– Да, это правда. И я бы охотно с ним пообщалась при других обстоятельствах. – Она наклонилась и схватила отца за подбородок. – Но не сейчас.

– Как грубо, – неодобрительно произнес Фэйрчайлд. – Твоя мать, покойся с миром ее душа, была бы разочарована тобой.

Кирби скрипнула зубами:

– Папа, а как же Ван Гог?!

– Все идет по плану, – уверил он ее. – Еще несколько дней.

Готовая рвать на себе волосы, она прошествовала к окну башни.

– О, кровавое убийство.

«Старческий маразм, – решила она, – должно быть, старческий маразм». Как он мог решиться пригласить его в такое время? На следующей неделе, в следующем месяце – понятно, но сейчас? «Этого человека не так-то легко обмануть», – мрачно подумала она.

С первого взгляда она поняла, что он не просто привлекателен – очень привлекателен, а опасен.

Большие карие глаза светились умом, длинные тонкие губы говорили о решительном характере. Возможно, он держался немного напыщенно. Инстинктивно она чувствовала в Адаме Хайнесе жестокость.

Она хотела бы отлить его бюст в бронзе. Прямой нос, острые углы и плоскость лица, волосы глубокого оттенка полированной бронзы и немного длинноваты. О, как бы она хотела запечатлеть надменность и властность этого лица! Но не сейчас.

Вздохнув, Кирби пожала плечами. Фэйрчайлд усмехнулся у нее за спиной. Когда она обернулась, он уже снова возился с глиной.

– Скорее всего, он захочет зайти сюда, ты знаешь. – Она спрятала руки в карманы, не обращая внимания на покрывавшую их сажу. У них возникла проблема, и ее надо как-то решать. Лучшие годы своей жизни Кирби провела, расхлебывая кашу, которую радостно заваривал отец. По-другому она не могла. – Будет странно, если мы не покажем ему твою студию.

– Покажем завтра.

– Он не должен увидеть Ван Гога. – Кирби приготовилась дать отцу отпор и настоять на своем хотя бы в этом вопросе. – Я не дам тебе еще больше все усложнить.

– Он его не увидит. С чего бы ему вообще его видеть? – Отец бросил на нее быстрый взгляд широко раскрытых глаз. – Это не имеет к нему никакого отношения.

Кирби вдруг осознала, что ведет себя глупо. «Ну конечно, не увидит», – подумала она. Да, возможно, отец был немного… необычным, но его нельзя назвать беспечным. Как, впрочем, и ее.

– Слава богу, все почти закончилось, – произнесла она.

– Еще несколько дней, и все – он улетит куда-нибудь высоко в горы Северной Америки. – Он сделал широкий, неопределенный жест рукой.

Кирби заметила холст на мольберте в дальнем углу. Пасторальная сцена была далеко не умиротворяющей, а напротив, полна энергии и жизни. Рваные агрессивные мазки передавали бешеный ритм движения. Картина явно не нуждалась ни в восхищении, ни в похвале. Она влекла и хватала за горло. Кричала о боли и триумфе, страдании и восторге. Кирби открыла рот в невольном восхищении. Сам Ван Гог, по ее мнению, не написал бы лучше.

– Папа. – Она обернулась к нему, их взгляды встретились, отец и дочь понимали друг друга без слов. – Ты невероятен.

К семи часам Кирби не только смирилась с присутствием гостя в доме, но и приготовилась насладиться его обществом. К счастью, она умела наслаждаться тем, с чем ей предстояло бороться, – отличительная черта ее характера. Наливая в бокал вермут, она осознала, что ищет встречи с ним, желая содрать внешний слой лоска. Сложилось предчувствие, что Адам Хайнес скрывает более заманчивые слои.

Она опустилась на стул, скрестила ноги и взглянула на громко причитающего отца.

– Она ненавидит меня! Не слушается! Почему, Кирби?! – Он вытянул руки в страстной мольбе. – Я хороший человек, любящий отец, верный друг.

– Все дело в твоем отношении, папа. – Она пожала плечами, продолжая попивать вермут. – У тебя нарушен эмоциональный баланс.

– В эмоциональном плане у меня все в порядке. – Фыркнув, Фэйрчайлд поднял бокал. – Абсолютно все, черт возьми. Проблема в глине, не во мне.

– Ты слишком самонадеянный, – простодушно произнесла она.

