Книг не было. Магазины пустовали. На полках догнивали зачиханные томики литературных бизонов. Толстощекие мордовороты сыто и торжественно взирали с обложек.
Но никто в книжных магазинах не искал книг.
Все самое ценное издавалось у Алека Сунца.
Однажды он познакомился с талантливым, но не признанным поэтом. Его хвалили, но публикаций не было. И Сунц из жалости сделал ему самодельную книжечку.
– Господи, как я счастлив! Господи! – бормотал неперспективный поэт, прижимая к груди горячий томик. Длинные слезы блестели на его несвежих щеках. – Как я счастлив! Кто бы знал! Спасибо, друг, ты буквально вытащил меня из петли. Ввек не забуду, ввек не забуду…
О бескорыстном издателе скоро узнали все литературные тусовки Мухинска, и Сунца завалили рукописи литературных неудачников.
– Сделай!
– И мне! – изгибались перед лицом удивленного Алека десятки плаксивых губ.
Он не мог отказать и, почти не глядя, нажимал на кнопку: «ПУСК».
«Жалко их», – думал Сунц, глядя на очередного автора «малограмотных», «вторичных» и приговоренных к медленной смерти опусов.
Однажды к Сунцу пришла Тет, самая перспективная мухинская поэтесса. Она сказала:
– Знаешь, меня публикуют и публикуют. Я должна бы быть счастлива. Но посмотри на эти книжки. Разве это – мое? Будто на статую Аполлона стыдливо натянули плавки. Будто от Венеры оставили только руки, а все остальное запретили. Если от большой правды отколоть маленький кусочек – получится большая ложь. Ты должен мне помочь.
Тет обожала все, что запрещалось. И слово «нельзя» всегда звучало для нее длиннее: «а нельзя ли?»
Оно заманчиво манило из близкого завтра.
Нельзя шоколад. Нельзя каблуки. Нельзя помаду. Нельзя до шестнадцати. Нельзя до утра… Рано… рано… рано…
Нельзя и рано – равнозначны. Все, что нельзя – пока «рано».
А если будет можно, значит уже поздно, ненужно и зря.
Темные глаза Тет поглощали тонкий профиль Алека.
Он молчал.
Он знал, как завидуют и как ненавидят ее конкуренты, «не прошедшие по конкурсу».
Длинный королевский шлейф подлых слухов начисто заметал ее настоящие следы в литературе. Змееподобные сплетни плотно окутали прозрачную фигурку.
Порядочный мужчина должен компенсировать неутоленное чувство женщины, если не ответной страстью, то хотя бы моральной поддержкой. И Сунц после некоторого сопротивления сказал: «Да».
Так в его судьбу вторглась поэтесса с прекрасными печальными глазами.
Тет была в восторге от идеи Алека научить машину писать стихи.
– Все эти стишки – такой маразм! – иногда сокрушался он. – О чем они? Для чего?
– Когда-то поэты заряжали энергией толпу, – со знанием дела отвечала Тэт, – метафоры сдвигали материки и будили космос.
– А деспоты страшились рифм?
– Город спит и не замечает, что лучшие люди бесследно пропадают, униформы вваливаются в квартиры, а санитары выкручивают руки и ломают кости.
– И только искусственный мозг не побоится пробудить Мухинск от долгого сна.
ЭВМ обделена интуицией, вдохновением. Как заставить ее сделать открытие, связать несвязуемое? Открыть в полете яблока – закон притяжения, а в лепестках розы – образ щек?
Да это же просто! Там – розовое! И тут – розовое! Нежное и – нежное! Если добавить в программу режим: «Поиск – Сравнение – Выбор», то метафоры станут Машине по силам.
Но как заставить ее работать без шаблона? Думать непредсказуемо? По – человечьи?
И снова Алека осенило. Надо ввести в программу случайный модулятор хаоса, который беспощадно бы взламывал жесткую логику Машины.
Мысль человека раскручивается также. Мы не знаем, о чем задумаемся в следующий момент, как не знаем, что встретим на пути: грязную лужу, потерянный чей-то кошелек, или машину скорой помощи.
Генератором помех для процессора послужит обычная телеантенна, она же станет источником новой информации.
ЭВМ начала работать вне жесткой программы. Это была уже не машина, а разумное творческое существо, личность, которая писала замечательно, хотя и слишком откровенно.
Сунц пытался объяснить, о чем писать можно, о чем нельзя, но так и не сумел.
Наука намеков не для искусственного мозга.
Бешеного Бенка только что разморозили.
– Наконец-то! Свобода!
