6

Возможно, все дело было в раннем часе, но ипподром оказался совсем не таким, каким представляла его Келси. Скачки для нее означали нечто гораздо большее, чем лошади и скорость. Не они, а тотализатор и игроки – скверно пошитые костюмы, толстые сигары, пивной перегар и запах пота проигравших – вот что возникало в ее воображении.

Пьяный конюх, которого Гейб выгнал накануне утром, прекрасно вписывался в эту картину. Именно он казался характерной приметой скакового мира – он, а вовсе не умиротворенное спокойствие и некоторая таинственность пустынного стадиона, встретившие Келси прохладным и ранним утром.

Когда Келси и Наоми приехали на ипподром, скаковая дорожка была укрыта туманом. Лошадей отправили еще раньше, чтобы успеть вывести их из фургона, оседлать и разогреть для утренней тренировки. Пока на кольцевом треке было тихо; голоса коноводов и позвякивание упряжи заглушал плотный туман, в котором фигуры людей плыли, словно призрачные, бесплотные тени. Несколько человек стояли у ограждения дорожки и потягивали из бумажных стаканчиков дымящийся кофе.

– Это хронометристы, – пояснила Наоми. – Их иногда называют прикидчиками. Большинство работает на ипподром или на информационный листок «Дейли рейсинг»; они часами стоят здесь с секундомером в руках, замеряя скоростные показатели лошади и рассчитывая гандикап. – Она улыбнулась. – Скорость – вот за чем все здесь гоняются. В какой-то мере это свойственно всем без исключения. В общем, мне казалось, что будет лучше, если, знакомясь с нашим миром, ты будешь рассматривать его именно с этой точки зрения.

– Да… Здесь очень красиво. Этот ползущий по земле туман, эти деревья, которые едва видны в тумане, пустые, выметенные трибуны… Признаться, я действительно представляла все это по-другому. – Келси повернулась к стоящей подле нее женщине – стройной, светловолосой, одетой в вязаную кофту и узкие, облегающие джинсы. – Совсем по другому.

– Большинству людей скачки видны только с одной стороны. Две минуты вокруг столба по дорожке – и все. Гонка для них заканчивается почти мгновенно, едва успев начаться. И все равно это очень увлекательное зрелище, а иногда – просто страшное. Триумфы, трагедии – все это происходит у тебя на глазах. Порой и о людях судят так же однобоко – по одному-единственному слову, по одному поступку… – В голосе Наоми послышалась горечь, но Келси уловила и еще что-то, возможно, простое и мудрое приятие всего того, что с ней случилось.

– Идем, – сказала Наоми, – я отведу тебя к стойлам. Именно там и происходят настоящие события.

…И встречаются настоящие характеры. Келси обнаружила это, едва оказавшись за кулисами ипподромного мира. Стареющие жокеи, начавшие проигрывать на треке или набравшие слишком большой вес, предлагали свои услуги в качестве тренеров-наездников, запрашивая порой по сорок долларов за тренировку. Остальные – совсем молодые, с горящими взглядами, почти мальчишки – толклись тут же, надеясь на удачу и стремясь получить свой шанс. Все разговоры были только о лошадях: обсуждались достоинства того или иного скакуна и тактика скачек. Конюх в бесформенной мягкой шляпе с опущенными полями провел в поводу прихрамывающую лошадь, монотонно напевая ей что-то ласковое, успокаивающее.

Здесь не чувствовалось ни волнения, ни азарта, ни ажиотажа. Все было обыденно, рутинно, привычно, все повторялось ежедневно, изо дня в день, в час, когда большинство людей еще спало или клевало носом над своей первой утренней чашкой кофе.

Слегка освоившись, Келси выделила среди окружающих мужчину в бледно-голубом костюме и до блеска начищенных ботинках, который разговаривал с конюхом, одетым в потрепанный кардиган. Взгляд у конюха показался Келси на удивление спокойным, почти отсутствующим. Мужчина в костюме, напротив, горячился и время от времени – видимо, в такт своим словам – тыкал в воздух короткопалой волосатой рукой. При каждом его движении на указательном пальце вспыхивал бриллиантами золотой перстень. Драгоценные камни были расположены в форме лошадиной подковы.

– Билл Канингем, – прокомментировала Наоми, перехватив направление взгляда дочери.

– Канингем? – Келси нахмурилась, пытаясь припомнить, откуда она знает эту фамилию. – Это не его упоминал конюх, которого вчера выгнал Гейб?

