– Юль, если ты боишься спать за запертой на засов дверью, тебе лучше на время переехать к кому-нибудь из друзей. Или в гостинице пожить.

– Пожалуйста. Я не хочу никого видеть. Пожа-а-алуйста.

– Юль, нам не стоит подчеркивать близость, – с мягкой настойчивостью, как можно убедительнее проговорил Олег. – Все и так слишком запутано, чтобы я еще и на ночевку здесь остался. Понимаешь? Позвони какой-нибудь подруге, родственникам…

– Да не хочу я никуда ехать, не хочу никого видеть! – перебила вдова. – Пожалуйста, дай мне возможность не страдать по чужим постелям, а выплакаться в свою подушку!

Олег задумчиво надул щеки, пожевал губами.

– Я остаться не могу, но могу прислать свою помощницу. Напарницу.

– Женщину? – Юлия довольно сильно удивилась, поскольку персону женского пола в качестве охраны как-то не рассматривала.

– Девушку. Дусю Землероеву. Она со мной работает чуть меньше четырех месяцев, но доверять ей можно, как себе. Девчонка с головой.

К уверенной, но краткой аттестации помощницы Паршин мог бы присовокупить детальное повествование о заслугах Дуси, например, в расследовании последнего заказа – нервного папаши и набедокурившей девицы. Там львиная доля и лавровый венок практически принадлежали Землероевой. Именно она, сберегая время и нервы Паршина, втерлась в доверие к девчонке, вызнала все обстоятельства (на всякий случай «обкатала» вариант с наркотиками) и позволила Паршину сделать папаше твердое заявление: наркотиками и плохой компанией здесь не пахнет, все дело в неразделенной страсти и любовной дури.

Юлия скептически наблюдала, как сыщик достает мобильник и созванивается с помощницей. Слушала, как улетают в телефон команды: «Захвати пижаму и зубную щетку…» Школьный приятель уже сам все решил, не спрашивая ее согласия.

– Евдокия поживет у тебя сколько потребуется, – сказал в итоге. – А почему ты, кстати, прислугу уволила?

– Роза начала давать советы. Лезть не в свое дело. Она проработала у нас четыре года… наверное, посчитала себя членом семьи, эдакой старшей сестрицей. Меня это раздражало.

– Понятно. – Юлия убирала из дома воспоминания, рубила все концы, связывающие с мужем. Сочувствие прислуги наводило тоску, в печени засело. – Чайку, Юлька, сообрази. Покрепче.

* * *

Примерно в то самое время, когда Юлия Владимировна Котова тупо рассматривала кошелек в супермаркете, Евдокия Землероева вдыхала волнующие ароматы любимого шоколадного бутика «Конфаэль». Стояла у прилавка, смотрела на симпатичную блондинку-продавщицу, запаковывавшую коробку умопомрачительно дорогих цукатов в горьком шоколаде, и думала: «Жизнь – удалась. Сложилась».

Человеку преклонных лет такие мысли в двадцатитрехлетней голове покажутся смешными – жизнь, деточка, себя еще предъявит и покажет. Но мы оставим нравоучения. Совсем недавно на Землероеву свалилось счастье в виде двухкомнатной квартиры в элитном доме – подарок человека, которому Евдокия жизнь спасла. Миленький автомобильчик (от тех же щедрот). И увлекательнейшая работа под руководством детектива Паршина (при виде коего стучало сердце).

Хотя тут скажем честно: сердце уже давненько не сбивалось с ритма. Мимолетный девичий восторг не перерос в мавританские страсти, погряз он – в сестринской опеке. Какое девичье сердечко засбоит при виде небритого мужика в разномастных носках, неглаженых рубашках и мятых брюках? Евдокия вынужденно и увлеченно взяла на себя холостяцкий быт Олега, былой восторг припорошился разноцветными носками, протертыми манжетами, изжеванными воротничками… Лучшая подруга и советчица Линка Синицына подозревала, что на этих бытовых берегах навсегда и застрянет любовная лодка… пока на горизонте не появится свежевыбритый красавец-лайнер.

Евдокия вполне серьезно прислушалась к заявлению подружки, начала уже поглядывать по сторонам в поисках надежного ковчега приятной наружности, но в силу вступил второй закон любви: недоприконченная бытом страсть возрождается из ревности.

