Беда, если канцеляризмы присущи самому переводчику, писателю. В огромном, подавляющем большинстве случаев лучше заменить официальное или книжное слово – разговорным, длинное – коротким, сложное – простым, стертое, безликое – конкретным, образным
Спору нет, изредка чисто канцелярские слова и обороты даже нужны – для портрета или речи сухаря-чиновника, для «жанровой сценки» в совершенно определенном духе. Но тем важнее, чтобы весь окружающий текст и речь других людей были совсем иными – живыми, естественными. Вот
Как-то незаметно в минувшие годы сложился этот холодный, мертвенный язык:
„головной убор“, „городской транспорт“, „осадки“… Что это, боязнь конкретности, пускай не осознанная, боязнь подробностей? Тяготение к выхолощенным абстракциям? Любовь к выспренности? Или же стремление привести все к единой норме?»
обследовать подвалы, но не обнаружил там…
Или: «Я тащился домой, скорчившись за рулем, и приехал поздно, застав квартиру пустой». Тут не только плохи два разных деепричастия рядом, но и прямая ошибка со вторым: ведь сперва приехал, а потом уже (приехав!) застал.
Страсть к деепричастиям нередко ведет к хрестоматийной классической ошибке.
«Производя измерения, линейка невольно задевала то одного, то другого» – это уже совсем по чеховской «Жалобной книге»! Производила измерения все же не сама линейка, ею задевал соседей тот, кто производил измерения!
пристрастия к существительным и нелюбви к глаголам получаются самые разные корявости и нелепости.
Диктор читает по радио: «Наш союз положил конец тому положению, когда…» Получилось «масло масляное». Избежать этого было проще простого – обойтись без лишнего существительного:… покончил с тем положением… Пишут: «Произведено (!) столько-то награждений», а можно: наградили столько-то человек.
Есть такая болезнь – водобоязнь. А многие литераторы, увы, страдают глаголобоязнью. И неизменно шарахаются от глагола, от живой воды языка, предпочитая всяческую сухомятку.