Глава 7

Я сразу узнала дедово наградное оружие, которое он не раз показывал нам с Андрюшкой.

Что старик еще задумал?

Лидочка боязливо отодвинулась, сидящий рядом с Дедом Антон мгновенно как-то весь подобрался, не спуская глаз с вороненого дула, благо, оно было направлено в дальний угол комнаты, а не на кого-то из присутствующих. Фрося шумно ахнула, остальные замерли, боясь пошевелиться и, наверное, гадая, заряжен ли пистолет.

Дед усмехнулся и сказал, обводя взором гостей:

– Я прожил долгую жизнь. Всякое в ней бывало, – тут он посмотрел мне прямо в глаза, потом отвел взгляд и продолжил. – Но я всего себя положил служению родине. Я до сих пор помню свой первый бой. В самом начале войны. Я был тогда молодым, необстрелянным лейтенантом, только окончившим военное училище. Взвод, которым я командовал, участвовал в отражении контратаки немецких пехотных частей. Вокруг рвались снаряды. Гибли наши солдаты, едва успев подняться из окопа. Мне было страшно, но я шел вперед и вел своих людей за собой. Потом было еще много боев. Какие-то уже забылись, какие-то мне не забыть никогда. Я дошел до Праги, был тяжело ранен, и лишь тогда война для меня окончилась. Я до сих пор ношу в теле два осколка. Именно их я считаю своим главным доказательством воинской доблести, а не эти ордена и медали.

Он хлопнул себя по груди, и металлические кружочки зазвенели.

– Но я никогда не забываю, что родина высоко оценила мои заслуги. Я – Герой Советского Союза. Я генерал. Я всю жизнь отдал нашей армии, – продолжал Дед. – За службу своему народу и Советскому Союзу…

– Дед, да «сэсэсэра» больше нет, – встрял Андрюшка.

– Цыц, оболдуй! – рявкнул на него дед. – Не перебивай меня! Развалили Советский Союз! А что нынче вместо него? Тьфу! Раньше нашу силу уважали во всем мире. А теперь что с армией сделали? Все порастащили!..

Понимая, что Дед перешел к своей любимой теме и может еще долго разоряться о развале советской армии, я решила вмешаться:

– Ты же тост хотел сказать, – напомнила я, опасливо косясь на дуло «макарова», которым именинник начал в запале размахивать во все стороны.

Зыркнув на меня, Дед продолжил:

– За службу родине я был награжден именным оружием. Вот, – он направил ствол в воздух, демонстрируя всем собравшимся накладную пластину с гравировкой, – «От Президиума Верховного Совета СССР».

Дед сунул пистолет под нос Карену, сидящему между Лидочкой и мной. Тот побледнел.

– Не ссы, не заряжен, – грубо успокоил его генерал. – Так вот, к чему я всё это? Да чтоб вы знали: хоть я и уволился в запас, но еще полон сил. И если я что-то решил, будет по-моему. Если сказал: женюсь – значит женюсь, и нечего смотреть на меня, как на ненормального!

Дед с размаха хлопнул «макарова» на стол.

«Будь ты нормальный, ты бы не пистолетом доказывал нам свое право жениться в семьдесят пять лет», – подумала я, глядя на белую, как мел, Марию Данваль и понимая, что не ударить в грязь лицом перед Францией не получится: в своих расчетах я не учла Дедов характер.

Как бы наш престарелый жених не выкинул еще какой-нибудь фортель! В последнее время он, на мой взгляд, всё стремительнее соскальзывает в пропасть старческого маразма…

Как в воду глядела!

– И еще, – снова глянув прямо на меня, добавил старик, – Лидочка станет не только моей женой, но и единственной наследницей.

При этих словах Лидочка обвела нас всех торжествующим взглядом.

