Отправным пунктом для защитников авторства Дерби служат донесения иезуитского шпиона (его фамилия или псевдоним – Джордж Феннер), переписывавшегося с отцом Парсонсом в Риме и с другими людьми. Два из этих донесений, датированные 30 июня 1599 года, были перехвачены контрразведкой Тайного совета и сохранились в английском государственном архиве. Шпион сообщал Парсонсу о попытках убедить нескольких английских аристократов, благосклонно настроенных в отношении католицизма, принять участие в заговоре против Елизаветы. Особенно желательным участником заговора был бы граф Дерби, имевший какие-то отдаленные права на трон. Понятна поэтому горечь иезуитского соглядатая, убедившегося, что на привлечение этого вельможи нет надежды, так как «граф Дерби занят ныне только писанием комедий для простых актеров».

Эта фраза с небольшими вариациями повторяется в обоих перехваченных донесениях. Отсюда, конечно, никак не следует, что речь идет именно о пьесах Шекспира. Это очень скудное основание для выдвижения кандидатуры Дерби (которое, правда, пополняется другими столь же малоубедительными доводами). Надо лишь заметить, что даже в такой степени попытка связать материалы разведки с вопросом об авторстве текстов вызывает большое сомнение. Следует ли понимать буквально сообщение Джорджа Феннера? Зачем он это довольно безразличное для его иезуитских начальников обстоятельство настойчиво повторяет в двух донесениях, направленных в тот же адрес, и при этом повторяет почти в тех же самых выражениях? Кто знает, не скрывается ли за этой невинной фразой шифрованное сообщение, относящееся к интересам католического заговора и возможному участию в нем графа Дерби?

Часть антистратфордианцев сочла драму «Ричард II» и роль, которую она сыграла в мятеже Эссекса, «недостающим звеном», позволившим связать пьесы Шекспира с их «подлинным» автором. Главное усердие в данном случае проявляют бэконианцы и сторонники кандидатуры графа Дерби. Бэконианцы цитируют «Апологию», написанную будущим лордом-канцлером. Бэкон – в прошлом один из приближенных Эссекса, назначенный теперь в число его судей, – явно нуждался в том, чтобы объяснить свое поведение. В «Апологии» он передает разговор с королевой по поводу книги Д. Хейуорда о Генрихе IV, в которой повествовалось о свержении с престола Ричарда II и которая была посвящена Эссексу. На титульном листе книги были поставлены инициалы Д. X., а в латинском посвящении – полностью фамилия автора – Д. Хейуорд. Однако королева, видимо, заподозрила, что он был лишь подставной фигурой, и предложила подвергнуть его пытке на дыбе. Бэкон убедил свою разгневанную повелительницу отказаться от этого намерения. Между тем, кем-то был пущен слух, что настоящим автором был сам Бэкон, поэтому, когда ему предложили указать на процессе Эссекса, что тот потворствовал появлению «мятежной» книги Хейуорда, Бэкон возражал, говоря, что сочинения Хейуорда – это старое дело (книга была издана более чем за год до мятежа), и ему, Бэкону, особенно неудобно выступать обвинителем по данному вопросу, не дав новую пищу слухам об авторстве. Из всего этого разъяснения в «Апологии» бэконианцы (в частности, Б. Д. Теобалд в книге о Бэконе) делают совершенно поразительный вывод: в ней речь идет вовсе не о сочинении Хейуорда – там ведь точно был указан автор, – а о шекспировском «Ричарде II». И что, следовательно, Бэкон – автор «Ричарда II» и других драм и комедий, приписываемых Уильяму Шекспиру. Вывод, надо прямо сказать, неожиданный. Дело в том, что в «Апологии» сообщается о посвящении сочинений Эссексу – это могло относиться только к книге Хейуорда, а никак не к драме «Ричард II», о которой в рассказе Бэкона вообще не говорится ни слова. К тому же Бэкон не признает себя автором книги, в которой излагалась история гибели Ричарда II, а, наоборот, решительно опровергает, что имел какое-либо касательство к этому сочинению. Приводится еще аргумент, будто королева не могла заподозрить кого-либо в авторстве книги Хейуорда, поскольку его имя было напечатано на титульном листе, тогда как, мол, драма «Ричард II» не содержала таких сведений. Этот довод звучит особенно оригинально из уст людей, которые предполагают, что указание фамилии Шекспира на его произведениях, в том числе на прижизненных изданиях, является лишь мистификацией, скрывающей подлинного автора.

