Евгения, неторопливо отделяя вилкой и ножом рыбную мякоть от косточек, смотрела на азартно жующего мужа с ласковой улыбкой.

Довольно быстро поддавшись непосредственной манере хозяина дома, Стас прекратил анализировать их отношения и в рекордные для себя сроки расправился с форелью. Запивая рыбу отличным сухим вином, сытый сыщик благожелательно подумывал: «А может быть, Евгению Истомину когда-то и привлекла в Львове эта искрометная естественность?.. Барышня и хулиган – классическая схема». Тем более что Дмитрий никаким хулиганом и не был: сметливый парень из деревни. Без приводов и всяческих историй.

Заново увлекшись вероятной реконструкцией любовных перипетий Львовых, Стас не заметил, как подошли соседи Капитоновы, Глеб и Анфиса. Обернулся уже на стук костыля Анфисы, забарабанившего по полу беседки. А повернувшись, невольно отметил, что первая жена монтируется с Дмитрием куда как лучше. Хотя высокорослая Анфиса с чуть рыжеватыми вьющимися волосами так же замечательно смотрелась и со вторым супругом. Доведись Гущину случайно встретить эту троицу «неразлучников», то у него почти наверняка закралась бы мысль: а не родственники ли Дима, Анфиса и Глеб? Все словно под одну копирку выпущены: пышущие здоровьем розовощекие здоровяки с большими серыми глазами. Если б не ножной протез и костыль, с которым Анфиса легко и ловко управлялась, Стас ни за что не заподозрил бы, что у нее есть хоть какие-то проблемы со здоровьем.

Капитоновы принесли к столу кусок домашней буженины, бутылку самодельной смородиновой настойки и миску малосольных огурцов своего же производства. Застолье оживилось. Львовы принялись усаживать новоприбывших и представлять им гостя.

Так получилось, что сыщик как следует познакомился с мужем Евгении Сергеевны практически одновременно с прочей «Санта-Барбарой». До прихода соседей Львов был слишком поглощен форелью – молчал, жевал и изредка мычал. К моменту их появления насытился и заговорил, оправдывая скомканное знакомство:

– Весь день сегодня по Москве мотался на одном завтраке. Спасибо, Женечка, – чмокнул жену в щеку. – Ух. Все. – Похлопывая себя по животу, он обратился к Гущину: – Как вам у нас? Уже поговорили с Женей? Она волнуется, есть ли опасность для девчонок.

Анфиса отложила нож, которым щедро нарезала буженину, и тоже приготовилась послушать следователя. Ее муж нахмурился и достал из нагрудного кармана сигареты. Но не прикурил, а принялся вертеть зажигалку в пальцах.

– Опасность есть всегда, – не стал понапрасну успокаивать майор. – Скажу банально: можно и с крыльца упасть, шею сломать, так что предосторожности не бывают лишними. Но что касается конкретного случая… происшествия с Ларисой… – Стас посмотрел на напрягшуюся депутатку и в который раз подумал о том, что если Львова вызвала его сюда ради самоуспокоения, то не на того нарвалась. Гущин не собирался лечить чью-то совесть и нервы. – Я бы все-таки советовал вам всем уехать. На время.

Такого ответа, кажется, никто не ожидал. И в мысли о том, что Львова вызвала «лучшего столичного сыщика», дабы утешить душу и близких, Гущин укрепился.

– На какое время? – округляя и без того огромные глаза, трагически выдохнула Анфиса. – На месяц? На два? Навсегда?!

– Мы здесь живем, – отвернувшись к реке, буркнул Глеб. – Нам некуда и незачем уезжать. У нас скоро дочка из лагеря вернется… Куда нам ее…

– Ребята! – перебивая, воскликнула Львова. – Ну что вы, в самом деле?! – Миниатюрная горожанка бросилась утешать широкоплечую соседку. Забормотала: – Анфисочка, все уже знают, что у нас гостит один из лучших следователей Москвы. Неужто ты думаешь, будто какой-то преступник отважится сюда сунуться?!

Аппетит у всех испортился. Гущин подумал, что хозяин дома вовремя поторопился с ужином. Как знал, что позже не получится спокойно насладиться рыбой.

Майор, наступая на горло принципам, решился все же поддержать хозяйку.