– «Рискованное дело» когда-то принадлежало Канингему. Лет двадцать пять тому назад Билл получил эту ферму по наследству… – В голосе Наоми проскользнули пренебрежительные, почти презрительные нотки, хотя она явно старалась это скрыть. – Он едва не развалил дело окончательно, когда ферма попала к Гейбу. Теперь Билл является совладельцем нескольких неплохих лошадей, но в собственности имеет только одного или двух посредственных скакунов. Сам он живет в Мериленде, а скакунов для него тренирует Кармайн, который работает не только на Канингема, но еще на нескольких владельцев. Сейчас Кармайн как раз выслушивает инструкции и руководящие указания своего босса и, разумеется, со всем соглашается. В любом случае он будет поступать так, как ему больше нравится, потому что все знают: Билл – настоящая задница. О-ох!.. – Наоми испустила тяжелый вздох. – Он нас заметил.

– Наоми! – Билл Канингем приближался к ним неестественно медленной походкой, которая позволяла окружающим как можно лучше разглядеть его. Глаза Канингема, когда он взял руки Наоми в свои, засверкали, словно отполированные мраморные шарики.

– Как приятно видеть тебя, особенно в это серое унылое утро!

– Привет, Билл. – За свою жизнь Наоми привыкла с легкостью выносить общество даже таких круглых дураков, как Канингем, и теперь небрежно подставила щеку для поцелуя. – Нечасто нам удается увидеть тебя на утренней тренировке.

– У меня новая кобыла, довольно перспективная, и я уже заявил ее на скачки в Хайале. Она вполне может финишировать в призах – во всяком случае, жокей очень ею доволен. Я только что растолковал Кармайну, как ее правильно работать – сколько реприз галопа и сколько рыси. Не хочется перегружать такую кобылу.

– Ну конечно, – поддакнула Наоми. – Познакомься, это моя дочь Келси.

– Дочь? – Изображая удивление, Канингем надул щеки. Как и все местные жители, он, несомненно, уже слышал о приезде Келси. – Ты, должно быть, хочешь сказать – сестра? Раз познакомиться, дорогуша. – Он с энтузиазмом потряс протянутую руку Келси. – Решила пойти по мамочкиным стопам, да?

– Мне просто любопытно было взглянуть.

– Да, здесь есть на что посмотреть. Мы продержим твою дочь до сумерек, – добавил он, подмигнув Наоми. – Если надумаешь делать ставки, Келси, проконсультируйся со мной. Я подскажу тебе, на кого ставить.

– Спасибо.

– Ничего не пожалею для Наоми и ее маленькой дочурки, – торжественно заявил Канингем. – Знаешь, крошка, если бы я в свое время быстрее поворачивался, то мог бы стать твоим папой. Не забывай об этом.

– Держи карман шире, – вполголоса пробормотала Наоми, когда Канингем снова вернулся к своему тренеру, и пояснила: – Ему нравится считать, что я к нему неровно дышала, хотя на самом деле для этого нет никаких оснований. Вернее, почти никаких. Просто один раз я была недостаточно проворна и не сумела увернуться от одного слюнявого поцелуя.

– У тебя действительно хороший вкус. Кстати, что он говорил о своей новой лошади?

– Ох! – Наоми уперла руки в бока и от души расхохоталась. – Билл любит говорить на профессиональном жаргоне. Он воображает, будто сможет одурачить людей и заставить их поверить, будто знает что-то такое, чего не знают другие. На простом английском языке все им сказанное означает, что на классификационных скачках он выбрал кобылу, которую владелец выставил на продажу. Лошадь выиграла, а Билла устроила запрашиваемая цена. И теперь ему не хочется, чтобы лошадь устала на тренировке.

Она неожиданно нахмурилась и посмотрела Канингему в спину.

– Билл из тех, кто дополнительно платит жокею за каждый удар хлыстом. Если конь пересекает финишную черту без плетки, ему начинает казаться, будто его провели.

– В таком случае ты была с ним удивительно вежлива.

– Это ничего мне не стоило. – Наоми пожала плечами. – К тому же мне лучше других известно, каково это – быть изгоем. Идем, Моисей должен был уже рассадить мальчиков.

