– Спасибо, моя собака ест все, но корм я привезу.

Реакция влиятельной дамы из Государственной думы прозвучала авансом добрых отношений.

Назавтра к крыльцу был подан шикарный джип с сыном замминистра за рулем.

Последнее обстоятельство, правда, слегка майора огорчило. Гущин предпочел бы минимизировать контакты с молодым тщеславным выскочкой. Но, поразмыслив, решил выжать из ситуации максимальную пользу: до депутатского поместья путь неблизкий, в дороге следует поговорить о ситуации в Игнатово.

Заноза, размещенная на заднем сиденье, ворчала и недружелюбно поглядывала на водителя – кажется, ей выскочка тоже не особенно понравился. Но, скорее всего, собаке в принципе не нравилась идея путешествия в автомобиле: ее в машинах зверски укачивало, и Гущин не кормил беднягу с вечера. Голодная Заноза не буйствовала и вела себя прилично лишь потому, что помнила: противные тряские путешествия обычно заканчиваются в лесу или на чьей-то даче, где много восхитительных кротовых и мышиных нор. Фон Маргаритовна надеялась, что за страданием последует охота. Но пару раз не утерпела и принялась поскуливать.

– Скоро это прекратится, – извинился Гущин, знающий, как многих раздражают заунывные собачьи страдания. – Потерпите, Владислав, Занозу скоро укачает, и она отключится.

– Не проблема, – улыбнулся депутатский помощник. – Вы б видели, как я вожу на дачу тетушку с тремя котами.

Следователь кивком поблагодарил сына замминистра за понимание. Тут надо сказать, не будь Стас так предубежден к Владиславу, то обязательно попал бы под его обаяние. Причем, пожалуй, моментально, поскольку Владик относился к людям из породы обаяшек. Высокий блондин лет двадцати семи, с широкими плечами, хорошо посаженной головой и голливудским оскалом. Встретившись с Владом, майор мгновенно понял, почему отец отправил парня на «стажировку» к Львовой: Владислава Иванцова легко представить в толпе избирателей – сияя открытой улыбкой, он пожимает руки и раздает авансы и автографы. Парень рожден для политики и, вероятно, это понимает. Улыбка намертво приклеилась к смазливому лицу.

На следователя она, впрочем, не действовала, вызывала противоположную реакцию – Гущина в принципе раздражал любой переизбыток, он приторности не любил, предпочитал горчинку. Но водопадное обаяние депутатского помощника отметил и понял, что его отец был прав, когда не стал закапывать врожденный талант сына, а помог ему с карьерой. Помимо внешних данных Влад обладал еще и чутьем: он быстро почувствовал, что Гущин не слишком-то доволен навязанной поездкой, смирил лучезарное давление и поменял тактику. Поймал волну майора, перенастроился и стал деловито хмурым.

– Спасибо, Станислав Петрович, что согласились на предложение Евгении Сергеевны. Она действительно взволнована. Я слышал о вас как об отличном следователе…

«Ты мне еще орден от лица папаши предложи!» – мысленно вскипел Гущин и оборвал помощника:

– Владислав, а откуда вы так много знаете о деле Водяного?

Интонационно Гущин дал понять мажору, что тот подставил папу. Да и себя, возможно. Болтун – находка для шпионов и в политических игрищах. Тому, кто не умеет держать язык за зубами, в высших эшелонах места нет.

Влад суть интонации расшифровал верно, осекся на полуслове и некоторое время ехал молча.

– Я понимаю, что виноват, – сказал, догадавшись, что следовало загодя покаяться. – Тайна следствия и все такое. Но события развивались стремительно, все как-то случайно вышло…

«Случайно» к папе Владика заглянул на шашлыки стародавний школьный друг, нынче судебный медик. Приехал, как назло, с вскрытия шестой жертвы Водяного, очень уставший. Немного выпил, снял усталость и разоткровенничался со старым другом. Поделился последними новостями, сказал, что продолжилась прошлогодняя серия убийств девушек-блондинок…

Мужчины, как из оправданий Влада понял Гущин, разговаривали приватно. Отошли от стола перекурить, сынишка увязался следом и стал невольным свидетелем беседы. Тот разговор и всплыл в памяти Владислава, когда к Львовым пришел следователь Мартынов с расспросами о погибшей горничной: когда она от них вышла и все прочее.