– Идея Евгении Сергеевны с моим приглашением была хорошей, – одобрил он. – Если в округе уже знают, что я поселился здесь, ничего плохого… я надеюсь, не произойдет. Девочек, конечно, лучше по грибы, по ягоды одних не отпускать…

– О чем вы говорите?! – перебила Анфиса. – Какие ягоды-грибы? Нам бы до первого сентября дотерпеть, а там – в школу, из школы под присмотром на машине! Да, Глеб?

– Угу, – угрюмо покусывая фильтр незажженной сигареты, кивнул муж. – Но дома под замком всю жизнь не просидишь.

Судя по всему, обстановка в Игнатово сложилась аховая. Жители напуганы, Львова старается ситуацию пригладить. Вон, своих девчонок не вывезла на курорт. Сыщика себе затребовала.

Мудро, черт побери. Сыщику не очень-то хотелось это признавать, но мадам депутат поступила правильно. Утихомирила страсти, поддержала электорат личным примером и действует грамотно – оповестила всю округу о прибытии следователя по особо важным делам. Чем, не исключено, огородила деревенских от преступника. «Истерики» в начальственных кабинетах уже не казались Стасу взбалмошностью. Причудой властолюбивой, забронзовевшей тетки. Тут получается наоборот: Львова правильно воспитывает дочек, переживает: «Как объяснить девчонкам, что я их вывожу, а их подружки остаются там, где опасно?» Ведь девочки неглупые. Хорошие. Им позже придется смотреть в глаза оставленным подругам.

Без личного примера воспитывать хороших девочек непросто.

Собрав воедино множество доводов, подредактировав и заново взглянув на ситуацию, майор отринул сыщицкую гордость и мысль: «Я иду на поводу у влиятельной тетки». Сказал:

– Предлагаю снять с повестки дня тревогу и… выпить. Евгения Сергеевна поступила совершенно правильно. Когда по округе разнесется информация, что за дело взялся, – Гущин хмыкнул, – лучший московский сыщик, все преступники прямо-таки разбегутся!

Львова благодарно посмотрела на майора.

– Называйте меня Евгенией, пожалуйста. От Сергеевны я за год до одури устаю.

– Ой ли? – подмигнул соседке Глеб, наливавший всем настойки. – Мне что… тоже теперь тебя Сергеевной не приласкать?

Когда мужчины видят, что их жены готовы разрыдаться, им ничего не остается, как только дурачиться, пусть даже и с натяжкой. Львов очень кстати воткнул свежий анекдот. Тост в тему предложил. Потом второй последовал…

К приходу с реки молодежи взрослые уже смеялись. Причем стоит отметить, такого искреннего громогласного хохота временно отлученный от коллег майор давно не слышал. Анфиса оказалась чрезвычайно смешливой, Михайлович умел подначивать, а Глеб парировать. На фоне трех стародавних друзей славная депутатка Львова как-то потерялась, ушла на задний план, поскольку солировали здесь игнатовцы. Дружно, спаянно, привычно.

«Понятно, почему Евгения не захотела уезжать отсюда, – посасывая дольку лимона, думал сыщик. – Если тут каждый вечер такой концерт…»

Умаявшаяся Маргаритовна свернулась калачиком на лавочке в углу, куда Аня принесла пушистый коврик. Накупавшаяся такса отказалась даже от предложенного куска буженины. И почему-то совершенно не реагировала на взрывы хохота, а вела себя так, словно давным-давно привыкла к этим шумным людям и странным запахам деревни. Уснула – будто в обморок упала. Не шевелились даже нос и уши.

А тут надо отметить: Маргаритовну майор считал отличной лакмусовой бумажкой. Если такса спокойно реагирует на незнакомцев, то люди встретились хорошие. Без гнильцы и червоточин.

И посему майор совсем расслабился, забыл, что собирался, не теряя понапрасну времени, работать, анализировать, расспрашивать. Отключив профессиональную въедливость, Гущин наслаждался дружелюбной атмосферой и отменными закусками. Смеялся наравне со всеми и исподволь поглядывал, как депутатский помощник ухаживает за депутатской дочерью – старается придвинуться поближе и как бы обособиться с девушкой от компании, но Янина ускользает…

Игнатовцы запели. Но не разудалую народную песню, Анфиса затянула протяжный романс, и пела так хорошо, что все прочие почти ей не подтягивали, а больше слушали. Госпожа депутат, пристроив подбородок на выгнутую ладонь, с нежностью смотрела на подругу.

