Приют первых людей

Великий Вулкан – могучая гора, возвышаясь над мирозданием, гордо подпирала небосвод. Её немалая часть порой пряталась среди проплывающих мимо облаков, а снизу, у пьедестала, казалось, что краёв вершин и вовсе не существует. С севера вулкан окружали хребты, покрытые хвойной растительностью. Они пронизывали своими окончаниями облачное небо, но величие их не выглядело таким же непреодолимым, как у поднебесного творения. С юго-востока к подножию горы густым покровом тянулась необъятная роща араукарий. Она то поднималась на возвышенности, то глубоко опускалась в овраги, создавая удивительное многообразие местности. Вдали роща граничила лишь с кругозором, а ближе к Великому Вулкану прорастала до его первых утёсов, и только огромные валуны, десятки тысяч лун лежащие у основания, местами прерывали зелёное покрывало творца. Со всех западных склонов горы расстилалась равнина. Застланная беннеттитовыми растениями, деревьями гинкго и степными пальмами, она размеренно перерастала на юго-западе в лиановый лес, а на западе – в бор. Северо-запад низменности упирался в долину лесистых гряд и малых джунглей – прежний путь кочующего племени.

Деревня первых людей стояла у южного подножия горы, на нижних утёсах которой когда-то образовались подземные полости – пещеры, и первые люди с радостью обустроили и обжили их. В пещерах основались пожилые сородичи, так как днём в стойбище находиться было невозможно: повсюду стоял гул бегающей ребятни, постоянно раздавались воинственные крики подростков с арены оружейного хорома, мотивы барабанного боя, шум-гам и прочая суета. А старцы жаловали тишину и покой. Но во времена сильных дождей в гротах стариков всё же становилось оживлённей: постройки поселения не выдерживали бушующих стихий, и племя не раз спасалось от утомительной влаги в обиталищах пращуров.

Из скалистой расщелины под одним из высоких уступов как великое благоволение созидателя бил небольшой ручеёк. Его скромное русло в некоторых местах соплеменники направили в самодельные протоки. Протоки наполняли обтянутые кожей чаны – колодцы, сооружённые на склонах. Заполненные колодцы от переизбытка воды через такие же протоки возвращали бесценную живительную влагу обратно в ручей. Русло уходило чуть ниже поселения в ущелье под косогором, и здесь, среди обширных утёсов и араукарий, расположилась основная часть деревни.

На араукариях первые люди возвели шалаши для молоди. Небольшим постройкам – ниже рослого соплеменника – придавали, как и большинству построек в поселении, округлые формы. Для совсем маленьких чад сооружения устанавливались обычно на короткие густые поросли, торчащие из стволов деревьев. Ветви приминали и связывали лиановыми бечёвками. Так получался устойчивый настил – поветь, на которую ставился каркас шалаша. Таких поветей по всей длине ствола могло быть несколько. Лиственный покров настила не давал обнаружить постройки с земли, а расположение настилов друг над другом создавало на нижних поветях укрытие от палящих лучей светила и назойливой дождевой воды.

Для детей чуть постарше строения возводили на окончаниях крупных ветвей, где побеги араукарий собирались в плотные скопления. Сердцевину разветвлений сминали, а края оставляли как есть. Подготовленные настилы для этих обиталищ напоминали гнёзда Птерозавров. Установленный каркас в центре настила обтягивали кожей, пропитанной жиром. Слой жира берёг жилища от дождей, но, к сожалению, не спасал от мощных ливней. Готовый шалаш со всех сторон, кроме стороны входа в него, окутывали нетронутые разветвления араукарий. К шалашам охотники подняли глубокие известковые чаны: в них женщины разводили костры для приготовления пищи или обогрева. Шалаши, поставленные в местах густых порослей, вмещали не более четырёх малышей, а на краях ветвей – не более четырёх подростков. Спали чада на мягких, набитых сеном кожаных подстилах.

Юные потомки, к слову, постоянно обвешивали свои жилища всякими украшениями и побрякушками. Они находили, ловили, выпрашивали у взрослых или обменивались между собой различными чепуховинами: бабочками, глазами и крыльями стрекоз, клыками, когтями рептилий и прочей ерундой. Собирали после трапез обглоданные кости ящеров, сушили их, отмывали в ручье и тащили к себе в шалаши. Каждый украшал свою халабуду всем, что попадётся под руку.