Д. Титерли, один из главных сторонников кандидатуры графа Дерби, пытается подыскать другие аргументы. Он приводит записи начальника государственного архива Уильяма Ламбарда, давно, впрочем, известные, о разговоре с Елизаветой, состоявшемся вскоре после мятежа Эссекса. Королева резко заметила своему собеседнику:

«Я – Ричард II, разве вы этого не знаете?» Тогда Ламбард вежливо намекнул, что это, мол, лишь выдумки Эссекса, не назвав его прямо по имени. В ответ Елизавета бросила загадочную фразу: «Кто готов забыть Бога, забудет и своих благодетелей; эта комедия 40 раз игралась на площадях и в зданиях». Эти слова уже никак не могли касаться Эссекса. Титерли относит их к Шекспиру – т. е. Дерби, другие – к Оксфорду, некоторые бэконианцы – к Бэкону. Между тем никто из них не подходит к фразе, в которой говорится о безбожии и забвении благодетелей. Ни один из них не получал каких-то исключительных милостей от королевы и не мог быть обвинен в нелояльности. Каков же действительный смысл сказанного Елизаветой и переданного в очень несовершенной записи Ламбарда? Вероятнее всего, две фразы толкуют о совсем разных лицах. В первой речь идет явно об Эссексе (в ответ на намек Ламбарда), во второй – о драме Шекспира, которую ставили в день мятежа бывшего королевского фаворита и которую Елизавете было естественно вспомнить в такой связи, тем более что беседа началась с упоминания о Ричарде II и что мысли королевы давно уже были заняты историей свержения и смерти этого монарха.

Теория Марло

Одна из наиболее популярных версий выдвигает в качестве автора всего написанного Уильямом Шекспиром его великого современника – драматурга Кристофера Марло.

Среди самых известных сторонников кандидатуры Марло – американский журналист Калвин Гофман, издавший в 1955 году нашумевшую книгу, в которой попытался доказать эту теорию. Марло коренным образом отличается от других кандидатов тем, что он был действительно драматургом, и притом гениальным. Если бы не ранняя смерть Кристофера Марло, то у Шекспира, вероятно, был бы среди современников действительно равный ему соперник. Марло погиб 29 лет от роду – в 1593 году, когда подавляющая часть произведений Шекспира была еще не написана. Это, казалось бы, непреодолимое препятствие, но и оно не смущает сторонников кандидатуры Марло, у которых находится ответ на любое возражение.

Чтобы понять их аргументацию, следует напомнить несколько фактов из жизни Марло, о которой, между прочим, мы знаем ничуть не больше, чем о жизни Шекспира. Родившийся в тот же год, что и Шекспир, сын сапожника из Кентерберри Кристофер Марло сумел окончить Кембриджский университет, получить степень магистра. Еще в университете он поступил на службу к Фрэнсису Уолсингему – всесильному главе королевской разведки. Это не был какой-то исключительный случай. Агентами секретной службы состояли и другие деятели тогдашнего литературного и театрального мира, например шотландский поэт Энтони Мэнди (действовавший в английском колледже в Риме), драматург и актер Мэтью Ройстон, рано умерший талантливый драматург Уильям Фаулер, может быть, и Бен Джонсон.

В феврале 1587 года молодой Марло исчез из Кембриджа, не сообщив никому, куда уехал. Он вернулся только в июне того же года. Когда же университетские власти надумали было строго допросить студента о причинах его продолжительной отлучки, им из столицы намекнули на неуместность подобного любопытства. Марло в качестве тайного агента Уолсингема или одного из его помощников посетил различные страны континентальной Европы. Он выдавал себя за свежеиспеченного католика. Марло заезжал в Реймс, где в то время находился один из центров подготовки католических священников из англичан-эмигрантов. Там будущий драматург беседовал с отцом Парсонсом; резко отзывавшемуся о королеве Елизавете студенту рассказывали о планах католического подполья в Англии.