Они прошли в паддок, где конюшенных мальчиков подсаживали на лошадей. Келси обратила внимание, что их седла были совсем маленькими – величиной с небольшую подушечку. Мальчики – так их называли вне зависимости от пола и возраста – стояли высоко на коротких стременах, в то время как тренеры – тоже верхами – выезжали на дорожку рядом или позади них.

– Вот один из наших. – Наоми указала на гнедого жеребца, который двигался нервным, упругим шагом. – Если тебе все же захочется сделать сегодня ставку, можешь рискнуть на него парой долларов. Он боец по характеру, к тому же эта дорожка ему особенно нравится.

– А ты? Ты делаешь ставки?

– Гм-м… – Наоми взглядом провожала Моисея, который ехал за гнедым на расстоянии полукорпуса. – Никогда не отказывалась от рискованных предприятий. Давай посмотрим, как он побежит.

На тренировочной дорожке ипподрома были и другие лошади. Туман медленно поднимался, и они неслись сквозь него, словно артиллерийские снаряды, рассекая его, разрывая, заставляя клубиться и закручиваться в спирали. При виде этого зрелища у Келси захватило дыхание. Ладные, крепкие тела на тонких, сухих ногах, выброшенная ими земля, вытянутые напряженные шеи и пригнувшиеся к самым гривам хрупкие мальчишеские фигуры всадников – все это было не просто красиво, а волшебно красиво. Келси даже показалось, что ее сердце забилось часто-часто, в унисон с барабанным боем копыт по земле.

– Вон он! – воскликнула она, не в силах сдерживать свой восторг. – Вон твой гнедой!

– Верно, – подтвердила Наоми. – Сегодня быстро скачут. Мо наверняка велел мальчику пройти дистанцию без минуты, то есть за две минуты или чуть быстрее.

– А как наездник узнаёт время?

– У него в голове часы, – раздался сзади голос Гейба, и Келси вздрогнула от неожиданности, но, не в силах оторвать взгляда от мчащихся по кругу лошадей, даже не обернулась в его сторону.

– Твой гнедой действительно неплохо выглядит, – добавил Гейб, останавливаясь рядом с ними.

– К дерби^[8] он будет еще лучше, – отозвалась Наоми и прищурилась. – А этот красавец – твой, верно?

– Верно. – Гейб оперся на ограждение, глядя, как конь несется мимо. – Я назвал его Дубль. К маю месяцу он тоже наберет отменную форму.

Келси не понимала, как это возможно. На ее взгляд, оба коня выглядели превосходно, оба мерили дорожку длинными, плавными скачка́ми, оба выбрасывали из-под копыт комья земли, взлетавшие высоко в воздух. Порой казалось, что они не бегут, а летят по воздуху и что их тонкие, мускулистые ноги, подобно крыльям, поднимают их над землей все выше и выше.

Она могла бы стоять здесь часами и любоваться, как лошади одолевают второй поворот. На самом деле вся скачка заняла чуть больше двух минут – это могли подтвердить и прикидчики, и тренеры, стоявшие у финишного столба со своими секундомерами, но для Келси лошади летели над землей вне времени, вне реальности, словно они сошли с прекрасной картины в старинной пыльной раме.

– Ты уже выбрала себе фаворита? – спросил у нее Гейб.

– Нет. – Келси отвечала, не глядя на него, – меньше всего ей хотелось, чтобы воспоминания о том, что она слышала вчера вечером, испортили ей настроение. – Я не игрок и вообще не люблю азартных игр.

– Тогда я не предлагаю тебе побиться об заклад, что еще до конца дня ты побежишь к окошечку кассы, чтобы сделать ставку.

Келси пожала плечами. Поначалу она хотела промолчать, но искушение оказалось слишком велико.

– Билл Канингем, – мстительно сказала она, – предлагал мне помощь и совет.

– Канингем? – Гейб беззаботно хохотнул. – Надеюсь, у тебя достаточно вместительные карманы.

Он снова оперся на ограждение и вспомнил о сигаре, которая лежала в кармашке его куртки, но потом подумал, что запах табака помешает ему наслаждаться ароматом, исходящим от Келси. Каким бы легким, едва уловимым он ни казался, этот запах был из тех, что, раз войдя в сознание мужчины, остается там еще долго после того, как сама женщина исчезла.

– Утро – мое любимое время, – пробормотала Наоми, прикрывая глаза ладонью от внезапно проглянувшего сквозь туман солнца. – Такое ощущение, что начинаешь жизнь с чистого листа.

– Возможности… – Гейб посмотрел на Келси. – Все дело в том, как мы используем представившиеся нам возможности.