Между ветвями араукарий охотники натянули подвесные мосты. Повсюду закрепили и спустили до земли лиановые бечёвки так, чтобы забраться на ветви можно было не только по стволу. Именно шалаши при внезапном проникновении или нападении хищников на поселение становились самым надёжным укрытием для молоди. Правда, Хамелеоны – единственные из наземных плотоядных – могли карабкаться по деревьям. Но от них, на всякий случай, вокруг стволов всегда устанавливали растяжки из верёвок с костяными погремушками – рёбра, хребты, клыки мелких холоднокровных и прочие останки. Погремушки предупреждали о карабкающихся. К счастью, Хамелеоны крайне редко водились в хвойных лесах, да и лазали они настолько медленно, что отличить их от людей не глядя, по звуку звякавших растяжек, не составляло труда: постоянный звон костей – взбирается сородич, редкий – Хамелеон. И уж если удалось бы Хамелеону подняться хоть немного, то град камней всегда мог его остановить, ведь на араукариях булыжников было припасено предостаточно. Но пока что ни Хамелеонов, ни нападений других ящеров у Великого Вулкана ещё не случалось.

Подножие горы было словно сотворено для постоянного стойбища. Большинством преград, которые надёжно защищали поселение от рептилий, оказались те самые торчащие вечность валуны. А между ними соплеменники возвели высокие ограждения из поваленных на окраине рощи деревьев. К ограждениям прикрепили рожны. Так охотники обезопасили себя от наземных хищников. Крылатые же хищники – Птерозавры и Острокрылы пернатые – никогда не появлялись в этих местах, так как первые обитали на кронах лиановых лесов (ближайший находился далеко на юго-западе), а вторые селились в джунглях, и до джунглей на севере путь лежал в луну ходьбы. Мелкие же летающие Лапокрылы, что частенько ошивались среди хвойного леса, не представляли угрозы. Поэтому Рошан, старцы и другие шаманы считали, что это место было самым надёжным за последнюю тысячу лун кочевничества.

У деревни было две лазейки. Одна на юго-востоке, другая на юго-западе. Обе первые люди запирали небольшими заслонами. Лазейки охраняли дозорные на сторожевых вышках, стоящих друг от друга в двухстах шагах, между которыми располагались хижины охотничьих отрядов. Величали это место сородичи Домом Охотников.

Обиталища эти представляли собой округлые строения из ветвей, стволов деревьев и плотной кожи. Стволы – сваи – затачивали и вбивали в землю. Затем с помощью верёвок и ветвей сваи связывали между собой по кругу сверху и снизу. Готовое сооружение обтягивали кожаным полотном и пропитывали жиром, как и шалаши. У крыши каждой хижины было отверстие – дымоотвод, поэтому в хижине можно было развести огонь и приготовить пищу. Вокруг строений, охватив небольшую территорию, соплеменники закрепили рожны. Таким образом каждый дом охотника представлял собой некую оборонительную заставу. Снаружи стены домов расписывали символами охоты и племенного быта, а изнутри обмазывали известняком, чтобы хижины не возгорались от случайных искр костра.

Охотники обвешивали жилища костями побеждённых травоядных или нападавших во время травли хищников. Некоторые главари Большой Охоты украсили свои постройки черепами убитых ящеров. Самая большая кость висела над входом в хижину вождя. Голова Гигантозавра – огромного и древнейшего травоядного, коего видели первые люди – гордо украшала шатёр вожака. А сам шатёр располагался на уступе, прямо над охотничьими жилищами, где основание утёса переходило в сооружённый смотровой помост.

В центре Дома Охотников находился оружейный хором. В нём хранились тренировочные орудия, одеяния, костяные доспехи и прочие заготовки для подрастающих следопытов и загонщиков. Прилегающая к хорому территория – арена – была куда обширнее, чем у хижин охотничьих отрядов. На арене стояли чучела травоядных и хищной рептилии – Разавра. Подобия же таких гигантов, как Длинношеий, Хвостолих и Толстошкур, соорудили без лап. Формы воссозданных тел торчали прямо из земли! На чучелах поменьше тренировали навыки охоты: учились поражать добычу или хищника из лука, дубиной или копьём; а по чучелам гигантов упражнялись бегать и держать равновесие.

