Прежде чем бежать к заварочному чайнику, секретарша склонилась над селектором, нажала кнопку и прошептала:

– Пришел, Марта Игоревна.

Домино дала любовнику время на утоление похмельной жажды, взяла несколько листов бумаги и отправилась в соседний кабинет.

– Добрый день, Борис, – как ни в чем не бывало поздоровалась Марта.

– Добрый, – буркнул Гольдман. – Что у тебя?

– Поставки, – коротко ответила Марта и положила на стол перед шефом бумаги.

Борис Аркадьевич быстро просмотрел документы, болезненно сморщился, но подпись поставил.

– Все?

– Почти. Пришел факс из Дрездена. Посмотришь сейчас или подождешь до завтра? – Голос «доброго ангела» искрился сочувствием к падшим, и Борис Аркадьевич наконец посмотрел на любовницу. Но, встретив открытый, чистый взгляд, тут же отвел глаза.

– До завтра, Марта Игоревна…

«Скотина! – возвращаясь к себе, думала Марта. – И кто сказал, что евреи не пьют и с девками не путаются?! Еще как пьют и путаются! Впрочем, – Марта шумно, вслух вздохнула, – возможно, мне просто не повезло и я наткнулась на единственную паршивую овцу. Точнее, свинью».

Остаток рабочего дня Гольдман провел в слегка разогретой сауне офиса – выпаривал токсины из тела. (Финская баня была любимым местом Бориса Аркадьевича. Когда турецкие мастера делали в офисе евроремонт, российские работяги параллельно, в рекордном темпе, трудились над довольно скромной по размаху банькой. На бетонных полах офиса еще только лаги лежали, а Борис Аркадьевич уже воплотил в жизнь свою мечту – сухая парная для него одного. Толстый хозяин «Гелиоса» не любил общественных парных и гостей приглашал очень избирательно.)

В тот день Марту и «лучшего друга» Владимира Александровича Гольдман с собой не позвал. Он больше не хотел их видеть. Они уже стали неприятным напоминанием. От секретарши Домино узнала: на субботу шеф заказал билеты в Цюрих.

Вечером в офисе Гудовин получил от Марты конверт с валютой.

– Здесь пять тысяч, – сказала Домино. – Не жмоться, Вовик. Сколько девчонка за ствол ни попросит, столько и давай. Но начинай с трех.

– А не жирно ей будет? – покачивая конверт на ладони, спросил Гудвин.

– Не жирно, – отрезала Марта, – в самый раз. И сам не ходи. Пошли кого-нибудь. С тобой она договариваться не будет. Понял? – Гудовин хмыкнул и направился к выходу. – Потом с Борика сторицей возьмем! – бросила вдогонку Домино.

В половине девятого вечера в квартиру Марты, шатаясь, ввалился окровавленный Гудвин. И без того обычно бледное лицо Вовы было белым до синевы. Вся левая сторона джинсовой рубахи пропиталась красно-бордовым. Гудовин зажимал ладонью рану в верхней половине груди. Поверх рубахи на него была накинута чужая огромная ветровка.

– Она шмальнула в меня, Домино, – просипел Гудвин и упал на стул в прихожей.

Марта заполошенно оглянулась и побежала в комнату к телефону.

– Надо скорую вызвать! – крикнула она на ходу.

– Погоди, – остановил Гудвин. – Пуля в мякоть вошла. Легкое не задето…

– Откуда ты знаешь?! – почти прорыдала Домино. Вид и запах крови напугали ее до дурноты.

– Погоди, не суетись. Лучше перевяжи…

Обматывая плечо Гудвина бинтами, Марта смотрела, как быстро они намокают, и старалась дышать ртом. Но тошнотворный, обморочный запах, казалось, проникал сквозь поры, его вдыхали испачканные руки, голова кружилась, путались мысли.

Через десять минут, придерживая левую руку, Вова расслабился в кресле и попросил выпить.

– Не дам, – отрезала Марта. – Откроется кровотечение, сдохнешь от потери крови.

– Не сдохну, – растянув посиневшие губы в усмешке, пообещал Гудвин.

– Что случилось, Вова?

– Девчонка в магазин пошла… – с перерывами начал Гудвин, – я встал в подъезде и начал ждать…

– Сам?! – ужаснулась Домино.

– Сам.

– Идио-о-о-от!! – взвыла Марта. – Я же тебе сказала, пошли кого-нибудь!

– Согласен, – кивнул Гудвин. – Но я подумал… жирно ей будет три куска. Чалый за ней в магазин потопал… вернулся, говорит, сукой буду, ствол в сумке. Она тяжелая…

– Ну! – подстегнула Марта.