– Евгения Сергеевна поинтересовалась, как погибла Лариса! – горячо повествовал болтун. – Следователь сказал, что тело нашли у плотины, девушка была задушена. Ну я и… вставил свои пять копеек. – Владик покаянно вздохнул. – Спросил, а не было ли на ее шее нескольких порезов.

– Зачем спросил? – хмуро буркнул Гущин.

– А пес его знает. Я спросил, Мартынов отреагировал точно так же, как и вы, а Евгения Сергеевна позже уцепилась за оговорку. – Влад огорченно скуксился: – Знали бы вы, как Евгения Сергеевна умеет вытащить все, что ей нужно.

– Понятно. – Станислав поерзал по сиденью. История «находки для шпиона», оказалось, развивалась не совсем так, как интерпретировал ее Коростылев. Влад вроде бы и сам прилично пострадал от неловко брякнутого слова. Он лишь упомнил о порезах, а дальше все пошло-поехало само собой. – По загривку от папы получил? – вполне миролюбиво поинтересовался Стас. – В следующий раз умнее будешь.

– Вот уж не надо мне следующего раза! Одного хватило за глаза.

Возможно, обаяние помощника все-таки подействовало, возможно, искреннее огорчение вызвало толику сочувствия, как бы там ни было, майор позволил себе чуть оттаять. Посчитал, что ни к чему глядеть на парня букой, неглупого и ловкого помощника предпочтительно иметь в союзниках.

– А скажи-ка мне, Владислав, почему Евгения Сергеевна не захотела увезти семью из Игнатово?

– Спросите об этом лучше ее саму, – с кислой миной увильнул Иванцов.

«А мы, оказывается, быстро учимся. Или промашка с оговоркой действительно лишь единичный случай».

– Ну хорошо, – пошел на попятную сыщик. – А как ты думаешь, Евгения Сергеевна могла заподозрить кого-то из односельчан, соседей? Маньяк орудует на большой территории, а она вот меня вызвала. Трудно поверить, что это просто взбалмошность. – Помощник не ответил, и майор продолжил мягко настаивать: – Мне важно знать твое мнение, Влад, ты знаешь обстановку и свою наставницу. Или у тебя нет собственного мнения?

Собеседник был слишком умен, чтобы попасться на простейшую наживку. Покачивая головой, он изобразил лицом «грубовато действуете, господин майор», но все-таки ответил:

– Евгения Сергеевна никогда и ничего не делает просто так. По взбалмошности. – Последнее слово парень выделил.

«Туше, – подумал сыщик. – Кажется, мне продемонстрировали, что за наставницу – в огонь и в воду, и намекнули на мою приверженность к шаблонным подходам». Ситуация начинала забавлять майора. Влад, вначале показавшийся ненатуральным и киношно-голливудским, довольно быстро превратился в русскую матрешку. В лакированный сюрприз с начинками.

– Влад, я читал твои свидетельские показания о вечере, когда Ларису в последний раз видели живой. Там не упоминалось, почему ты тогда оказался дома у Львовых. Дума на каникулах…

– А я должен отираться на курортах, – закончил Иванцов. – Пить шампанское на яхтах. Так?

«Меня что, второй раз за тридцать секунд на штампах подловили?! – изумился следователь. – Теряю я сноровку, ох теряю… Прав Николаевич, без дела человек тупеет».

– Семья Евгении Сергеевны тогда вернулась из Испании, – объяснял Влад, – меня пригласили на барбекю, а заодно я привез кое-какие бумаги на подпись.

– Ты часто остаешься ночевать у Львовых?

– В тот день я выпил.

Коротко. Доходчиво. Без ненужных пошлых разъяснений. Помощник депутата не садится выпившим за руль, не подставляет патронессу и папашу, не козыряет корочкой перед гаишниками. Со всех сторон положительный персонаж!

Если б не промашка с Водяным… Едва дело перестало касаться маньяка как оплошности, Влад прекратил изображать раскаявшегося пустомелю и лакированная матрешка захлопнулась, закрылась напрочь. Потенциальный слуга народа снова стал тем, кем, по сути, и являлся: знающим себе цену отлично образованным молодым человеком. С хорошим светлым будущим и такими же мозгами, позволяющими быстро реагировать.