Наевшегося, рано проснувшегося сыщика под песню потянуло в дрему. Когда над ухом Гущина раздался громкий голос, майор дернулся, словно его шилом укололи.

– Пап, я в бане дров добавил, через полчаса можно идти.

Сыщик поднял голову и поглядел на входящего в беседку сына Анфисы и Дмитрия.

Про таких детей обычно говорят: «В лесу потеряется – домой приведут». Ошибиться, не поняв, чей это сын, совершенно невозможно. Особенно если учитывать, что мать с отцом одной породы. Коротко остриженные волосы Михаила отдавали в легкую рыжинку. Глаза, как у отца и матери, спокойные, лучистые. Хороший крепкий подбородок выдает недюжинную силу воли. Лоб и чуть поджатые губы, правда, намекают на упрямство и даже упертость. Но это в молодых парнях неплохо. Мягкость и податливость проигрывают силе воли.

Майор знал, что Михаил, отслужив в армии, поступил в технический вуз и на ура его окончил. Сейчас работает в фирме отчима, на подхвате у Глеба. Евгения его похваливает, говорит: парень крепко дружит с головой.

Михаил отказался от еды, но налил себе немного сухого вина. А после, не став усаживаться за стол на лавку, выбрал стул в углу беседки и сел, широко расставив ноги и откинувшись. Сосредоточил взгляд на любезничающем с Яниной помощнике.

И задремавший было сыщик опять включил «анализатор»: взгляд Михаила, брошенный на сводную сестру и ее ухажера, нельзя классифицировать как чисто братский. Майору показалось, в глазах младшего Львова застряла ревность. «Или неодобрение?» – поправил себя сыщик. Навряд ли отслужившему в армии деревенскому парню понравится столичный бонвиван. Михаил как будто сторожит… сестру? Или все-таки возлюбленную?

В сыщике взыграла профессиональная тяга к определенности любого свойства. Незаметно перебросив взгляд на Янину и Влада, майор отметил, что у последнего на скулах появились алые пятна и шея напряглась…

«О-о-о, – подумал Гущин, – а ситуация-то запущенная, стародавняя. Влад знает о ревности либо неодобрении. Но, впрочем, – одернул себя следователь, – я здесь не для того, чтобы в романах молодежи ковыряться».

Он дотянулся до бокала, который заботливые хозяева не забывали пополнять, отхлебнул отличного чилийского вина и через пару минут уже подтягивал игнатовцам: «Вот кто-то с горочки спустился…»

Расправившись с еще несколькими русскими народными, хозяева предложили гостю отправиться с мужчинами в баню, в первый пар. Но сыщик отказался.

Сказал, что баню в принципе не очень любит, предпочитает прохладный душ, и, прихватив под мышку вялую Занозу, отправился на боковую. Уснул, едва коснулся головой подушки.

Ночью ему снились развеселые сенбернары, гоняющие по газону ярко-синие мячи. И одинокая девушка, сидящая к нему спиной на мягкой, как будто резиновой траве.

* * *

Утром Гущин очень удивился, не обнаружив в комнате Занозу. Обычно Маргаритовна будила его рано, поскуливая, стаскивала одеяло и просилась выйти. Утыкалась влажным носом в руку, в ногу, в щеку – куда смогла добраться.

Сегодня, оказавшись в непривычной беззаботной тишине, горожанин выдрыхся до неприличия. На часах, пришпиленных к стене, стояло почти десять.

– Мать честная! – сказал себе сыщик.

Скатился с кровати и впервые за несколько месяцев машинально не схватился за приставленную к тумбочке трость. О больном колене вспомнил, лишь доскакав до совмещенных удобств возле кухни.

Обескуражено застыл. Подумал, а не вернуться ли за палкой?

Но плюнул. Колено вело себя на удивление примерно, хотя еще вчера требовало к себе внимания и предварительной разминки.

Стас умылся, почистил зубы, но плюнул на бритье: деревня примет его и слегка небритым. Проковылял на кухню, где некоторое время пытался разобраться с немаленьких размеров кофемашиной. Но быстро понял, что, пообещав вчера «я разберусь», погорячился. Кофейный автомат оказался затейливой штуковиной, скорее всего переехавшей в гостевой домик из хозяйской кухни.