170 лет провел он в морозилке. Но срок наказания истек. И вот бывший гангстер, о банде которого до сих пор слагают легенды, снова шагает по родному городу.
Морозилка мало изменила Бенка. Та же суперменская походка. Тот же колючий клок над выбритыми висками. Те же острые лезвийные глаза, отсекающие любопытные взгляды.
Когда-то имя Бенка не сходило со страниц местных газет. Его знали все. О нем предупреждали, он был неуловим и вездесущ.
Что значило тогда это имя!
Бенк!
Бешеный Бенк!
Уже целый час он на свободе. Безумно клокочет желудок. Хочется есть. Хочется всего. Но больше всего желал бы он повстречать сейчас проклятого гада Уисса. Из-за этого поганого старикашки очутился Бенк и вся компания в морозилке.
Цепкие пальцы гангстера подрагивали в предчувствии восторга впиться в предательское горло – и душить, душить, душить…
Город ужасно изменился.
Кругом теснились и напирали друг на друга примитивные серые монотонные здания. Тысячи разнокалиберных труб исполосовали небо. Ржавые, сизые и черные дымы тянулись высоко вверх и расползались по крышам и шоссе.
Бенк закашлялся. В глазах запульсировали оранжевые круги, ноги задрожали.
Курить не обязательно, достаточно вдохнуть поглубже этот смог…
Люди шли и шли.
Но ни улыбки, ни взгляда не подарила толпа размороженному гангстеру. Лица, как выжатые плоды. Нигде не вспыхнет, ни проблеснет. Каждый был занят одним: половчее нырнуть в гудящее нутро подземной ракеты.
Вдруг в безликой толпе возникла какая-то суета. Лица людей начали оживать, глаза отчаянно забегали, губы зашевелились:
– Ицы билетные!
– Облава!
Несколько роботов отчленили от пассажирской толпы изрядную часть и принялись выцеживать из нее безбилетников.
– Ага, попался! – на цепких щупальцах повис опухший замызганный человечек, его тут же закрутили, затолкали, куда-то увезли.
– А у меня был! Бы—ы—ыл! – возмущалась гражданка с авоськами. – Не имеете права!
Но и эту зацепили, перевернули, увезли.
Долго еще откуда-то сверху на пассажиров сыпалась мелкая вермишель.
Как только светоглаз робота-ица нацелился на Бенка, тот ринулся к выходу, расталкивая толпу.
Очнулся он на широкой улице, поперек которой трепыхался громадный плакат:
«ТОВАРИЩИ!
ПРЕВРАТИМ МУХИНСК
В ГОРОД ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЫ!»
Бенк задумался.
Главное сейчас – найти Золотяшку Лиз. Маленькую очаровательную бестию из банды. Ее должны были разморозить раньше других, поэтому договорились: после освобождения всем стыковаться у нее.
Вспоминая Лиз, Бенк улыбался. Эту девчонку он увел у проклятого Уисса. Хоть чем-то его достал!
Вот была хохма!
Приходит старый хрыч, а он с Золотяшкой с его чемоданами на его же новой «кобре-сигме»!
Ну и рожа была у старикана, когда Лиз попросила оплатить услуги на прощанье!
Бенк заблудился.
От новых названий улиц разбегались глаза.
Он напрасно ходил кругами, пытаясь отыскать нужный адрес.
УЛИЦА ДЖОНА УИССА.
Взгляд вдруг наткнулся на знакомое имя. Сердце Бенка едва не разорвалось от бешенства.
– Вот и нашлась нора старого гада! Вот и всплыло дерьмо! Ты попался, – Бенк до крови разбил кулак о бетонную стену.
– Гражданин, предъявите документы!
Перед Бенком возник маленький иц, грозно соединив брови.
– Вот, – протянул гангстер свой новенький паспорт.
– Вы в розыске! Пройдемте.
Бенк давно уже наметил траекторию бегства. Удар кулаком по кумполу этого хлюпика – и можно бесследно раствориться в толпе.
Но иц опередил хитроумный выпад, и вой невыносимой сирены оглушил квартал. Откуда-то сверху приземлился ицейский фургон. Бенк рванулся в спасительный просвет, но тут же задергался, повис на заломленных руках.
…Вопящего преступника резиновые щупальца упаковали в кресло, на голову напялили прозрачный шлем, утыканный штекерами и проводами. На подбородке чмокнула застежка, руки и ноги обхватили крепкие ремни.
– Электрический стул? За что? Гады! Сука Уисс! Я тебя на том свете достану-у-у! – ревел и бился мафиозка.