Фэйрчайлд запыхтел, словно паровоз, пытающийся забраться на высокий холм.

– Самонадеянный? Что это, к дьяволу, за слово такое?

– Прилагательное. Шесть слогов. Тринадцать букв.

Направляясь в гостиную, Адам услышал спор. Проведя полдня в относительном спокойствии, он не был уверен, что справится с очередным приступом безумия хозяина дома. Голос Фэйрчайлда постепенно повышался, и Адам, остановившись у двери, увидел, как художник взволнованно нарезает круги по студии.

«Макинтайр заплатит за это, – мысленно поклялся Адам. – Месть будет медленной и изощренной». Фэйрчайлд осуждающе ткнул куда-то пальцем. Адам посмотрел в ту сторону и на мгновение застыл, ошеломленный.

Девушка, сидевшая в кресле, настолько разительно отличалась от того замызганного трубочиста с косами, что он никак не мог связать в единое целое два этих образа. На ней было платье из тончайшего шелка, такого же темного, как ее волосы, с богато расшитым лифом и длинным разрезом, открывавшим взору нежное бедро. Адам разглядывал ее профиль, пока она невозмутимо слушала взбудораженного отца. Ее лицо с тонкими, красиво очерченными линиями и высокими скулами отличалось идеальной овальной формой. Полные губы были немного изогнуты в подобие улыбки. Кожа золотисто-медового оттенка – теперь ее не скрывал слой сажи – казалась бархатной. Только большие серые глаза, задорно поблескивая, напоминали о том, что это та же самая девушка. Подняв руку, она откинула темные волосы, ниспадавшие на плечи.

В ней таилось нечто большее, чем просто красота, хотя Адам встречал женщин и более прекрасных, чем Кирби Фэйрчайлд. Но это «нечто» в ней… Он пытался подобрать правильное слово, но оно ускользало.

Словно почувствовав присутствие Адама, Кирби повернула голову и снова беззастенчиво уставилась на него любопытным взглядом, в то время как ее отец продолжал нести несусветный бред. Медленно, очень медленно она улыбнулась. Адама захлестнула волна невероятной силы.

Сексуальность, неожиданно осознал он. Подобно тому как другие женщины благоухали дорогим парфюмом, Кирби Фэйрчайлд источала сексуальность, необузданную, беспощадную, почти непереносимую.

Быстро оценив силу Кирби, он понял, что ее не так-то легко обмануть. С Фэйрчайлдом можно управиться запросто, но с его дочерью придется держать ухо востро. К тому же Адама уже переполняло желание заняться с ней любовью. Необходимо действовать крайне осторожно.

– Адам, – заговорила она мягким голосом, который тем не менее заглушил крик ее отца. – Вы, похоже, нашли нас. Входите, папа почти закончил.

– Закончил?! Да я уничтожен! Своим собственным ребенком! – Фэйрчайлд направился к Адаму, едва тот вошел в комнату. – Она назвала меня самонадеянным. Неужели это слово позволительно употреблять дочери, я вас спрашиваю?

– Аперитив? – вмешалась Кирби и плавно поднялась. Адаму всегда казалось, что так могут двигаться только высокие, гибкие женщины.

– Да, спасибо.

– Вам подходит комната? – Лицо Фэйрчайлда снова озарилось улыбкой, он плюхнулся на диван.

– Вполне. – Адам решил, что сможет управлять ситуацией, только если притворится, что все нормально. Притворство, в конечном счете, часть игры. – У вас весьма… необычный дом.

– Я люблю его. – Довольный, Фэйрчайлд откинулся на спинку. – Он построен на рубеже веков богатым обезумевшим английским лордом. Ты покажешь завтра дом Адаму, Кирби?

– Конечно. – Она вручила гостю бокал, посмотрев ему прямо в глаза.

В ее ушах блестели алмазы, холодные, точно лед. Он почувствовал жар во всем теле.

– С нетерпением жду.

Стиль, наконец решил Адам. Врожденный или выработанный с годами, но у мисс Фэйрчайлд собственный стиль.

– Мы постараемся вам угодить. – Она улыбнулась поверх бокала, думая об Адаме.

Адам снова посмотрел на Фэйрчайлда:

– Ваша коллекция произведений искусства сделает честь любому музею. Тициан в моей комнате великолепен.