Гущин глубокомысленно поковырялся в агрегате. Потом пошарил в навесных шкафчиках, надеясь обнаружить там хотя бы растворимый кофе. Нашел хороший чай, но поступил с ним так же, как с бритьем и тростью, – плюнул.

Но утро все же посчитал испорченным без кофе. А посему, одевшись в футболку и легкие джинсы, прихватив-таки трость, поковылял угощаться хозяйским кофейком.

Вышел на крыльцо. Поглядел на речные красоты и увидел на их фоне фигурку девушки, стоявшей у мольберта.

Вчера рассказам о семье Львовых и конкретно Янине коллега Мартынов уделил немного времени. Упомянул, что девушка – реставратор, и блеснул эрудицией: специализируется на произведениях станковой темперной живописи, преимущественно древнерусской. Лет пять назад Янина получила приглашение от итальянского музея, имевшего неплохую подборку русских икон. Под знойным итальянским солнцем познакомилась с художником Игнацио и суматошно вышла замуж.

Этим летом, разведясь, вернулась к маме.

Стас в нерешительности потоптался на крыльце, не зная, куда стопы направить: чашку кофе у хозяйки испросить или поглядеть на работу ее дочери? (Глянуть на палитру Янины сыщик посчитал любопытным – стиль и цвет выдают характер, настроение.) Но кофе таки победило, майор поплелся к дому и, завернув за угол, обнаружил мадам Львову: с грациозностью принюхивающейся афганской борзой депутат Госдумы стояла на карачках перед клумбой и выкорчевывала сорняки. Услышав стук трости о плитки дорожки, обернулась на звук.

– Доброе утро, – приветливо сказала она. – Как выспались?

– Доброе утро, выспался отлично, – информировал Гущин и сразу же покаялся хозяйке, что не сумел освоить необщительную хитрую кофемашину.

Евгения поднялась с колен и, снимая с рук перчатки, пригласила гостя в дом на завтрак. Неторопливо поднимаясь по крыльцу, поблагодарила за вчерашний вечер:

– Огромное спасибо, Станислав, что вы не стали вчера никого расспрашивать о трагедии с Ларочкой. Признаться, я переживала, что мы опять начнем говорить об этом, крутить по сто раз одно и то же. – Депутатка закусила губу и покачала головой: – Вот странно… До вашего приезда мы четыре дня только и делали, что говорили о смерти Лары, старались понять, могли ли мы ее предотвратить. Но вы приехали, и страсти снялись. Хотя я думала, что все получится наоборот: приехал следователь, и разговоры опять пойдут по кругу, вы станете нас расспрашивать.

– Временно я никакой не сыщик, – напомнил майор.

– Не имеет значения. С вашим приездом стало гораздо спокойнее. Дима, Глеб и Миша в будни появляются только к позднему вечеру, Миша – стопроцентный Львов, работа на первом плане. Вы всех нас очень выручили.

Гущин автоматически внес во вчерашние размышления поправку: Михаил ведет себя не как ревнивец – работает, а не пасет Янину день и ночь, моментом не пользуется и охранника из себя не изображает. В отличие от Владика.

– А где фон Маргаритовна? – поинтересовался Гущин. – Она с Анной?

– Да. Нюра побежала хвастаться собакой перед подружками. Простите, что не утерпела и не дождалась вашего пробуждения, Зойку ей вывел из дома Влад. Он же и пошел их провожать на другой конец деревни. Сюда на лето приезжает много дачников, компании девчонкам хватает…

Львова, разговаривая, провела сыщика до кухни, где стояла более способная к общению капсульная кофемашина. Предложила Гущину на выбор несколько вариантов кофе, следователь, подумав, остановил свой выбор на обычном черном. Когда депутатка уже заправила агрегат, со стороны прихожей раздался звонок домофона.

Евгения подошла к внутреннему монитору и, глянув на экранчик, крикнула сыщику:

– Ну вот, Станислав, пожаловала обеспокоенная общественность! – Нажатием на кнопку она разблокировала электронный замок калитки и кого-то пригласила: – Заходите, Яков Валентинович! Я в доме, на кухне, поднимайтесь.

Судя по тому, как быстро гость преодолел дорожку от калитки и высокое крыльцо, на ногу он был скор и легок. Услышав донесшийся из прихожей вкрадчивый вопрос: «Евгения Сергеевна, я войду?» – Гущин ожидал увидеть молодого человека, но визитером оказался сухопарый мужичок лет пятидесяти пяти с воробьиными повадками. В светлой рубашке с коротким рукавом, мешковатых серых брюках, из правого кармана которых торчал козырек белой полотняной кепки.