– Ну, я встал в подъезде, начал ждать… Хотел «на плечах» в хату войти, поговорить. А она ствол из сумки – и сразу в меня…

Марта представила, как в темном подъезде девушку встречает кошмар из ее снов, и подумала: «Повезло Вове. Могла и в голову попасть». Сама Марта так бы и сделала, и ни за что не промахнулась бы.

– Маслина где?

– В стене сидит, – поморщился Вова. – Но главное, Марта… меня видели. Баба какая-то в подъезд заходила, и… мужики с лавочки на выстрел оглянулись…

Глядя на Вову, Марта глубоко задумалась. Вид крови уже перестал ее тревожить, мысли сновали привычно и бойко. Домино готовила новую комбинацию.

– Сиди тихо, – приказала она и, взяв трубку телефона, набрала номер Гольдмана. – Боря, ты где?

– Дома, сплю, – буркнул тот.

– Быстро ко мне, – тоном, не допускающим возражений, твердо произнесла Марта.

– Что-то случилось? – мгновенно отреагировал Борис.

– Да. Твое «невинное приключение» пыталось убить Вовчика. – В ответ из трубки раздалось сипение. – Ты следующий.

Марта положила трубку.

Гудвин с немым недоумением смотрел на Марту.

– Ты полчаса продержишься? – спросила Домино. Вова кивнул. – Потом вызовем скорую. Или… ты на чем приехал?

– На тачке Чалого.

– Это хорошо-о-о, – протянула Марта. – В больницу поедешь на ней.

За двадцать минут, которые Гудвин провел в ее доме, Марта постарела на десять лет. Морщины обезобразили недавно гладкий лоб, носогубные складки разрезали щеки, пухлые, красивые губы неприятно, по-старушечьи сжались в струну, как щучья пасть.

– Слушай меня, Вова, внимательно и запоминай. Все меняется. Вечер пятницы ты провел в городе. Твой «близнец» отбой получил?

– Нет.

– Узнай у него, где он светил тачку…

– Уже узнавал, – перебил Гудвин. – Он по городу покрутился и в одно тихое место свалил. В частном секторе. Там только тачку на улице видели, кто в доме – не знали.

– Это хорошо-о-о, – опять протянула Марта, новую комбинацию старой пакости она изобретала на ходу. Она попросила Вову назвать адрес места и быстро записала его на листке бумаги. – Значит, так. Ты был в городе вместе с Борей. Про Кашин забудь. Детали, где и как все происходило, сейчас обговорите с Борей у меня. – Домино торопилась, Гольдман жил в пяти минутах езды от ее дома. – Девку из деревни на моей «девятке» подобрали я и Лялька.

– Но…

– Никаких но, Вова. Молчи и слушай. С Лялькой я договорюсь. Пойдем с ней в милицию и напишем заяву – такого-то числа мы, нижеподписавшиеся, подобрали на трассе голосующую девушку. После ее выхода из машины пропала борсетка с деньгами, документами и оружием.

– Борсетка Бориса? – догадался Вова.

– Да. Не перебивай. Так… на чем же я… Ах да! Но мы ему об этом сообщать не стали. Решили по-тихому, без хозяина, выкупить ствол и документы. Ты пошел к этой Ольге Кудрявцевой, но она заломила такую цену, что ты стал возмущаться. Тогда Кудрявцева достала из сумки пистолет и начала угрожать. Ты попытался отнять оружие, завязалась драка, в результате которой Кудрявцева в тебя выстрелила. А это, Вова, покушение на убийство. Все понял? – Обессиленный кровопотерей Гудвин лишь слабо улыбнулся. – Держись, дорогой, – попросила Марта. – Этот гусь должен крови понюхать, иначе не так проймет.

Несмотря на боль и слабость, Гудвин нашел в себе силы улыбнуться:

– Не по понятиям, Домино… ментам стучать…

– А ты и не стучи, – сразу обрезала Марта. – Когда в больнице огнестрел увидят, мусора сами заявятся. Барабанить им не будешь, лежи себе на койке – ничего не видел, ничего не знаю. Говорить, Вова, буду я. Одна. Меньше напутаем. Главное – в отказ не иди…

Раздался бухающий колоколом входной звонок. Времени обсудить все в деталях у сообщников не осталось. Марта быстро наклонилась к раненому и шепнула:

– Лежи и молчи. Сейчас я буду «колесо вертеть». Что бы ни сказала, не удивляйся… и не обижайся, Вова. Так надо.