Ближе к юго-восточной лазейке, за дозорной вышкой, первые люди выстроили кладовые палатки с древесиной, отобранными костями для доспехов, редкими камнями Грани, кожей и другими необходимыми припасами. Немного выше, на холме, в тени под утёсами, вырыли земляные схроны для вяленья мяса, лечебных и съедобных растений и плодов. А рядом соорудили шатры для таких же целей – женщины всегда выискивали возможность сохранить съедобность убоины как можно дольше. В шатрах мясо было подвешено верёвками на балки, а в ямах оно лежало завёрнутое сначала в лопухи, а затем в кожаные лоскуты. И в том и в другом случае кушанье хранилось сравнительно долго, но в яме оно было немного сочнее и всё же портилось раньше, чем в строении. В шатре убоина была суше и сберегалась аж до следующей Большой Охоты!

Между всеми составляющими поселения – на склонах, утёсах и беспрепятственных отдалениях, среди араукарий, зарослей папоротника, травы и прочей растительности – соплеменники вытоптали тропы. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов вдоль троп первые люди вбили светочи. Для светочей ремесленник Варн изготовил специальные известковые чаши. Он закрепил их так, что в ночи со стороны леса не было видно явного пламени. Языки огня привлекали не только травоядных, но и хищных рептилий, а чаши прятали и отражали источники свечения в сторону Великого Вулкана, рассеивая тёплый свет к подножию горы.

***

– Па, ты уже уходишь? – спросила Оми, едва открыв глаза.

Рошан зашёл проведать дочь и уже собирался было покинуть халабуду, но дитя внезапно проснулось.

– Доброе утро, родная. Да, Па надо сделать много добрых дел вождя. Как тебе спалось? Что снилось?

– Хорошо спалось. Не помню, что снилось… – ответила Оми. – А где Ма?

– Сейчас она придёт, милая.

Шаман, позабыв, что находится в шалаше, вытянулся во весь рост и стукнулся головой о поперечную основу. Оми рассмеялась:

– Вождь, ты такой большой!

Рошан улыбнулся и, присев на колени, подтянул девочку к себе.

– Сегодня вождь пойдёт на встречу к Пангее, – развёл он руками. – А дочь вождя пообещает, что не станет играть в прятки по всей деревне и будет слушать Ма!

Оми улыбнулась:

– Обещаю, вождь!

Внезапно с другой стороны сооружения раздался голос Аны:

– Рошан, ты ещё здесь?

Женщина забралась в постройку и сходу обняла мужа.

– Они ждут тебя у Храма, – прошептала она. – Я принесла воды. – Ана протянула кожаный бурдюк. – Выпей как можно больше – она поможет тебе. У тебя будут силы! – заверила охотница.

– Инга́ приготовит отвар и его будет доста…

– Не спорь со мной, вождь. Вода – это источник жизни. И мне будет спокойней. Выпей! – настояла Ана.

Шаман прильнул к горловине мешка. За несколько глотков он опустошил сосуд и обратился к дочери:

– Не забывай про обещание!

Оми покивала.

– Проверяйте дозорных, Ана! – напутствовал Рошан. – Я постараюсь вернуться как можно скорее. В моё отсутствие Радон будет в ответе. Помогайте Варну с Кострищем.

– Рошан, я боюсь за тебя, – голос охотницы дрогнул. – Хорд говорил, что этого раньше никто не делал, – уже шёпотом произнесла она.

Шаман взглянул на Оми: девочка сидела на подстиле и играла коготками Лазунов. Убедившись, что она не обращает внимания на беседу, Рошан, едва слышно ответил:

– Всё будет хорошо, Ана, не переживай. Вы главное дозорных проверяйте, и пусть чаще меняются – больше спят!

– Это звезда? Почему она зажглась? Что с ней не так?