– А расскажи-ка мне, Влад, все, что знаешь об Игнатово, – усаживаясь поудобнее, предложил майор. – Что за народ там обитает?

– Изволь. – Владислав тоже перешел на «ты», и беседа пошла живее, поскольку речь перестала касаться непосредственно начальницы.

* * *

Пятидесятикилометровый отрезок от МКАД до поворота на Игнатово за разговорами пролетел незаметно. Влад, разумеется, был превосходным рассказчиком, он многое подмечал и умел это преподнести – с юмором или достоверностью, – опираясь не только на личные впечатления, но и на факты либо слова людей, знавших более его.

Стас понимал, что вызывать в людях симпатию – природный дар Владислава Иванцова, но ничего не мог поделать, постепенно поддавался. Подружиться с ним Гущин, совершенно точно, никогда не смог бы. У майора, когда при нем произносили «молодой человек» и добавляли «ловкий», «приятный» или «милый», во рту невольно появлялся тошнотворно-сладкий привкус. Когда-то Стас поморщился при упоминании «приличного молодого человека из хорошей семьи», и мама ехидно его отбрила:

– Завидуй незаметно, сын.

Игнатово встретило джип процессией. По обочине дороги шел щуплый кривоногий мужичок в трениках, майке-«алкоголичке» и шлепанцах. Катил перед собой садовую тележку, в которой, предъявляя небу могучее, оплывающее по бокам пузо, пребывал в анабиозе субъект еще более примечательный. Одетый примерно по такой же моде за минусом шлепанцев, он очнулся от звука мотора, обратил небритое лицо к подъезжающей машине и сделал неприличный жест, ударив кулаком по согнутому локтю. Джип еще и мимо не проехал, а абориген опять ушел в нирвану. Откинул голову назад и отключился.

Мужичок-носильщик эту голову бережно поправил, чтобы не терлась ухом о ручку тележки, и покатился дальше.

– Дружно живут, – обернувшись на процессию, сворачивающую ко второму от околицы дому, пробормотал Станислав. – В тележке, как я понимаю, Федор Редькин? Тот самый, что минимум лет десять лишних на свободе гуляет?

По дороге Влад уделил достаточно внимания персоне Феди, живущего почти напротив Львовых. Причем, как показалось Станиславу, внимание было уделено с определенной целью: на примере главного деревенского дебошира помощник высветил бесконечную доброту своей начальницы: Влад несколько раз предлагал Евгении Сергеевне избавиться от соседства беспробудного скандалиста – и поводы случались, и связи подключать не надо, достаточно участкового в деревню привезти. Но Львова всегда вступалась за соседа. Чего Влад, по его признанию, искренне не понимал. «Крайне мерзопакостное существо, – припечатал Редькина. – Просто Шариков какой-то, Клим Чугункин! – И, хорошо копируя голос профессора Преображенского из фильма «Собачье сердце», добавил: – Живет же на свете эдакая изумительная дрянь».

Пока перед джипом медленно распахивались автоматические ворота чугунного литья, Гущин обернулся назад и поглядел, как левее, на другой стороне улицы, тип в трениках протаскивает садовую тележку в приоткрытые покосившиеся ворота. Разбросанные в разные стороны ноги Феди цепляются за створки, на воротах давно облупилась синяя краска, и наружу выступил прежний зеленый цвет. Сквозь зеленый кое-где проглядывал и более древний слой – песочно-бежевый, отчего ворота получались пятнистыми, похожими на камуфляж спецназовца.

Устав возиться с упрямыми ногами Феди (в просторечии Федула), «носильщик» попросту вывалил его на землю и уже волоком втащил во двор.

– Дружно живут, – повторил майор и, сев прямо, поглядел на пришпиленную над чугунными воротами камеру наружного видеонаблюдения.

Приглядевшись к ограде, обнаружил еще две камеры на углах кирпичного забора и недовольно поморщился. По сути дела, все эти камеры – проформа, фикция. В дороге Гущин расспросил о тутошней охранной системе и узнал, что с противоположной стороны участок практически не огорожен: Львовы захотели получить хороший вид на реку, от берега их ограждал прозрачный забор из железных кольев.

Ворота распахнулись настежь, джип с неторопливой величавостью пополз по плиточной дорожке к крыльцу. И Стас, немного наклоняя голову, оглядел жилище.