Потом они вместе пошли к стойлам. Там уже расседлывали и прогуливали разгоряченных скачкой лошадей, от их влажных шкур валил пар. Конюхи осматривали ноги в поисках потяжек, ушибов и засечек. Чалой кобыле смазывали маслом копыта. Кузнец в кожаном фартуке подправлял подкову, рядом стоял на земле облупившийся металлический ящик с инструментами.

– Как на картинке, верно? – спросил Гейб, словно подслушав мысли Келси.

– Да, очень похоже.

– И то же самое могло происходить сто лет назад. Или пятьсот. Чистокровная лошадь легко может повредить себе ноги, поэтому мы весьма тщательно следим за их состоянием. Взгляни вон туда. Куда, по-твоему, смотрит тренер?

Келси повернулась и увидела лошадь, которую конюшенный мальчик вел в поводу. Тренер шел сзади и смотрел вниз.

– На лошадиные ноги.

– И будь уверена, он еще долго не спустит с них глаз. – Кивком головы Гейб указал в другую сторону. – И это тоже продолжается уже почти тысячу лет, даже больше.

Келси увидела немолодого мужчину в мягкой жокейской шапочке с козырьком, который следовал по пятам за Моисеем и безостановочно что-то говорил.

– Кто это? – спросила она.

– Импресарио какого-нибудь жокея. Они переходят от конюшни к конюшне и пытаются убедить всех и каждого, что они представляют интересы нового Билла Шумейкера. – Гейб наклонился к Наоми и поправил выбившуюся прядь ее волос. – Принести вам кофе?

– Я не против. А ты, Келси?

– Спасибо, с удовольствием. А можно я подойду поближе к твоей лошади, пока ее прогуливают?

– Валяй.

Наоми уселась на перевернутое ведро. Утренняя тренировка была почти закончена, начинался период ожидания. А ждать Наоми умела. Кроме того, сегодня она получала особенное удовольствие, наблюдая за тем, как ее дочь ходит по кругу рядом со скакуном и, наверное, задает конмальчику вопросы. Ребенком она была очень любопытна. Вот только тогда в Келси не было того отчужденного равнодушия, которое она чувствовала в дочери теперь.

Правда, сегодня, пока они стояли в тумане и смотрели, как первые лошади проходят поворот тренировочной дорожки, Наоми вдруг показалось, что напряженность между ними исчезла, но это продолжалось лишь одно короткое мгновение. Потом неловкость вернулась. Она не бросалась в глаза, была едва заметна, но Наоми все равно ее ощущала. В ее дочери вообще было много такого, что не лежало на поверхности, но Наоми видела и понимала почти все.

В этот момент раздался смех Келси. Наоми услыхала и подумала, что это, пожалуй, первый раз, когда она слышит искренний, ничем не сдерживаемый смех дочери.

– Келси сама нашла себе развлечение, – заметил Гейб, протягивая Наоми стаканчик с кофе.

– Я знаю, – кивнула Наоми. – И рада этому. Я как раз сижу и думаю о том, что когда-нибудь мы будем чувствовать себя легко и свободно в обществе друг друга.

В горле у нее давно пересохло, и она отхлебнула глоток горячего, подслащенного кофе.

– Мне просто очень хочется дотронуться до нее. Хотя бы раз обнять, прижать к себе, но я не могу. Келси может позволить мне… просто из жалости, а это будет гораздо хуже, чем если она меня оттолкнет.

– Но она здесь. – Гейб ласково провел ладонью по волосам Наоми. – Она не производит впечатления человека, который поедет туда, куда ему ехать не хочется.

– Я вовсе не жду, что она будет любить меня, как прежде. Но я хочу, чтобы она позволила мне любить себя. – Наоми накрыла рукой задержавшуюся у нее на плече ладонь Гейба.

В этот момент вернулась Келси. Она притворилась, будто не замечает позы, в которой стояли Гейб и ее мать, и даже изобразила на лице благодарную улыбку, принимая бумажный стаканчик с кофе. «Это их дело», – напомнила она себе.

– Спасибо, – кивнула она. – Между прочим, мне только что назвали победителей во всех сегодняшних скачках. Мне сказали, что я должна поставить на них, и тогда я непременно выиграю кучу денег.

– У Джимми всегда наготове десяток советов, – заметила Наоми. – Но он ошибается так же часто, как и бывает прав.