– Я не знаю… Для этого я и иду к Ней… Заврини хотят, чтобы мы покинули этот дом. Они о чём-то нас предупреждают, и эта звезда появилась неспроста. Нам нужно узнать, что тревожит Заврини, и что нас может ожидать, – промолвил шаман и приобнял Ану.

Ана крепко обхватила мужа:

– Мне страшно!

– Ну, будет тебе, – успокаивал вождь. – Я скоро вернусь!

Охотница освободилась от объятий и в шутку пригрозила:

– Если мой вождь не вернётся, то я не стану с ним больше охотиться!

Шаман расплылся в улыбке и, отодвинув занавес шалаша, стал выбираться наружу.

– Пока, Па! – помахала вслед Оми.

– Пока, родная! Ана, дозорные! – ещё раз отметил Рошан.

Запах росы, смешиваясь с хвойным ароматом араукарий, поднимался над поселением. Шаман вышел на поветь и вдохнул свежесть наступающего утра. Повсюду стояло сонливое затишье, и еле слышное журчание ручья растворялось в потоках неспокойного дуновения ветра. Давно умолк стрекот ночных насекомых, а цыканье дневной живности ещё не зазвенело чередой, словно примитивные обыватели, сменяя друг друга в дозоре, не успели занять свои посты. Среди ветвей на близрастущих деревьях мелькали дымки от погасших костров шалашей. Стойбище и природа вокруг него были погружены в дрёму.

Где-то за пределами горизонта проснулся свет Великого Огня. Восходящие лучи постепенно пробуждали обыденный мир, а их просветления в небе предвкушали незнакомый день. Рошан бегло осмотрел поселение, а затем устремил взор на сторожевые вышки: все и всё, как и прежде, было на своих местах. Вождь ухватился за лиановую верёвку, ловко спустился к земле и направился к пещерам.

Вскоре шаман оказался высоко над деревней и, остановившись на краю утёса, ещё раз оглядел нетронутую хищниками обитель. Глубоко внутри Рошан был встревожен. Его предчувствие – предчувствие Заврини – почему-то вызывало волнение и ощущение чего-то непоправимого. Вожак пригляделся: из хижин в Доме Охотников вышло несколько подростков. Кто-то разводил костёр, было видно, как чьи-то женщины набирали воду из колодцев, на араукариях из халабуд выходили дети. Рошан попытался высмотреть дочь и Ану, но с высоты у пещер поселения первые люди выглядели крохотными. Тяжело было кого-либо различить по внешности или по одеянию. Вождь видел лишь силуэты и мог предположить, что там, у покинутого им шалаша, среди порослей ствола, Оми играла вместе с чадом сородича или у оружейного хорома, казалось, крутился одноглазый Варн…

Шаман обратил внимание на лазейки стойбища. Всё пребывало в спокойствии. Прохладный утренний ветерок резким порывом всколыхнул волосы вождя, и отвлечённый ветром от раздумий Рошан направился к Храму Созидателя.

Перед перевалом ко входу в пещеру шамана встретила пожилая знахарка. Одета она была в длинный, местами ободранный бытом балахон из тончайшей зелёной кожи. Поверх кожи, в области плеч и края балахона, висели украшения в виде засмоленных цветных листьев диковинных растений.

– Здравствуй, Инга! – приветствовал Рошан.

Старуха, морщась и поправляя редкие седые волосы, показала беззубую, но ещё клыкастую улыбку и, разведя руки да быстро перебирая ножками, направилась к вождю.

– Рошан, сынок, давно ты не поднимался к пещерам старцев! – трепетно приветствовала она.

– Инга, ты же знаешь – настали времена Большой Охоты. Нужно было подготовить отряды к отбытию, – с печалью в голосе ответил шаман. – Надеюсь, ты соскучилась?

Дрожащие руки женщины коснулись плеч вождя. Затем последовали тёплые объятия. Через мгновение Инга взглянула на лицо Рошана и шутливо потрепала косу его бороды.

– А ты уже взрослый! – пошутила старуха и, кряхтя, рассмеялась во весь голос.

Улыбка на её лице углубляла чешуйчатые морщины и старила знахарку. Казалось, что если бы никто не знал её возраста, то и предположить её прожитые луны вовсе было бы невозможным.