Свет погас. Зажглось табло:
ПРОСИМ СОБЛЮДАТЬ ТИШИНУ!
СЕАНС УСКОРЕННОГО ПЕРЕВОСПИТАНИЯ.
ПРОГРАММА:
«ЗЛОСТНОЕ ХУЛИГАНСТВО
НА ПОЧВЕ ЗЛОСТНОГО ТУНЕЯДСТВА»
Бенк вопил, визжал!
Но мерное жужжание электродов постепенно успокоило его. Злобная ругань превратилась в полусонный лепет, наконец, преступник затих, гримаса ужаса сменилась застенчивой улыбкой, и он заснул, аппетитно похрапывая перебитым носом.
Когда музыка в наушниках стихла, раздался внятный и четкий голос:
– Обязуясь досрочно выполнить план пятилетки,
труженики нашего города взяли на себя дополнительные нижеследующие обязательства:
повысить
1. производительность труда на 0,03 процента,
2. качества продукции на 0,02 процента,
3. уровень внедрения на 0,05 процента,
4. потребления на 0,07 процента,
а также…
Бенк симпатично улыбался. Лицо его становилось все внимательнее, все увереннее. Наконец, он начал покачивать шлемом в такт запятым и цифрам. И нешуточная готовность к трудовым подвигам прорезала его измученные черты.
– Да, да… Именно так… – бормотал он во сне.
Золотяшка сама нашла Бенка.
Ее разморозили на тридцать лет раньше.
Она изменилась, похудела, окостлявела. Но в голубых глазах по-прежнему каменели четкие черные точки.
Бенк тоже изменился.
Но к лучшему. Пополнел, порозовел. Бывшего Бешеного не узнать. Работал на секретном заводе, был ударником и даже кандидатом.
Золотяшку он еле вспомнил. И как-то странно водил глазами в ответ на ее восторженные вопли:
– А ты помнишь?
Она, радостная, выкладывала взахлеб:
– Уисс, козел, после разморозки выдал себя за важного политикана, и теперь он – ого! Нам и не снилось! Самый главный! Весь город в его руках! Говорят, в президенты метит! Но мы за все отплатим! Расквитаемся!
– Лиз, видишь ли… Мне это ни к чему… Ты знаешь, я вчера норму перевыполнил на 0,2 процента! Мастер зачитал мою фамилию на планерке! Возможно, мне скоро повысят разряд, куплю видеон…
– Что ты говоришь? «Видеон»? Ну, это слишком! Да знаешь ли ты, сколько видеонов у нас будет, если мы раскрутим старикашку? Какой еще «разряд»? Разрядим пару стволов – и уйдем в тень.
– Нет, это не разумно.
– Не понял, что своей жизнью ты обязан только мне? Знаешь, отчего протухли Черный Боб и Билли Скромник?
– Они протухли?
– Думаешь, старый хрыч тебя помиловал? Ты – мишень. Почитай! – и Золотяшка всучила в руки Бенка затертый листок, на котором тот еле разобрал:
«КОЛЛЕКТИВ ТЮРЕМНОГО МОРОЗИЛЬНИКА
приносит глубокие соболезнования…
В связи с аварией в 112 морозильном отделении срок изоляции нижеперечисленных осужденных прерван в виду внезапной кончины…»
Далее следовал длинный перечень имен, среди которых Бенк нашел свое.
– И ты смеешь пудрить мозги насчет перевыполнения плана?
– Без премиальных я не смогу выплатить кредит.
– Я изменила номера камер и спасла твою жизнь! Только не думай, что все это ради твоего спермоплюя!
– Что я могу для тебя сделать?
– Мы должны отомстить Уиссу!
– С прошлым – покончено!
– Бумаги в надежном месте! Чуть что – и все всплывет!
– А почему бы тебе не устроиться к нам на завод? У нас там и прогрессивка, и коэффициент.
– Ты шутишь?
– Ты знаешь, у нас работает одна девчонка… Продукцию сдает с первого предъявления! Ударница! О ней даже в газете писали… Мы решили расписаться…
– Негодяй! Подлец! – Золотяшка в упор из дамского лучемета выстрелила в Бенка.
…Хромой Джон сидел перед экраном и медленно выпускал дым через волосатую ноздрю.
Он все видел.
И как Золотяшка выстрелила в Бенка, и как рухнула потом на труп, рыдая и проклиная проклятых самцов.
– Алло? Притов? Это Джон. Для тебя обнаружен подходящий экземпляр. Помнишь: ты просил? Да, да опыты нужно продолжить. Обязательно. Высылай машину по адресу…
О проекте
О подписке