Когда, сохраняя остатки достоинства, порог переступил Борис Аркадьевич, в доме Марты стало на одного бледного мужчину больше. Лицо бизнесмена напоминало рыхлый недопеченный блин с украшением из пары маслин. Маслины испуганно сновали по окровавленным тряпкам, разбросанным всюду, натыкались на медицинские склянки, куски бинта и клочки ваты. Запах лекарств и крови ударил Гольдману в голову, и он шмякнулся на диван, не задавая вопросов. Борис Аркадьевич боялся получить очевидные ответы.

– Ну?! – рявкнула Марта. – Доволен?!

Борис беззвучно хлопнул ртом, машинально потянулся к стоящему на столике стакану воды, но, заметив на стекле кровавые полосы – следы пальцев Гудвина, – отдернул руку, словно ошпарился.

– И что теперь делать будем? – Марта нависла над Гольдманом, как кошка над куском сала, – и есть противно, и выбросить жалко. – В тюрьму поедем, Борис Аркадьевич? Или за границу свалим? Выбор у тебя, Боренька, небольшой, но есть. Можешь в Женеве под крылом у дядюшки отсидеться, можешь здесь, в России, пулю схлопотать. Девчонка обещала Вове вас обоих пристрелить. – Марта достала из бара чистый бокал, налила в него коньяку и красиво, медленно выпила. – Или все-таки в тюрьму, а, Боря?

Разговаривая с любовником, Домино никогда не употребляла воровскую лексику. Бориса Аркадьевича раздражали слова, смысла которых он не понимал до конца, лишь догадывался по контексту и интонации собеседника. Бизнесмен любил конкретику, а не свои домыслы.

Сегодня Домино позволила себе подпустить воровского жаргона в речь.

– Ну что, Борис Аркадьевич, пойдем сдаваться? Ты сильно-то не переживай, в остроге тоже хорошие люди живут. Когда Вова на дно ляжет, я в хату весточку зашлю, мол, не фраер ты ушастый, а честный пассажир. Столичный фармазон. За это, Боря, будет тебе почет без венчания. – Очень старательно Домино показывала Боре, кто он есть на этом свете.

– Но… – пробормотал Гольдман и замолчал. На большее, чем слабое возражение, сил у него не достало.

Он закатил черные маслины, сверкнул белками и приготовился упасть в обморок. Марта не зря попросила Гудвина остаться. Как олицетворение неотвратимости наказания, окровавленный Гудвин сидел в кресле и нагонял на бизнесмена ужас одним своим молчаливым присутствием.

Марта плеснула коньяку в фужер, сделала вид, что не замечает просьбы в глазах Гольдмана, и с наслаждением сделала глоток. Спиртное ее сегодня не брало. И если бы не рана на плече Гудвина, она наслаждалась бы ситуацией по-настоящему, стояла в центре комнаты, болтала коньяк в фужере и ждала слезной мольбы.

Но времени не было. Временной разрыв между моментом выстрела и появлением Вовы в больнице не должен превышать разумных пределов.

И Марта поторопила Гольдмана:

– Ну, Боренька, выбор за тобой. Вова на дно ляжет, ищи ветра в поле. Отдуваться тебе придется.

– Дай мне выпить, – хрипло попросил Гольдман.

– Не дам, – усмехнулась Домино. – Решение должно прийти на трезвую голову. Чтобы потом не говорил – напоили-одурманили злые дяди-тети.

Гольдман не понимал, к чему ведет Марта, но догадывался, что, пока его не было, любовница успела найти выход из тупиковой ситуации. И догадывался, что сейчас ему придется просить. Просить, как никогда и ничего ранее.

– Марта… прости меня, мой ангел…

– За что? – Женщина изобразила удивление.

– Я вел себя как последняя скотина. – Борис Аркадьевич был достаточно опытным переговорщиком, он знал, что, прежде чем молить об услуге, следует покаяться в прошлых грехах. Предупредительное раскаяние настраивает оппонента на уступки и избавляет просящего от лишних упреков. – Я… – вякнул Борис Аркадьевич.

– Ты в радостях забыл о стволе, – перебила его Марта. – Отлегло от задницы, Боренька, ты и обрадовался, голову потерял. Так?

Борис Аркадьевич понуро кивнул.

– А мы с Вовой не забыли. Мы с Вовой подумали, что скажет господин Гольдман, когда его ствол на мокрухе всплывет.

– Я… я… думал, потом…

– А потом ствол с хвостом! – прорычала Марта. – С мокрым! Ты думал, из твоей пушки пули не вылетают?! Думал, растворится волына в киселе?! Нет, мой дорогой. Подберет пистоль шаловливая ручонка и повесит на тебя пару жмуриков.