Ничего себе домишко. На подклете из гранитного булыжника возвышались два желтых оштукатуренных этажа с мансардой под зеленой крышей. Форму дом имел простецкую, четырехугольную. Крыльцо, переходящее в веранду, окольцевавшую дом, производило впечатление: из-за подклета оно получилось весьма высоким, с десятью деревянными ступенями, накрытыми длинным деревянным козырьком. С козырька и крыши веранды свисали совершенно изумительные деревянные кружева. Выполненные, вероятно, этим же умельцем-столяром балясины, покрытые темной морилкой, напоминали шахматные фигуры. На веранде – простенькие «деревенские» лавочки с несколькими подушками и пледом, повисшим на подлокотнике. По крыльцу навстречу джипу спускалась хозяйка, Евгения Сергеевна.

Из бесед и Интернета Гущин постарался узнать о депутате Думы максимально много. И еще по фотографиям понял, что на пятьдесят два года «львица» никак не тянет. Невысокая сухощавая блондинка с короткой стильной стрижкой выглядела на сорок пять, не больше. Сейчас же, глядя, как она легко сбегает по крыльцу, Стас скостил ей еще пару лет. Вероятно, издали Львова вообще выглядит ровесницей-подружкой старшей дочери Янины.

Следом за мамой из дома выбежала девочка-подросток с блестящими, словно сноп соломы, волосами, стянутыми в конский хвост резинкой. Поглядев на миниатюрную девчонку с острыми коленками, майор заподозрил, что в породе Евгении Сергеевны все женщины поздно созревают: навскидку Ане можно было дать лет четырнадцать, а то и меньше. Гущин достаточно повидал шестнадцатилетних девочек, выглядевших даже не студентками, а замужними матронами. Анечка в сравнении с ними – недооформившийся цыпленок с длинными ногами.

Джип подрулил к крыльцу, Владислав выпрыгнул из салона, приветствуя хозяек оскалом во все зубы.

Гущин, пока помощник отвлекал на себя внимание, принялся осторожно выползать на землю. За два часа поездки по московским пробкам и автостраде раненое колено затекло и теперь отказывалось двигаться. Постаравшись принять убедительно вертикальное положение прежде, чем Влад перестанет прикрывать спиной его черепашье выползание, Гущин нашарил у сиденья трость…

– Здравствуйте, Станислав Петрович! – услышал хорошо поставленный звонкий голос депутатки.

Майор развернулся на одной ноге, поставил трость на землю и, приняв-таки устойчивое положение, ответно поздоровался:

– Здравствуйте, Евгения Сергеевна. Анна, – легонько поклонился ее младшей дочери.

Львова прищурила зеленые глаза и поглядела на чуть согнутое левое колено сыщика.

– Очень рада вас видеть, Станислав Петрович. Хорошо добрались? Нога не сильно разболелась?

– Не сильно, – обманул майор.

– Может быть, присядете? – Львова показала рукой на скамейку, прятавшуюся от солнца в тени дома.

– Ну так я вроде в дороге насиделся. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Из машины донесся протяжный собачий всхлип. Умаявшаяся в дороге Заноза очнулась и решила о себе напомнить.

– Минуточку, – пробормотал майор.

Стараясь несильно наступать на левую ногу, подобрался к пассажирской дверце. Открыл ее настежь и предложил собаке выпрыгнуть на улицу.

Но Маргаритовна еще страдала. Ее ушастая голова продолжала покачиваться, как будто машину все еще трясло. На призыв Гущина спрыгнуть на землю такса не отреагировала, а, громко икнув, печально поглядела на хозяина: «Возьми меня на ручки, а?»

Стас пристроил трость под мышкой, сгреб Занозу с сиденья и, неловко подпрыгивая, развернулся. Печальная собака висела на его руках тряпичной куклой и икала, Гущин погладил фон Занозу между болтающихся ушей…

От ворот раздался тихий смех. Следователь поглядел туда…

На плиточной дорожке за джипом стояла девушка в черных шортах и желтом топике на тонюсеньких бретельках. Зажимая рот рукой, она старалась усмирить рвущийся из горла хохот. Причем смотрела она не на Гущина с собакой, а на сестру и маму. Переводила выпученные сдерживаемым хохотом глаза с одной на другую и буквально давилась смехом.