«Тициан, – в панике подумала Кирби. Как она могла забыть о нем? Господи, что теперь делать? Хотя какая разница? – Сейчас это уже не имеет значения, – уверила она себя. – Ничего нельзя изменить».

– Полотно с видом на Гудзон на западной стене… – Адам снова повернулся к Кирби, пока она пыталась успокоиться. – Это ваша работа?

– Моя… о да. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. С Тицианом она разберется позже. – Я забыла об этом. Боюсь, она немного сентиментальна. Я тогда была влюблена в сына шофера. Там мы целовались.

– У него кривые зубы, – напомнил Фэйрчайлд.

– Любовь побеждает все.

– Берег Гудзона – неподходящее место для потери девственности, – серьезно заявил отец. Поболтал напиток в бокале, затем осушил его.

Обрадовавшись резкой вспышке отеческих чувств, Кирби решила все обратить в шутку:

– Я не теряла девственность на берегу Гудзона. – Лукавые огоньки мерцали в ее глазах. – Я потеряла ее в «Рено» в Париже.

«Любовь побеждает все», – про себя повторил Адам.

– Ужин подан, – важно объявил Кардс, появившись в дверях.

– Вовремя. – Фэйрчайлд подскочил. – Человек умирает с голоду в своем собственном доме.

Кирби посмотрела с улыбкой вслед удалившемуся отцу и предложила руку Адаму:

– Идемте?

Столовую украшали полотна кисти Фэйрчайлда. Огромная уотерфордская люстра отбрасывала отсветы на красное дерево и хрусталь. В массивном каменном камине ревело пламя. Вокруг витали ароматы горящей древесины, свечей и жареного мяса. Бретонское кружево и серебро впечатляли. Но картины Фэйрчайлда превосходили все.

Казалось, у него не было определенного стиля. Его стилем являлось искусство, изображал ли он воздушный, наполненный светом пейзаж или портрет в мягких, затемненных тонах. Четкие или едва ощутимые мазки кисти, масло, рассекающее, точно нож, полотно или расплывчатая акварель, – он создавал все. Великолепно.

Столь же неординарным было его мнение о других художниках. Пока они сидели за длинным столом, ломящимся от яств, Фэйрчайлд подробно рассказал о мастерах, словно ему посчастливилось перенестись в прошлое и познакомиться с каждым из них лично. Рафаэль, Гойя, Мане…

Его теории интриговали, знание впечатляло. Душа художника в Адаме откликалась на его зов. Но разум, практичный разум, требовал осторожности, чтобы выполнить задание. Противоречивые силы разрывали его на части. А влечение к женщине заставляло все тело зудеть.

Он обругал Макинтайра.

Адам пришел к выводу, что несколько недель в обществе Фэйрчайлдов могут оказаться весьма занимательными, несмотря на странности этой семейки. Пока не стоит беспокоиться о сложностях, вполне можно втянуться в игру. Он расслабился, ожидая подходящего момента для первого хода.

Информация, которой он располагал, весьма отрывочна. Фэйрчайлду за шестьдесят, он вдовец более двадцати лет. Его творчество и талант известны всем, но частная жизнь покрыта тайной. Возможно, в силу характера, возможно, по необходимости, размышлял Адам.

О Кирби он не знал почти ничего. Она держалась в тени до своего дебюта год назад. Несмотря на беспрецедентный успех, они с отцом редко афишировали свои работы. Ее имя часто мелькало на страницах модных журналов или желтых газет, например, когда она летала в Санкт-Мориц с теннисистом или на Мартинику с популярным голливудским актером. Он знал, что ей двадцать семь лет и она не замужем. Не из-за недостатка ухажеров, заключил Адам. Она принадлежала к тому типу женщин, которых мужчины добивались изо всех сил. Если бы она жила в другом столетии, рыцари сражались бы за нее на турнирах. Он уверен, она бы от всей души наслаждалась подобным зрелищем.

Фэйрчайлды, в свою очередь, знали об Адаме то же, что и все. Он родился в благополучной семье, родители дали ему время и возможность развивать свой талант. В двадцать лет он прославился. Спустя двенадцать лет уже был широко известен в творческих кругах. Жил в Париже, Швейцарии, затем окончательно обосновался в Штатах.

В юности много путешествовал и рисовал. Искусство всегда стояло у него на первом месте. Под маской самообладания, практичности и утонченности скрывалась жажда приключений, сдобренная хитростью. Тут и появился Макинтайр.