***

Никто из гостей, как мне показалось, и ухом не повел на такое заявление генерала, но для меня новость о том, что наследницей будет Лидочка, прозвучала словно гром среди ясного неба. Дождавшись окончания ужина, который затянулся до десяти вечера, и проследив за уборкой в столовой, я кинулась в спальню старика выяснять отношения – не буду же я делать это при гостях! Это наши с Дедом дела.

Когда я вошла в комнату, старик, уже переодетый в теплый халат, сидел в кресле, а его тощие ноги были по щиколотку погружены в тазик с водой. Лидочка тоже облачилась в халатик, причем не менее откровенный, чем платье, которые мы все сегодня созерцали. Она неспешно расчесывала перед трельяжем свои волосы плебейского, на мой взгляд, цвета «красное дерево», достойного лишь продавщицы деревенского сельмага.

Черепашьи веки Деда были блаженно полуприкрыты, но, едва я вошла, он зыркнул из-под них на меня на удивление острым взглядом, а потом вовсе закрыл глаза и капризно произнес:

– Че-то продуло меня, Елена. Ты в столовой завтра окна так не распахивай. Не хватало еще на свой юбилей в соплях как в шелках расхаживать.

Вот ведь паразит старый! Он тут мне еще зубы будет заговаривать пытаться!

Я повернулась к Лидочке и коротко приказала:

– Выйди.

Однако та высокомерно посмотрела на меня и процедила:

– Я вам не прислуга какая, чтобы меня отсылать. Я невеста Федора Семеновича. Теперь все, что касается его, касается и меня.

А Дед важно кивнул: да, мол, так и есть.

Я едва не обалдела от такой наглости. Ах, вон как! Придется напомнить, кто тут главный.

Разглядывая свои ногти, я скучающим тоном произнесла:

– Ну, Дед, раз ты хочешь, чтобы Лидочка была в курсе всех твоих дел, – слово «всех» я произнесла с многозначительным нажимом, – тогда, конечно, пусть она остается. Я как раз хотела поговорить о делах прошлых.

Слово «прошлых» я снова подчеркнула, и Дед, поняв намек и прошив меня злобным взглядом, недовольно рявкнул наглой молодухе:

– Пойди погуляй.

Лидочка оскорбленно фыркнула и вылетела из комнаты, хлопнув на прощание дверью.

Прежде чем начать разговор, я подошла к двери и резко распахнула ее. Так и есть! Не ожидавшая этого медсестра, пытающаяся нас подслушать, обалдело воззрилась на меня и отскочила назад.

– А ну брысь, – брезгливо бросила я.

Стоя в дверном проеме, я проводила нахалку глазами, пока не убедилась, что «невеста» с оскорбленным видом спускается на первый этаж. Опять, небось, на кухню направилась: Фрося жаловалась мне, что эта девица, не дожидаясь ужина, всю вторую половину дня так и крутилась возле холодильника и все таскала и таскала оттуда еду. В детстве, что ли, ее недокормили? Или ей нужна двойная порция, чтобы поддерживать пышность в своих телесах? Да что с нее взять? Плебейка есть плебейка. Никакого воспитания. Одна борзота.

Покрепче прикрыв дверь, я повернулась к Деду:

– А теперь объясни, почему ты аннулировал свое завещание.

– Какое завещание? – поднял брови Дед.

– То, которым ты назначил меня своей наследницей.

– А я его никогда и не составлял, – хитро глянул на меня старик.

– Что-о-о? – вскинулась я. – Ты же сам мне говорил…

– Ну говорил, что собирался… А потом передумал. Могу я передумать? Зачем тебе мое добро? У тебя муж небедный. А у Лидочки никого нет. Случись что со мной, как она жить будет?

Я скрипнула зубами: нашел, о чем беспокоиться – да эта девица нигде не пропадет!

– Хочешь, я на тебя дачу перепишу? – предложил Дед.