– Боже, – простонал Гольдман и закрыл лицо руками. Сам себе он напоминал узника, которому обещали помилование, но потом сколотили под окнами виселицу. – Что же делать, Марта?!

– Сидеть и думать, – жестко приказала Марта. – Но быстро, пока Вова от потери крови не умер.

Борис Аркадьевич обернулся, глянул на Гудвина, сморщился от его жалкого вида и проскулил:

– Вова, она нас действительно убить хочет?

Гудвин изобразил гримасу – сам видишь, – и откинул голову на спинку кресла, на светло-бежевой кожаной обивке которого уже расплывалось подтеками огромное красно-бордовое пятно.

– Обрати внимание, Боря, – едко попросила Марта, – рана у Вовы в левой половине груди. Еще бы чуть-чуть… – Домино звонко щелкнула пальцами, – и венок герою…

– Спасибо, Володя, – выдавил Гольдман.

– Спасибо, не красиво, – пробормотала Домино. Разговор затягивался, а Борис Аркадьевич все не подходил к главному – к мольбам о помощи.

Прикурив тонкую длинную сигарету, Домино увеличила темп: – Как быстро, Боря, ты сможешь уехать за границу? Сейчас сможешь?

Борис Аркадьевич кивнул автоматически, потом вспомнил что-то и чуть не завыл в голос – возвращение в Женеву было невозможно. Позор, презрение и возможное лишение наследства ждали Бориса Аркадьевича в Швейцарии.

«Проняло», – догадалась Домино.

– Что делать, Марта? – прошептал Гольдман. – Ты знаешь?

– Да. Я знаю, – отчеканила женщина.

– Что?

– Подлость. – То, что Домино приготовила Гольдману, называлось именно этим словом, и, ломая бизнесмена, Домино не собиралась золотить пилюлю. Борис должен четко понимать, на что решается.

– Какую, Марта?

– Невероятную, жестокую подлость, – спокойно произнесла Марта. – Девчонку придется убрать…

– Как?! Убить?!

Домино усмехнулась:

– Можешь и убить. Но это без меня…

Закончить Марта не успела. Правая рука Гудвина со стуком упала на ковер. В глубоком обмороке Вова безжизненно растекся по бежевой коже кресла.

«Черт, не выдержал!» – ругнулась Марта и четко приказала Борису:

– Спускайся во двор. Там должна стоять машина. За рулем какой-то парень, отзывается на Чалый. Он привез Гудвина. Скажи, чтобы поднимался, перенесете Вову в машину.

На подгибающихся ногах, как мог быстро, Гольдман выкатился из квартиры, но вдруг вернулся и, выпучив глаза, спросил:

– А куда… Вову?

– В больницу, идиот! – гаркнула Марта и вытолкнула любовника за дверь.

На счастье Бориса Аркадьевича, Чалый оказался здоровым бугаем, он без усилий взвалил Вову на плечо и только на пороге поинтересовался:

– В какую больницу?

– В шестую, она ближе.

Закрыв за Чалым дверь, Марта вернулась в комнату и прошептала:

– Молись, Боря, чтобы Гудвин живым доехал. Иначе… тебя ничто не спасет. Стреляли в Вову из твоего пистолета.

Пока хозяйки не было, Борис Аркадьевич пытался налить коньяк в ее фужер, но руки тряслись, жидкость растекалась по толстым пальцам, не попадала в фужер, и, плюнув на приличия, Гольдман присосался к горлышку бутылки.

– Дай сюда, – брезгливо прошипела Марта и отняла коньяк. – Ты мне трезвый нужен.

– Для чего? – трусливо проблеял Борис Аркадьевич.

– Слушать. – Марта толкнула Гольдмана на диван. – Сейчас я представлю тебе расклад, а ты выберешь – устраивает он тебя или нет.

Борис Аркадьевич покорно принял позу школяра-отличника и преданно уставился на Марту.

– Девчонку придется посадить, – начала Домино.

– За что?

– За покушение на убийство.

– Но она скажет… что мы ее… что…

Марта не перебивала Гольдмана. Она ждала, пока он сам произнесет слово «изнасилование». Добивать противника следует безжалостно. Один раз она уже дала слабину, упустила жертву и повторять прежних ошибок не собиралась. Гольдман должен сам, шаг за шагом, слово за словом, повесить на себя все обвинения.

Но закончить фразу у Бориса Аркадьевича не хватило духу.

– Ей есть что нам предъявить, – выкрутился хитрый делец.

– Это вряд ли, Боря. Доказательств у нее никаких.