«Я просто обязан научиться контролировать ситуацию, – наставлял себя Адам. – Необходимо научиться говорить „нет“. И в следующий раз, когда Мака посетит вдохновение, он может катиться ко всем чертям».

Когда они перебрались в гостиную к кофе и бренди, Адам прикинул, что управится с работой за пару недель. Да, дом действительно огромен, но в нем живет всего лишь небольшая горстка людей, а благодаря сегодняшней прогулке он изучил место достаточно хорошо. Все остальное – дело времени.

Немного успокоившись, он переключил внимание на Кирби. В этот момент она выглядела настоящей хозяйкой – очаровательной, величественной. Роскошной и утонченной. Походила на тех женщин, которые всегда привлекали его, – ухоженная, воспитанная, умная, обаятельная. Комната пропиталась запахом роз, паленой древесины и ее особенным, почти неуловимым ароматом. Адам почувствовал, как его тело расслабляется.

– Почему бы тебе не сыграть, Кирби? – Фэйрчайлд снова налил бренди себе и Адаму. – Это помогает очистить мой разум.

– Хорошо. – Сдержанно улыбнувшись Адаму, Кирби перешла в дальний конец гостиной и провела пальцами по крыловидному инструменту, который Адам принял за небольшое пианино.

Однако, услышав первые аккорды, понял, что ошибся. Клавесин. Он удивился. Мелодия наполнила комнату. Адам тут же узнал композитора и поразился еще больше. Бах. В двадцатом веке никому бы и в голову не пришло исполнять Баха на клавесине.

Все время, пока Кирби играла, Фэйрчайлд сидел с полузакрытыми глазами, двигая пальцем в такт мелодии. Ее же взор был печален, губы бледны и плотно сжаты. Неожиданно она подмигнула Адаму, не пропустив при этом ни единой ноты. И постепенно перешла к произведениям Брамса. В то мгновение Адам осознал, что сгорает от желания видеть ее в постели. Запечатлеть ее образ на полотне.

– Я чувствую его! – Фэйрчайлд подскочил и заметался по комнате. – Я чувствую его! Вдохновение! Золотой свет!

– Аминь, – пробормотала Кирби.

– Я покажу тебе, ты, злобный ребенок! – Скалясь, как горгулья перед домом, Фэйрчайлд склонился над клавесином. – К концу недели я создам нечто такое, что твои творения в сравнении с этим будут походить на дверные пружины.

Кирби приподняла бровь и поцеловала его в губы.

– Козлиный помет.

– Ты возьмешь свои слова назад, – предупредил он, пробкой вылетев из гостиной.

– Искренне надеюсь, что нет. – Поднявшись, она взяла бокал. – В папе живет противный дух соперничества. – И это постоянно ее радовало. – Еще бренди?

– Ваш отец довольно… необычная личность.

На ее пальце вспыхнул изумруд, когда она разливала напиток. Он заметил, насколько тонкие и узкие у нее руки в сравнении с твердым блеском камня. Но в них таится и сила, подумал Адам, тоже направляясь к бару. Сила необходима художнику.

– Вы сдержанны. – Она повернулась и посмотрела на него. Ее губы немного порозовели. – Очень сдержанны, не так ли, Адам?

Он уже знал, что не стоит доверять наигранному равнодушию на ее лице.

– В определенных обстоятельствах.

– В большинстве случаев. Жаль.

– Неужели?

Она привыкла сохранять зрительный контакт во время любого столкновения, поэтому он продолжал смотреть ей в глаза чистейшего серого цвета, без намека на какие-либо иные оттенки.

– Я думаю, вы были бы очень интересным человеком, если бы не ограничивали сами себя. Полагаю, вы продумываете все слишком тщательно.

– Это проблема? – Его голос стал холодным. – Странно, что вы это заметили, ведь мы познакомились совсем недавно.

«Нет, он далеко не скучный», – решила она, обрадовавшись его вспышке раздражения. Отсутствие каких-либо эмоций в человеке Кирби находила печальным.

– Я могу охарактеризовать человека уже после часа знакомства, но в вашем случае не понадобилось и этого, я уже видела ваши работы. Помимо таланта вы обладаете самоконтролем и чувством собственного достоинства. Кроме того, весьма консервативны.

– Почему я чувствую себя оскорбленным?