Нет, безусловно, Гущин понимал, что солидный мужчина с первой сединой на висках и тростью выглядит фривольно с крохотной собачкой на руках. Но чтобы это вызывало приступ дикого хохота у московской барышни?.. Представить невозможно. По улицам столицы гуляют и более примечательные персонажи с безволосыми ушастыми «занозами» на руках. У тех собачьих недоразумений даже сережки в ушках и коготки подкрашены. Одежка от-кутюр.

В общем, чувствуя себя весьма нелепо, Станислав Петрович растерянно поглядел на Львову и увидел, как та, на секунду потеряв дар речи и попытавшись взглядом дать приказ дочери утихомириться, внезапно рассмеялась тоже.

Через секунду рядом с мамой хохотала уже и младшенькая. Смех слабым тявканьем поддержала предательница Заноза.

А это уже ни в какие ворота! Гущин прямо-таки не знал, как себя повести. Сделать вид, будто ему все по барабану или непритворно осерчать? Заливисто расхохотаться вместе с дамами все равно не получится, в майоре закипало возмущение. И Влад ничем помочь не мог, он тоже ничего не понимал, растерянно глядел на хохочущих хозяек, его брови недоуменно уползали под длинную растрепанную челку.

Первой взяла себя в руки Евгения Сергеевна:

– Простите нас, Станислав Петрович. Девчонки, цыц!

Дочери, борясь со смехом, постарались вытянуться, но согнулись снова, так как животы уже совсем свело. И мама вновь прикрикнула:

– Успокойтесь, я сказала! Станислав Петрович, – обратилась к гостю, – пойдемте, пожалуйста, со мной, вы сами все увидите и поймете. Мы не хотели вас обидеть. Правда. – Прежде чем повернуться спиной к прыскающим дочерям, Львова мазнула строгим взором по обеим, и смех наконец утих. – Влад, будь добр, возьми вещи Станислава Петровича и отнеси их в гостевой домик. Пойдемте, Станислав Петрович.

Львова первой пошагала по дорожке, ведущей в обход дома. Майор двинулся за ней, и к нему тут же, как ни в чем не бывало, подскочила Аня. Протянула руки к оживающей Занозе:

– А можно я ее понесу? Пожалуйста! Ну, пожалуйста…

Все еще слегка сердитый Гущин переложил фон Маргаритовну на вытянутые руки девочки и поковылял живее. С каждым шагом колену возвращалась гибкость, во внутренний двор поместья следователь вышел уже довольно резво.

Но, выйдя, ненадолго замер: открылся совершенно завораживающий вид на реку. С пологим песчаным берегом и противоположным, сплошь заросшим пышными ракитами. Ракиты колыхали серебристо-зелеными ветвями, отчего берег казался покрытым легкой, нереальной изморозью. Сквозь промежутки в листве виднелся протяженный луг, вздымающийся пригорком. На пригорке паслись пятнистые коровы.

Вышедший из-за угла дома Влад наткнулся на спину замершего майора и с пониманием проговорил:

– Красиво, правда?

– Очень.

Владислав обогнул Гущина, следом за ним бочком прошла Янина и, задержавшись на секунду, прошептала:

– Прости меня, пожалуйста. Честное слово, я не хотела.

Отмякший сердцем от красот майор кивнул и двинулся за девушкой. Евгения Сергеевна уже входила в гостевой дом, оказавшийся бревенчатой избушкой в один этаж с жилой мансардой. Домик выглядел симпатично, аккуратно и немного сказочно. Если бы под ним имелись куриные лапки, то вовсе походил бы на жилище современной Бабы-яги. О современности напоминала тарелка спутникового телевидения, краем выглядывавшая из-за угла.

Поднявшись по невысокому крыльцу, Гущин обратил внимание, что хозяйки и Иванцов скинули здесь уличную обувь, прошли в дом босиком. Стас быстро сбросил с ног сандалии и шагнул в небольшую, устеленную мягким бордовым ковролином прихожую. Все сгрудились именно там, возле нескольких вместительных собачьих мисок, выставленных на подстеленный кусок линолеума. Аня наклонилась, поставила между блестящими новенькими посудинами Занозу…

В любой из этих мисок фон Маргаритовну можно было искупать. В самой глубокой так даже утопить.