, mais Russe de coeur et d’âme – entousiasmé par tout ce qu’il venait d’entendre» (Мишо, хотя иностранец, но русский в душе, почувствовал себя воодушевленным тем, что только что услышал).
Речь идет не об обращении: maman, papa или ma tante, а именно об отдельных содержательно значимых словах: «Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquée (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным» (mosquée – мечеть); «Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный trésor». Толстой перевел слово trésor как «сокровище», но мы знаем, что он имел в виду тот знаменитый обоз, который частично утонул при переправе через Березину. Золото и серебро, бывшие в этом обозе, ищут до сих пор.
«– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А, Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки в Весеннего, а мужики в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике». Автор использует разные позиции при обозначении (наименовании) одного и того же лица. В данном случае эти позиции сходятся.
Следует также отметить эволюцию наименований Наполеона, отражающую перемены общества в отношении к самому Наполеону. Сначала его называют Buonaparte (подчеркивая его нефранцузское происхождение). Князь Андрей зовет его Bonaparte (без и), а Пьер в противоположность называет его Наполеоном. Потом его называют chef du gouvernement français – главой французского правительства, иногда le Grand Homme – великим человеком, иногда l’Impereur français – французским императором. В IV томе «Войны и мира», где речь идет о командующем французской армией, Наполеона называют Sir, Votre Majesté. В ставке Кутузова его зовут Наполеон, в обществе и великосветских салонах звучит слово узурпатор или, как было сказано выше выспренним придворным языком, дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции[39].
Толстой щедро, не задумываясь об излишках, вплетает в текст своего романа многочисленные деловые бумаги и записки, постановления и извещения. Именно они вызывают особый интерес, потому что помогают тому, что мы выше обозначали как дискурсивный анализ, – рассмотрению текста в событийном аспекте. Если письмо преосвященного, прочитанное в первой главе IV тома, акцентирует и нюансирует нам его лжепатетику (в речевом варианте, в устах посетителей салона А. П. Шерер), то записка Кутузова во второй части тома лаконично обозначает победу: «…русские не отступили ни на шаг… французы потеряли гораздо больше нашего». Таковы первые слова Кутузова, на основе которых было составлено мнение о победе русского войска.
О проекте
О подписке