Однако позднее отношения Марло с правительством явно испортились. Он примкнул к вольнодумному кружку блестящего мореплавателя и ученого Уолтера Рали. Иезуиты докладывали, что Рали и его друзья «развлекались» тем, что читали наоборот слово «бог» и получали слово «пес» («god» – «dog»). В правительственных кругах на занятия кружка Рали тоже смотрели с недоверием. Шпионы Роберта Сесила ведь не могли знать, что через три века часть усердных антистратфордианцев объявит, будто кружок занимался, так сказать, «коллективным написанием» пьес актера придворной труппы Уильяма Шекспира. Марло обвинили в атеизме и хотели предать суду. 20 мая 1593 года его вызвали на заседание Тайного совета. Однако он не был арестован, его только обязали каждый день отмечаться в канцелярии Совета до тех пор, пока не будет вынесен приговор по его делу. Неизвестно, чем было вызвано это относительно милостивое решение – недостаточно обоснованным обвинением, какими-то сохранившимися у Марло связями или даже намерением использовать его вновь в интересах «службы», а быть может, и желанием покончить втихомолку со ставшим неугодным писателем, не связывая себя официальным судебным процессом.

Марло был, таким образом, отпущен впредь до нового решения Совета, но оно так и не состоялось, так как через 10 дней подсудимый был убит. Известно, однако, что Тайный совет за это время получил дополнительные обвинения против Марло, содержавшиеся в доносе одного из его агентов – Ричарда Бейнса. Обвинения были, очевидно, настолько серьезны, что копия доноса Бейнса была направлена королеве. В этой бумаге отмечалось, что донос поступил 2 июня, когда, по другим сведениям, Марло был уже два дня мертв. В самой копии указывалось, что он умер через три дня после получения Советом доноса. Странное обстоятельство, если не счесть это результатом ошибки переписчика. Он собирался, вероятно, написать – за три дня «до», а указал – через три дня «после» получения доноса наступила смерть неблагонадежного сочинителя пьес. Ибо иначе трудно понять, почему ничего не упоминается о действиях, которые должен был бы предпринять Совет, будь Марло еще живым в момент доставки документа. А таким действием мог быть только приказ о немедленном аресте.

Необходимо отметить еще один немаловажный факт. В доносе Бейнса наряду с Марло названы сэр Уолтер Рали и математик Гарриот и указано, что обвинение должно быть распространено на ряд других связанных с ними высокопоставленных лиц, имена которых будут названы позднее. В копии же доноса, посланной Елизавете, имя Рали было опущено.

Что же произошло с Кристофером Марло? В Дептфорде, селении, расположенном в нескольких милях от Лондона, день 30 мая 1593 года начался как обычно. Жители городка могли лишь снова поздравить себя с тем, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в столице, обошла стороной Дептфорд и даже вызвала сюда наплыв перепуганных лондонцев, плативших хорошие деньги за помещение и стол. Народу понаехало так много, что никто не обратил внимания на четырех человек, также прибывших из столицы, хотя трое из них имели более чем сомнительную репутацию. Это были карточный шулер Инграм Фризер, его достойный помощник вор Николас Скирс и, наконец, правительственный шпион и провокатор Роберт Пули. А четвертым был человек, которого, казалось бы, трудно было встретить в такой компании, – Кристофер Марло.

Все четверо отправились в трактир на улице Дептфорд-стрэнд, принадлежавший некоей Элеоноре Булл. Там они начиная с 10 часов утра, как отмечалось позднее в протоколе, составленном следователем, «пообедали и после обеда мирно прогуливались, бродили по саду, примыкавшему к указанному дому, вплоть до шести часов вечера. Вслед за тем они вернулись из упомянутого сада и совместно поужинали». После ужина Марло улегся на кровать в своей комнате, тогда как трое его компаньонов уселись на скамейку спиной к своему знакомому. Инграм Фризер сидел посередине.

Вскоре возник спор, Фризер и Марло обменялись резкими словами, речь шла о денежных расчетах. Марло в ярости схватил нож, который болтался у его противника на ремне за спиной, выхватил его из ножен и ударил Фризера рукояткой по голове, нанеся поверхностную рану. Фризер успел схватить Марло за руку. В последовавшей схватке, говоря словами того же протокола, Фризер «вышеупомянутым кинжалом стоимостью 12 пенсов нанес названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной два дюйма и шириной один дюйм; от смертельной раны вышеназванный Кристофер Марло тогда же и на том же месте умер».