– Но… мы же… это…

– Да. Вы «это», – кивнула Марта. – Вы, два пьяных, обкуренных скота, завезли девчонку в лес и изнасиловали. Ты это хотел сказать, Борис Аркадьевич?

Гольдман не ответил, и «добрый ангел» принялся творить чудеса:

– Гудвин в больнице будет молчать. А ты, Боря, пойдешь в милицию и оставишь заявление о пропаже оружия. Кстати, Боря, о том, что оно пропало, ты узнал только что, здесь, в моем доме. Скажешь вот как: твоя невеста, – Домино ернически, с горькой улыбкой, поклонилась, – увы, Боря, но назвать меня придется именно так. Это прозвучит достойнее, чем «любовница». Итак, вернемся к нашим баранам. В пятницу днем твоя невеста подвозила тебя на своей машине. Например, в ресторан, обедать. И ты случайно оставил на заднем сиденье борсетку с документами, деньгами и оружием. – Домино смочила горло глотком коньяка. – Идем дальше. Вечер пятницы мы провели в разных местах. Ты с Вовой на его машине по городу катался, потом вы в гости поехали. Эти гости в частном секторе. Гудовин узнавал у друга, которому машину одалживал, – кабриолет стоял на улице у ворот дома, кто выходил из машины и заходил внутрь, никто не видел. Но машину соседи запомнят точно, она у Вовы заметная. А ты запомни адрес. – Домино глубоко вздохнула и протянула Гольдману записку, написанную со слов Гудвина. – Весь вечер ты провел там. Запомнил? – спросила Марта. И когда Гольдман кивнул, отобрала записку и сожгла ее в пепельнице. – На дачу за город ездили я и Лялька. Место там глухое, забор высокий, надеюсь, соседи в щелку не подсматривали и вас с Вовой не видели. Возвращаясь домой, мы посадили в машину голосующую на дороге девчонку. После того как девчонка вышла из машины, с заднего сиденья пропала борсетка с оружием. Я ясно излагаю?

– Да, – прошептал Борис Аркадьевич.

– Гудовин взял у меня деньги, вон, кстати, конверт лежит. – Домино ткнула пальцем в измазанный кровью конверт, и Бориса Аркадьевича нервно передернуло. – Там пять тысяч долларов. Мы часть уберем, скажем, что предлагали триста, – для выкупа оружия это больше чем достаточно. И Вова пошел к воровке договариваться. Но девчонка повела себя странно: заломила нереальную цену и начала угрожать. Оскорбила гражданина Гудовина нехорошими словами, гражданин Гудовин осерчал, оскорблений не вынес и попытался «наездом» отобрать у воровки пистолет. Но та оказалась ловчей и не задумываясь выстрелила Вове в грудь.

– А как было на самом деле? – все же спросил Борис Аркадьевич.

– А на самом деле, Боря, было так. В отличие от тебя мы с Вовой о том, что пропавший пистолет надо вернуть, и чем быстрее, тем лучше, думали. Вова пошел к девчонке, но та и слова не дала ему вымолвить, сразу пистолет из сумки – и в Вову. Кстати: «Толстяка тоже достану», – заявила после выстрела. Как, Боря, нетрудно догадаться, толстяк – это ты. Такой вариант тебя устраивает больше?

Борис Аркадьевич неудобно скорчился на диване, подобрал под себя ноги, скукожился, как старый башмак, и сиротливо вздохнул. Горбясь и вздыхая, он молчал минут пять, невозможно было понять, грустит ли он о сделанном, или острый, отточенный мозг бизнесмена режет план Домино на части и находит слабые места.

Оказалось второе.

– Меня могли видеть у твоего дома, – наконец выдавил он.

– Пустяки. – Домино махнула рукой. – Алиби потерпевших тщательно не проверяют. А если и проверят, скажем, приезжал. Что в этом особенного? Главное, на час, в котором произошло изнасилование, ты и Вова были в другом месте. Весь вечер Вовина машина загорала в частном секторе, у дома с палисадником. Завтра съездишь туда, с хозяевами познакомишься…

– А Гудвин? – перебил Борис Аркадьевич. – Он был в Кашине на твоей машине…

– Не был, – оборвала Марта. – Не был Вова в Кашине. Кто об этом знает? Только я, ты и Лялька. Кашинская родня не в счет, их никто спросить не догадается.

– А Ляля… она согласится… подтвердить… что, когда пистолет пропал, она с тобой была…

– Не знаю, – задумчиво произнесла Домино. – Пока ты не ответишь, согласен ли ты со всем, что я предложила, я ни о чем просить ее не буду.