Но будем двигаться в порядке повествования.

В одиннадцать часов упомянутого вечера, когда умытая и довольная жизнью Евдокия улеглась в постель с миленьким дамским детективом и коробочкой умопомрачительных марципанов, мобильный телефон напомнил о жизни за окном.

Звонок заверещал в самый волнующий момент, когда удалая сыщица обломком каблука вскрывала запертую бандитами дверь. Дуся, не отвлекаясь от сюжета, нашарила на тумбочке пиликающий телефон, мельком глянула на дисплей и несколько удивилась, обнаружив на нем вызов Паршина, собиравшегося пить с ментами.

– Алло? – с робкой надеждой сказала Дуся в трубку. (Бойфренд подруги Линки все наиболее приятные слова вспоминал почему-то исключительно в подпитии. От трезвого бойфренда ласкового слова не дождешься, подвыпьет – как прорвет, причем всегда по телефону.)

От Паршина Евдокия не услышала ничего ласкового. Совершенно трезвым командирским голосом сыщик дал пятнадцать минут на сборы («тревожный чемоданчик» включал в себя пижаму и зубную щетку, так что надежды на амурное ночное приключение Дуся не теряла) и назвал адрес прибытия.

Основная часть дохода работников частного сыска складывается из заказов ревнивых супругов. Не раз и не два Евдокия наблюдала, как доверительно, но сухо Паршин ведет переговоры с обеспокоенными дамочками, невозмутимо собирает предварительные сведения о мужьях, порою утешает, и никогда не вкладывается всей душой в процесс. Вбивает попутно в Дусину головушку: эмоции, Дусенция, мешают делу. Зачастую дамочки элементарно развлекаются слежкой от безделья либо на воду дуют. Вникание душой в проблемы заказчика чревато, детка, нервным истощением, сиречь попахивает непрофессионализмом.

Эту часть сыщицкого кодекса Землероева усвоила на пятерку с минусом. И потому невероятно удивилась, когда увидела Олега, со всей нежностью поглаживающего по плечу зареванную шатенку неопределенного возраста.

– Евдокия, Юля не заказчица, а друг. Мой друг.

Приехали, подумала Дуся. На когда-то сверкающих полах огромной навороченной квартиры отпечатались грязные подошвы многих мужских ботинок, в доме бардак и запах смерти, но суть не в том. Сидя на высоком неудобном стуле в большой, порядком разбомбленной кухне, Евдокия ощутила удар по сердцу. Как будто пику засадили в грудь и провернули в ране пару раз.

Стараясь сосредоточиться на рассказе Командира, Евдокия упорно не замечала руку сыщика на тщедушном плечике вдовы, кивала с нужной регулярностью, в глаза рассказчику и его однокласснице старалась не смотреть – боялась ревностью испепелить. «Не думать, не думать, не думать, – уговаривала себя Дуся и попутно думала: – А той ли помадой успела губы мазнуть? Вроде с кофточкой не сочетается… Не отвлекаться на руки и плечи, тетеньке досталось, у нее мужа грохнули, Паршин сюда залетел совсем случайно, а остался по делу…»

Некоторую растерянность помощницы Олег списал на позднее время и общую неожиданность положения. (А мы заметим со знанием дела, что мужчины вообще славятся умением не замечать в близких женщинах проклюнувшейся ревности – инерция мышления и привычная успокоенность имеют место быть.) Используя профессиональную лексику, Паршин умело обрисовал ситуацию, дополнил своим видением проблемы и угрюмо спросил Дусиного мнения. (Низкий поклон ему за то, Дуся сразу же почувствовала себя немного выше разбогатой вдовушки.)

– Ближний круг, – подхватывая «диалог профессионалов», коим не требуется расшифровка, высказалась Землероева.

– Согласен, – кивнул Командир. – Заказчик либо даже исполнитель.

Вдова глядела на «опытную» Дусю во все зареванные глазки. Дуся, вся практика которой, скажем прямо, складывалась из личных неурядиц, нескольких слежек, двух «внедрений» и множества прочитанных детективов, расправила спину:

– Список жильцов трех этажей вы уже составили, можете мне показать?