Это переполнило чашу моего терпения, и я, забыв, как весь последний месяц изо всех сил старалась держать себя в руках, заорала:

– Дачу? К чему мне эта куча старых дров? Ты вообще соображаешь, что творишь? Хочешь, чтобы и квартира в центре Москвы, и наследство ушли на сторону?

В одно мгновение с Деда слинял простоватый вид, глаза его сверкнули сталью, и я невольно вспомнила, что разговариваю с армейским генералом.

– Тебе-то какая забота? – жестко произнес он. – Это все не ты зарабатывала, не тебе и решать, кому достанется. Забываешься, Елена!

Я наклонилась и схватила Деда за плечи, худоба которых ощущалась даже сквозь толстый халат:

– Нет, это ты забываешься. Может, мне напомнить кое-что тебе, а заодно и всем остальным? Дело хоть и прошлое, да только срок давности по нему не истёк!

Несколько мгновений наши взгляды вели молчаливую борьбу. Наконец, Дед отвел глаза и сказал:

– Ладно, вернусь в город – оформлю завещание.

– Ну уж нет! Вызывай нотариуса сюда. Чтобы завтра утром он был здесь, а завещание было готово еще до обеда! Ты понял?

Дед задумчиво пожевал губами, наклонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то, а потом ответил:

– Хорошо, Елена. Как скажешь.

***

Выйдя из Дедовой спальни, я сделала несколько шагов по коридору и прислонилась к стене. Меня терзало двойственное чувство: с одной стороны, я была рада, что поставила на место старого хрыча и особенно его юную акулу, а с другой стороны, меня мучило отвращение к самой себе: мне уже опротивело всего добиваться шантажом. Ну почему у нас в семье по-другому не получается!

И кому еще оставлять наследство? Не Андрюшке же! У него в руках деньги долго не задерживаются, а квартиру он пропьет в два счета. И не этой заморской дочери: обитает она в Париже, судя по ее виду, не бедствует, вот и пусть дальше там живет, а на мой каравай рот не разевает. Ну а бывшей сиделке дедово наследство достанется только через мой труп.

Я глубоко вздохнула и выпрямилась, оттолкнувшись от стены.

Дом затих: гости, наверное, разошлись по своим комнатам и уже легли спать. Мне тоже пора на боковую: завтра очень важный день.

Я решила сходить на первый этаж за ежедневником, который забыла в столовой, чтобы еще раз пробежать глазами список всех дел, которые наметила на утро.

Спускаясь по лестнице, я услышала какой-то шум, неожиданно раздавшийся со стороны кухни. Я помедлила, а потом все же решила проверить, кто там копошится так поздно.

Глава 8

Я уже шагнула с последней ступеньки в просторный холл-прихожую и собралась повернуть направо, чтобы, пройдя через огромную столовую, оказаться в кухне, как вдруг входная дверь, расположенная слева от лестницы, открылась. С улицы повеяло вечерней прохладой, и через весь холл по полу протянулась полоса света от фонаря на крыльце. В дом вошла Мария, а за ней, по-джентльменски придержав дверь, Карен. Оба, как я разглядела, улыбались чему-то, что, очевидно, только что обсуждали.

Карен щелкнул выключателем, и холл ярко осветила пара люстр. Увидев меня, он удивился:

– Лена? Ты что здесь бродишь в потемках?

– Я забыла свой ежедневник в столовой, а ты откуда?

– Я показывал нашей гостье окрестности. Мы ходили на речку.

Мадам Данваль кивнула:

– О да, Карен, спасибо вам за то, что побыли моим гидом. Сама я, скорее всего, заблудилась бы: я так давно здесь не была!

Она повернулась ко мне:

– Это такое странное чувство, когда, глядя вокруг, узнаешь и одновременно не узнаешь пейзаж. Как здесь все изменилось! А речка осталась прежней, только начала покрываться ряской. Вода в ней раньше была такой чистой, прозрачной…

Глаза у мадам Данваль сделались будто стеклянными. У меня возникло ощущение, что она смотрит сквозь меня. В этот момент я почему-то вспомнила, как эта речка чуть не забрала навсегда Андрюшку. А у этой дамы, интересно, какие воспоминания связаны с ней?