Качая при каждом шаге головой, поросшей жидкими пегими волосиками, Яков Валентинович просочился на кухню. Потирая цепкие желтоватые лапки-руки, с удовольствием уставился на сыщика:

– Позвольте отрекомендоваться.

Львова, скрывая улыбку, смотрела на мужичка, поскольку, вероятно, знала, что тот любит представляться самолично.

– Яков Валентинович Кнышев. Учитель истории. По совместительству местный краевед.

– Станислав Петрович Гущин. Майор юстиции. Из Москвы.

– Очень приятно, очень. – Краевед с протянутой рукой двинулся на Стаса. Пожав ладонь сыщика, задержал ее сухими пальцами. – Собственно, я уже собирался сам вам звонить, господин майор…

– Мне? – удивился Гущин и вытянул руку.

– Ну да. Меня, знаете ли, несколько обошли вниманием по причине того, что я, собственно, в момент убийства отсутствовал… Но я могу быть вам полезен. Очень. Как краевед, я знаю об Игнатово и окрестностях все. У меня даже некоторые соображения имеются.

Львова вложила в ладонь обескураженного сыщика чашку с кофе. Гущин уточнил:

– Яков Валентинович, может быть, вы собирались звонить Игорю Мартынову? Следователю, который ведет это дело?

– Ну да. А, собственно, какая разница? – нисколько не смутился краевед. – Вы ведь вместе работаете?

Гущин не стал углубляться в производственные тонкости и попросту кивнул. Хозяйка предложила учителю кофе, тот поблагодарил и продолжил разговор, прихлебывая и поглядывая на столичного гостя прищурившись:

– Вы уже были на дороге от Игнатово до Заборья? – Сыщик ответил отрицательно, и Кнышев изумился. Поставил чашку на стол. – Как?! Вы не ходили по…

– Яков Валентинович, – перебила историка Львова, – Станислав Петрович приехал только вчера.

– Ну так я знаю! – обрадованно воскликнул Кнышев. – Вся деревня знает, мы вас ждали, Станислав Петрович. Так сказать, готовились!

– К чему?

Гущин много раз встречал таких добровольных помощников следствия. Иногда они бывали полезными, иногда просто под ногами путались и лезли с бестолковыми услугами.

– Вот. – Яков Валентинович достал из нагрудного кармана рубашки несколько сложенных листочков. Разложил их на кухонном столе. – Я начертил план возможного пути Ларисы… Сейчас, минуточку, я только очки надену.

Пока Кнышев извлекал и надевал очки, Гущин покосился на хозяйку. Львова незаметно повела плечом: мол, что поделать, я предупреждала – пожаловал представитель обеспокоенной общественности.

– Вот, – повторил историк. – Извольте убедиться.

Гущин поглядел на рукотворную цветную карту окрестностей Игнатово, где речные берега старательно прочерчены синим карандашом, асфальтированная дорога отмечена черным, лес и кусты, соответственно, зеленым. Увидев несколько алых пунктирных нитей, догадался, что это и есть вероятные пути Ларисы.

– Я много думал, Станислав Петрович, – придерживая самодовольство, рапортовал краевед. – И у меня появились сомнения… – Яков Валентинович внезапно осекся, поверх очков поглядел на соседку-дачницу: – Евгения Сергеевна, простите, а мы вас не отвлекаем? Может быть, у вас есть какие-нибудь дела?

«Ну ни фига себе историк загибает!» – мысленно присвистнул сыщик. Кнышев только что ничтоже сумняшеся намекнул хозяйке дома, что хочет побеседовать с ее гостем наедине. Типа, вон депутатку с собственной кухни выставлял.

Но, как оказалось, следователь ошибся.

– Станислав Петрович, – обратился краевед к нему, – может быть, прогуляемся, так сказать, до места событий? Я вам все прямо там и объясню. Получится доходчивей.

Гущин долго не раздумывал. Это утро он собирался посвятить дороге, на которой произошло нападение на горничную. Правда, положа руку на сердце, в провожатые он хотел бы попросить Янину…

Но отказываться от помощи аборигена-краеведа глупо.

– Согласен, – кивнул следователь. – Только кофе допью, можно?