– Нет, времени не было. Я сделаю его завтра, когда более детально ознакомлюсь с передвижениями жильцов по камерам слежения. Что думаешь по делу?

Не совсем по делу Дуся думала вот что: Юльке крепко повезло, что ангел хранитель у нее на Небесах не задремал. Вдове следует наведаться в церковь, свечек перед иконами многочисленно поставить. Если бы она случайно не привела домой Олега, «закрыли» б тетку обязательно.

Но вслух сказала:

– Хорошо бы конкурентов по бизнесу прошерстить… Если здесь хороший профессионал работал… ты, Олег, знаешь, как они умеют информацию о каминах собирать.

– Конкуренты – епархия Павлова и Ханькина, нас туда не пустят. Мы отрабатываем ближний круг. Думаю, вопрос о законности и незаконности наших действий родней подниматься не будет, так что действуй, Дуся. Опрос жильцов, беседы с родственниками, мгм… Юлю постарайся одну не оставлять. Понятно?

По совести сказать, волоокую зареванную Юлю Дуся с удовольствием слегка бы придушила. Вдовица взирала на Паршина с тихо плещущейся мольбой и нежностью во взоре, картинно покусывала губы. (Дусе адресовались толика уважительного внимания и робко обозначенная благодарность.) У сыщика же постоянно протягивались руки куда не надо: то плечико погладит, то по ручке вдову похлопает…

Убила бы сама и не взгрустнула! Причем обоих. Курица слезливая, глаз положила! Где раньше…

Так. Стоп. О чем там Паршин говорит?

– …Юля представит тебя родственникам и жильцам, постарайся наладить контакт с мальчишками Котова, тебе это сподручней сделать – почти ровесники, может быть, получится с их друзьями задружиться. Прислугу не забудь…

– Олег, – Землероева фыркнула и изобразила эффектную позу, едва не свалившись с табурета. – Ой!.. Кому ты говоришь? Я что, сама не понимаю, чем мне заняться?

– Хорошо. Вижу, ты в теме. Вопросы есть?

Вопрос у Дуси был. Но задавать его в присутствии тетеньки, в которой только распоследняя тупица не углядит соперницу, не стоит. Землероева издала многозначительный носовой звук «гм», покосилась на вдову…

– Юль, ты не оставишь нас одних? – понятливо попросил сыщик, и едва вдовушка исчезла с горизонта, кивнул: – Валяй. О чем спросить хотела?

Неудержимый гейзер ревности Евдокии удалось сдержать не в полной мере. Чувствуя себя немного «чудовищем с зелеными глазами», Землероева оформила вопрос, как смогла, тактично и тактически:

– Олег, я, конечно, не могу знать, что вас с Юлей связывает, но не хочешь ли ты, хотя бы мне сказать…

– Дуся!! Сколько можно?! – Подобным интересом Паршина терзали несколько часов! Вопрос завяз в ушах, набил оскомину, осточертел до судорог лица!

Вопли и судороги физиономии патрона Дуся поняла неправильно. Расстроилась. Заткнулась.

Паршин неверно истолковал ее обиженное молчание.

– Прости, сорвался, – буркнул хмуро через десяток секунд.

– Проехали, – в тон бросила ревнивица.

– Юлию, Дуська, я встретил впервые лет за десять. После школы только на встрече выпускников раз пересеклись. Повторяю для неверующего Фомы – Юлия случайно увидела меня в магазине и…

– Я ж говорю – проехали! Скажи, что она из себя представляет?

Олег задумчиво вытянул губы, приподнял брови…

За несколько месяцев знакомства с сыщиком Дуся заметила за ним одну особенность. Если Паршина спрашивали о близко знакомом человеке, он никогда не отбрехивался дежурными фразами вроде «плохой, хороший человек», «нормальный парень», «трудоголик, лентяй последний», а выбирал из общего прошлого наиболее показательную историю, рассказывал и позволял слушателю судить самостоятельно.