Я кашлянула, и Мария словно стряхнула с себя оцепенение:

– Вы простите, что я устроила такую позднюю прогулку. Совершенно не хочется спать – ведь между нашими странами разница во времени. Париж отстает от Москвы на несколько часов.

Она улыбнулась:

– Но обещаю, что сейчас же отправлюсь в свою комнату и честно попытаюсь заснуть.

– Я провожу нашу гостью, – вскинулся Карен.

– Ваша комната наверху, справа от лестницы, – напомнила я мадам Данваль.

– Спасибо, я не заблужусь, – снова сверкнула неестественно белыми зубами тетка.

И тут я осознала: ведь она знает этот дом не хуже меня, потому что много раз бывала здесь еще тогда, когда меня и на свете не было.

– Спокойной ночи, – кивнула нам с Кареном Мария и начала подниматься по лестнице удивительно легкой для своего возраста и одновременно прямо-таки царственной поступью.

Перехватив задумчивый взгляд мужа, направленный на колыхающиеся с каждым шагом то влево, то вправо стройные бедра мадам, я поняла, что все мужчины устроены одинаково: ни один из них не упустит возможности полюбоваться на такое представление.

Меня взяла злость.

– Не сломай глаза, – прошипела я мужу.

Он повернулся ко мне:

– Не говори чушь! Знаешь ведь: ты у меня одна.

Карен привлек меня к себе и чмокнул в макушку:

– Ладно, я пошел спать. Ты идешь?

– Ложись. Я сейчас.

Я вспомнила про странный шум на кухне и направилась в столовую, которая служила нам и гостиной. Свет включать я не стала, чтобы не разбудить брата, которого за неимением свободной спальни пришлось уложить прямо здесь, на застеленном диване.

Все-таки Андрюшка умудрился слегка перебрать алкоголя за ужином и теперь, распластавшись на животе, сладко сопел во сне, тихонько подхрапывая. Лицо его наполовину закрывали давно не стриженые патлы. Простыня, укрывавшая его, сползла до талии, обнажив по-юношески худощавую, но красивых линий спину. Хорош, зараза! Не зря девицы от него просто млеют. Голубоглазый блондин – весь в отца. Я оглянулась в поисках ежедневника, увидела его на столе и взяла в руки.

Затем я направилась на кухню, особо не приглушая свои шаги, так как знала, что пьяненького братца и пушкой не разбудишь. Войдя в кухню, я включила там свет. Честно говоря, я надеялась поймать Лидочку за очередным набегом на холодильник и отчитать ее, но в помещении никого не было.

А ведь я ясно слышала шум, и из кухни никто не выходил, пока мы беседовали с теткой – иначе этому человеку пришлось бы пройти мимо нас.

Но шум-то мне не послышался! Неужели крысы хозяйничают уже и в доме? Завтра обязательно надо их потравить.

Я кинула взгляд на полку возле раковины. Пузырька с красной надписью «Яд» там не было. С утра надо не забыть спросить у Фроси: наверное, это она его куда-нибудь переставила.

Я широко зевнула и выключила свет. Пройдя обратно через столовую, я уже начала подниматься по лестнице, как вдруг со стороны кухни опять донесся неясный шум.

«Проклятые крысы! – подумала я. – Наверняка хозяйничают в кладовке с продуктами. Завтра я им устрою!»

И вдруг снова открылась входная дверь. Бояться тут у нас некого – места тихие, поэтому я лишь устало подумала: «Ну а это кого еще черти до сих пор носят?»

В холл вошел водитель Деда и остановился, словно не зная, куда идти. Я наморщила лоб, вспоминая, как его зовут. Но так и не смогла припомнить. Ладно, как-нибудь обойдусь без имени.

– Не спится? – спросила я.