Поскольку королева Елизавета находилась в пределах 12 миль от Дептфорда, расследование, согласно закону, было поручено королевскому следователю Данби, который и составил протицитированный протокол. В течение длительного времени друзья Марло не знали обстоятельств его трагической гибели, многие считали, что он пал жертвой чумы. По заключению медиков, рана, подобная той, которая описана в протоколе, не должна была вызвать мгновенную смерть. Еще более странной, на первый взгляд, является судьба убийцы. Его первоначально посадили в тюрьму, однако уже через месяц он был помилован Елизаветой на том основании, что действовал в порядке самозащиты.

Подобная королевская милость редко оказывалась так скоро после свершения преступления. Брат умершего в 1590 году министра Уолсингема Томас Уолсингем, бывший другом и покровителем Марло, немедленно принял Фризера к себе на службу, на которой тот находился ранее и оставался еще и 20 лет спустя (причем использовался для выполнения особо «деликатных» и уголовно наказуемых дел).

Интересно также еще одно обстоятельство. В мае 1593 года Роберт Пули уехал из Англии в Гаагу с очередным шпионским заданием. В день, когда был убит Марло, он только возвратился с секретной информацией для сэра Томаса Уолсингема и после встречи с хозяином спешно направился в Дептфорд, в дом Элеоноры Булл, где встретился с Марло, Фризером и Скирсом. Вряд ли это он сделал по собственной инициативе. Однако зачем Марло – в это время уже не безусому юноше – было проводить время со столь подозрительными и опасными людьми, если он не знал твердо, что они получили приказ оказать ему помощь?

Долгое время в распоряжении историков литературы были только сбивчивые показания современников Марло, передававших ходившие тогда слухи о том, как произошло убийство. В 1820 году один из ученых направил в городок Дептфорд, неподалеку от Лондона, где произошло убийство, письмо к местному священнику с просьбой поискать какие-либо сведения об этом событии в церковноприходских реестрах. (В них записывались рождения, браки и смерти.) В ответ священник прислал выписку, гласившую: «1 июня 1593 г. Кристофер Марло убит Фрэнсисом Арчером». В 1925 году английский ученый Лесли Хотсон отыскал в государственном архиве подлинник заключения, составленного следователем Данби, и приговор присяжных заседателей относительно убийства Марло. Присяжные сочли, что Марло был убит 30 мая 1593 года Инграмом Фризером, действовавшим в целях самозащиты. Убийство произошло в присутствии Скирса и Роберта Пули.

Сторонники кандидатуры Марло на роль Шекспира, конечно, не преминули воспользоваться этим разночтением имени убийцы. Калвин Гофман построил такую, внешне эффектную гипотезу. Марло якобы опасался нового вызова в Тайный совет, пыток, осуждения. Тогда ему на помощь пришел Томас Уолсингем, который инсценировал убийство, причем для этого вовлек в заговор не только своих слуг и подчиненных – Пули, Фризера, Скирса, но и Данби, который провел следствие с непонятной торопливостью, не допросил даже хозяйку дома Элеонору Булл и, главное, взял с потолка имя убийцы «Арчер», лишь потом заменив его именем Фризера. Быть может, убили какого-нибудь заезжего моряка, которого никто не знал в Дептфорде и которого было легко выдать за Марло? Тот же переждал опасное время в имении Уолсингема, потом уехал на континент и в течение долгих лет посылал в Англию пьесы, которые ставились под именем Шекспира.

Остроумная гипотеза, не правда ли? Однако в ней есть один существенный недостаток – она не опирается ни на какие доказательства, кроме того, что произведения Шекспира стали появляться вскоре после 30 мая 1593 года, а также на не относящиеся к делу сходные места в пьесах Марло и Шекспира. Эта теория строится также на домыслах, что в некоторых шекспировских драмах содержится будто бы намек на судьбу Марло и что сонеты, посвященные таинственному «W. Н.», в действительности были адресованы Томасу Уолсингему, фамилию которого иногда писали через дефис – Walsing-Ham.