Для Юлии он выбрал вот что:

– Представь, Дуся, десятый класс. Прыщавые нигилисты и фрондеры, интеллектуалы, блин. Вместо умеренно выпивающего физкультурника Галкина нам дают новую учительницу Ирину Федоровну. Целеустремленную молодую, как я бы сейчас сказал – девчонку, мгновенно закрутившую гайки. Двойка за «забытую» или «мамкой постиранную» форму, на девичьи проблемы, к которым раньше с пониманием относился Галкин, – ноль внимания… Мы, понятно дело, взбунтовались.

Федоровне назначают открытый урок, чинуши из РОНО понаехали, а мы – отсутствуем. Изобрели какой-то дикий повод вроде сбора макулатуры, всем классом не явились на урок. Ирина – в слезы, ей выговор влепили, позор всей школе…

И вот… Не знаю, какими правдами и неправдами Махотина добилась приема у начальника РОНО… До сих пор не знаю, что она там ему наговорила, но нам назначили второй открытый урок. Еще одну попытку, так сказать.

Прежде чем одеть всех в форму и под конвоем завучей сопроводить в спортзал, нам устроили классный час. Вначале распиналась директриса, потом классная убедительно доказывала, какие мы в целом некрасивые, в конце слово дали Махотиной.

Олег сделал паузу, глотнул густого чая.

– Юлька выступила просто. Встала со своего места и, глядя на портрет Макаренко над доской, сказала: «Может быть, кто-то думает по-другому, но я считаю, что серьезное отношение к своей работе надо уважать, а не наказывать». Физкультурник Галкин, кстати, на этом месте покраснел и отвернулся.

Тут можно было бы добавить, что после этого Юлькиного выступления полувлюбленный мальчик Паршин переключился на другую одноклассницу: ума хватило догадаться, что с такой девушкой не допустимы половинчатые отношения. Махотина личность, а не объект для флирта на лестничной площадке за мусоропроводом.

Но это дополнение Олег не стал доносить до Евдокии.

Дусю, прямо скажем, выбранная сыщиком история слегка обескуражила. Наверное, Паршин слишком давно закончил школу, чтобы помнить, как на самом деле школяры к правдоискателям и стукачам относятся. На Дусиной памяти подобным девочкам бойкоты или «темные» устраивали. До слез и истерик доводили: сплоченная общей идеей толпа детей – суперзлющая субстанция!

Что хотел историей сказать Олег? Что тетенька приличный человек, неутомимая защитница несправедливо обиженных? Правдоискательница, идущая до самого конца?

Или… Паршин напирал на присутствие личного мнения у подростка Юлии Махотиной?.. Мол, посмотри, Дуся, Юльке от горшка два вершка было, а она уже не подчинялась мнению большинства?

Если подумать… то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.

Олег намекал на их похожесть? Разглядел в Евдокии нечто подобное?

– Поброди тут, Дуся, – тихо продолжил Паршин. – Поговори, поищи в шкафах скелеты. Юле надо помочь.

– Тебе тоже помощь не помещает, – тоскливо выплеснулся из Землероевой осадок «зеленоглазой мути».

* * *

Компания в «цитадели» на верхних этажах подобралась не разношерстная, а крепко спаянная родственными либо, в случае секретарши Канипаловой, служебными отношениями. Все выходные Евдокия сновала по внутренней лестнице из квартиры в квартиру, знакомилась с фигурантами и совала нос в исподнее. Особой грязи и скелетов пока не попадалось, родня дружно горевала об усопшем. Присутствие Евдокии принималось неоднозначно – мама Котова подозревала, будто Юля нарочно таскает с собой непонятную девицу, так как боится остаться наедине с упреками. Папа покойного, полковник Генштаба в отставке, молча пил коньяк напополам с валерьянкой. Татьяна Котова угощала чаем, поминутно вытирая глаза и нос мокрющим платочком.

Татьяна Дусе понравилась. Если бы не предварительный рассказ вдовы о том, что Тата когда-то лишилась мужа исключительно из-за себя, поскольку с макушкой в быт провалилась, – не поверила бы ни за что. Нынешняя Тата отличалась ухоженным лицом, парикмахерскими ухищрениями в прическе, премиленький домашний костюмчик черного цвета ладно обтягивал округлую фигуру. Под тонкой тканью костюмчика слегка угадывалось корректирующее белье. Тата за собой следила даже в дни траура.