– Честно говоря, если бы нашел, где устроиться на ночлег, с удовольствием бы вздремнул, – ответил шофер, и в голосе его проскользнули насмешливые нотки.

И тут я поняла, что совсем забыла про него, когда обдумывала, где разместить на ночь каждого из гостей. Впрочем, немудрено: невелика птица. Но, с другой стороны, не спать же ему в холле на полу! Думаю, котельная ему подойдет. Она достаточно просторная, и там есть старый топчан.

Почувствовав легкие угрызения совести из-за своей забывчивости, я решила сама проводить шофера в котельную, которая располагалась на цокольном этаже, там же, где и комната для прислуги, которая всегда отводилась Фросе на время ее пребывания здесь, на даче.

– Идемте со мной, – устало сказала я и начала снова спускаться на первый этаж, так как в доме была лишь одна лестница на все три уровня, и чтобы попасть на цокольный этаж, надо было лишь дойти до самого ее конца.

– С вами – куда угодно, – дерзко отозвался водитель.

В этот момент я, уже миновав первый этаж, спускалась по последнему лестничному пролету. Услышав такие слова, я резко остановилась, развернулась на ступеньке на сто восемьдесят градусов и… неожиданно буквально столкнулась нос к носу с шедшим позади меня шофером. Точнее, мой нос чуть не уткнулся ему в грудь, так как он стоял на ступеньку выше меня, да и разница в росте у нас была не маленькая и не в мою пользу – в этом мужчине было никак не меньше метра девяносто.

– Вы всегда позволяете себе фамильярничать со своими работодателями? – попыталась я поставить его на место.

Но он, немного растягивая слова, каким-то лениво-кошачьим голосом произнес:

– Со своими работодателями я соблюдаю субординацию, но вы-то меня не нанимали, Елена Викторовна.

– Мне что, обязательно надо вам заплатить, чтобы вы проявляли ко мне уважение?

– А разве обычный комплимент в ваш адрес вы, красивая молодая женщина, расцениваете как неуважение? – парировал этот «как его там зовут».

– Держите, пожалуйста, свои комплименты при себе, – после таких слов желательно было высокомерно вскинуть голову, но я и так уже стояла, задрав подбородок, чтобы смотреть в лицо собеседнику, возвышающемуся надо мной, словно гора.

Решив, что много будет чести этому водиле продолжать с ним пикировку, я пренебрежительно фыркнула, развернулась на каблуках, чтобы продолжить спуск, и сделала шаг вперед. Но, так как при этом я по-прежнему продолжала смотреть в лицо нахалу, то, не рассчитав расстояние, поставила ногу на самый край ступени и потеряла равновесие.

Я наверняка скатилась бы по лестнице, если бы меня не ухватила за локоть сильная рука. Все произошло так быстро, что я даже не успела взвизгнуть – просто как-то сразу оказалась чуть ли не в объятиях этого мужлана.

Лишь убедившись, что я снова твердо стою на ногах, шофер отпустил мою руку: его стальные пальцы медленно, словно нехотя, разжались. А я торопливо отпустила рукав его рубашки, в который несколько секунд назад судорожно вцепилась, пытаясь не упасть.

Я почувствовала, что покраснела до самых ушей от негодования: надо же было выставить себя такой неловкой идиоткой именно в тот момент, когда корчила из себя важную даму!

Вскинув взгляд на своего визави, я не увидела злорадства в его глазах. В них плескалось лишь какое-то загадочное выражение.

Не найдя слов для сложившейся ситуации, я молча повернулась и уже без приключений спустилась на цокольный этаж.

По сути, это был просто огромный подвал, в котором располагались подсобные помещения: котельная, прачечная, комната для различного инвентаря и инструментов, комната для прислуги и гараж, куда ставил свою машину Карен.

Дойдя до котельной, я открыла дверь, включила в пятнадцатиметровом помещении свет и указала на топчан: