Капитан молчал, глаза его были закрыты, несмотря на тот холод и трепет, которым пронзило всё тело. Тут откуда-то резко запахло апельсинами. Через мгновение он услышал стук колёс… «Апельсины повезли на рынок», – почему-то с горечью подумал капитан и сделал шаг вниз со ступеньки. Руки девушки подхватили его под локоть.

– Я помогу вам бежать, сеньор, – горячо зашептала она и тут же добавила. – Клянусь Пресвятой Девой!..

И поцеловала свой палец, а любой испанец знает, как это увеличивает силу клятвы. Только капитан этого не увидел. Он опустил голову в мучительном раздумье.

– Они первые напали на нас, – выговорил он, наконец. – Мы только защищались.

– Я знаю. Алехандро рассказал про это, – ответила девушка, и капитану показалось, что то, кто на кого напал первым, ей было совершенно безразлично.

Она бережно потянула его за собой. Платон пошёл следом.

****

Перед порогом, прежде чем войти, она сбросила туфли и ввела капитана за собой. Платон шагнул в комнату следом за ними.

– Посидите здесь, – сказала она. – Дядя Пепе вот-вот приедет с рынка. А я пока соберу вам поесть в дорогу, а ещё…

И она заметалась по комнате в поисках чего-то важного, так необходимого ей в эту минуту. Охнула, словно вспомнив, всплеснула руками и выбежала. Звуки её босых ног раздались по каменным плитам пола в галерее и стихли. Капитан и Платон сидели и прислушивались, не глядя друг на друга. Скоро девушка вернулась с узелком в руках и приблизилась к капитану. Он встал.

Тут к ним вошёл мужчина.

– Что, дядя? – спросила она, оборачиваясь к двери.

– Сейчас мы отправимся. Пока через заставу проходит много народа, нам легче затеряться! – обнадёжил он капитана, с напряжением глянул на девушку и вышел.

Она опять повернулась к капитану. Он чувствовал её волнение, оно передалось его беспокойной, страдающей душе. Где-то в доме хлопали двери, звучали голоса. Начинался день, и в таверну пришли повара и слуги, они разговаривали, окликали друг друга, здороваясь и вознося хвалу Всевышнему за новый день.

«Возвращаться – плохая примета», – почему-то с горечью подумал капитан, и неясные воспоминания стали опять всплывать в его сознании. Какие-то перезрелые, почти коричневые вишни качались под ветром среди зелени листьев, и в их беспокойном качании казалось что-то невыносимо обречённое, словно он ясно понимал, что вишням неизбежно суждено осыпаться, и в этой невыносимой утрате стыла безнадёжность тёмного речного омута. Воспоминания захлёстывали его, они путались в голове, как любопытное домашнее животное под ногами, которое мешается не ко времени и на которое страшно наступить ненароком, и он, тряхнув головой, отогнал их, как совсем ненужные сейчас.

– Я тебя никогда не забуду, – вдруг выговорила она.

– Вы меня никогда больше не увидите, сеньорита! – напомнил он, хотел улыбнуться, но улыбка скомкалась на его губах.

– Детка, выходите! Нам надо торопиться! – Раздалось со двора через открытое окно.

– Мы уже идём, дядя! – крикнула она в ответ и бросилась к туфлям: в её голосе капитану послышались слёзы.

Туфли оказались раскиданы по полу. Она схватила ближний, стала лихорадочно надевать его, морщась от нетерпения и поглядывая в окно. На босую ногу туфель надевался плохо.

– Детка, становится опасно! – опять позвали со двора.

– Мы идём! – крикнула она, отшвырнула ногой бесполезный туфель, подхватила узелок и выговорила капитану с отчаянием: – Пойдёмте!

Она первая пошла по галерее, не оборачиваясь, и босая вышла на замусоренный задний двор. Здесь уже вовсю работали рабы и слуги, чернокожие женщины, стоя под лохматой пальмой, толкли что-то высокими и тяжёлыми пестами. Многие заинтересованно оглядывались на них. Девушка протянула узелок Платону и покосилась на повозку с возницей. Возница не глядел в их сторону, но вожжи были у него в руках, он нетерпеливо перебирал ими, готовый отъехать. И тогда она бросилась к капитану. Платон шагнул к ним и отвернулся, загородив этих двоих от всего мира своей широкой спиной.

Девушка положила ладони капитану на грудь. Тот снял шляпу и откинул голову, по-прежнему всматриваясь в её лицо сквозь густые ресницы.

– Я тебя никогда не забуду, – повторила она опять, как заклинание.

– Я буду вас помнить, сеньорита, – отозвался он.

Она встала на носки и потянулась к нему губами для поцелуя. И капитан нагнулся, обнял её, одной рукой прижимая к себе, и поцеловал. Где-то на улице нетерпеливо заржала лошадь. Молодой мужской голос стал успокаивать её.

Когда капитан и Платон разместились в повозке и отъехали, босая и плачущая девушка какое-то время шла рядом.

Отстала она только после того, как возница тихо сказал ей, что она привлекает к ним внимание всей улицы.

****

Дядя Пепе, хозяин таверны «Добрый Франциск», вывез капитана и Платона из Гаваны на своей повозке.

Остановившись на дороге в безлюдном месте, он выпустил своих «пассажиров» из тайника и угостил капитана сигарой, а в Испании, как в Старом Свете, так и в Новом, угощение сигарой устанавливает между людьми особые отношения товарищества и гостеприимства, подобно предложению хлеба и соли на Востоке.

Когда дядя Пепе стал отъезжать, капитан крикнул ему, сняв шляпу и чуть приоткрыв веки, чтобы видеть:

– Как зовут вашу племянницу!

– Аврора, – бросил тот через плечо.

Капитан улыбнулся. Потом улыбка его медленно погасла. Он вскинулся, придушенно вскрикнул, открыл удивительно встревоженные глаза и бросился догонять повозку. Дядя Пепе остановил волов и вопросительно посмотрел на капитана. Казалось, что он нисколько не удивлён превращением слепого моряка в зрячего. Несколько секунд капитан молчал, словно собираясь с мыслями, потом спросил:

– А скажите, сеньор, вы ничего не слышали про «золотой груз», который должен был прийти в Гавану? Груз с приисков Сан-Доминго?

Дядя Пепе ответил не сразу, потом сдвинул на затылок свою шляпу и медленно проговорил:

– Да, три корабля коммодора Гранта. Груз с приисков Сан-Доминго, где управляющим – дон Франсиско Барреро. Груз должен был прийти в Гавану несколько дней назад… Но не пришёл.

– А вы не знаете названия кораблей? – спросил капитан и затаил дыхание, ожидая ответа.

– «Принцесса», «Гордый» и «Архистар», – сказал дядя Пепе и шевельнул вожжами.

Повозка опять тронулась, и он бросил через плечо:

– И я не советовал бы этим кораблям появляться в испанских владениях.

Капитан долго стоял и смотрел вслед повозке, собираясь с мыслями.

Он думал о том, что любовь, особенно любовь с первого взгляда, нельзя понять и измерить, ещё ему вспоминалось, как больно было смотреть из повозки на необутые ноги сеньориты Авроры, торопливо идущей за ними по уличной грязи. Ещё он думал, что «Архистар» надо скорее уводить из испанских вод. Но ему даже во сне представиться не могло, что из-за этого контрабандного золота они все попадут в такую переделку, что избежать смерти им поможет только чудо, посланное с небес на землю.

Потом он и Платон, который нёс небольшую поклажу с едой, заботливо собранную сеньоритой Авророй в дорогу, добрели до пещеры и спрятались в ней. Ждали они до вечера, а вечером, когда буря совсем улеглась, капитан, который беспрестанно, томимый нетерпением, выходил на берег, увидел в море «Архистар». В шлюпке, в которой стоял теперь рундук с деньгами капитана Авила, они добрались до шхуны.

Доктор Легг и мистер Трелони встречали капитана и Платона на палубе. Капитан был хмур и чем-то расстроен, и его голубые глаза превратились в серые, неприметные. Платон молчал и совсем не улыбался, что было на него не похоже. Когда на борт поставили рундук капитана Авила, перевязанный линями, капитан приказал отнести его в свою каюту и попросил сквайра самого доставить деньги в Испанию родным капитана Авила. Мистер Трелони согласился. Потом капитан взял у Платона из поклажи полотняный узелок и протянул его, не глядя, доктору Леггу.

– Передайте от меня Дэниз, – сказал капитан и пошёл вдоль борта.

Доктор взял узелок и спросил:

– Что это?

– Серебряный образок, мантилья… Какой-то там гребень, – голос капитана был невнятен.

– Мантилья? Откуда? – спросил удивлённый доктор и обернулся на Трелони, который тоже ничего не понимал и делал круглые глаза, двигаясь следом за доктором.

– Из лавки в Гаване, – замедляя шаг, ответил капитан, чувствовалось, что ему сейчас не хочется разговаривать.

– В Гаване? – доктор был поражён, он остановился и спросил от неожиданности первое, что пришло ему в голову: – Вы были в Гаване? Ну, и как вам город?

– Я его не видел, – коротко бросил капитан через плечо и скрылся за дверью своей каюты.

****

Утром капитан приказал штурману Пендайсу составить новый маршрут – сразу до Южной Каролины, в английский порт Чарльстон, минуя полуостров Флорида, который в ХVIII веке принадлежал Испании.

И опять у экипажа «Архистар» потекла череда буден, наполненных тяжёлой, изнуряющей работой. Шхуна вышла из Флоридского пролива и понеслась через Атлантический океан мимо Флориды. Дни были похожи один на другой и отличались только направлением и силой ветра, либо его полным отсутствием.

Потом пожаловали две акулы. Стоило коку Пиррету выплеснуть из ведра помои за борт, как акулы уж были тут как тут, возле «Архистар».

– Жрут, проклятые! – плюнул кок с досады в очередной раз и пошёл на квартердек к капитану жаловаться на акул. – И ведь никак не отстанут, чтоб им пусто было!

Капитан, сощурившись, посмотрел на акульи плавники, прикинул скорость шхуны, понимая, что она для ловли на крючок великовата, и покачал головой. Кок снова чертыхнулся и пошёл к себе, раздосадованный до невозможности.

На следующий день повторялось всё в точности. Матросы смотрели на кока, на капитана, на акул и вздыхали. Но утром третьего дня, когда ход «Архистар» был самый малый, капитан приказал принести большой акулий крюк на недлинной цепи и кусок солонины из камбуза. На палубу, как по команде, высыпали матросы, вылезли даже те, кто отдыхал от вахты. Капитан стоял на квартердеке в ожидании.

– Будем ловить акулу, капитан? – спросил у него заинтересованный сквайр и оглянулся на доктора Легга.

Тот стоял за его спиной и снисходительно ухмылялся. Капитан улыбнулся и молча кивнул, потом сказал подошедшему к ним штурману:

– Пендайс, несите мушкеты. Вы же любите пострелять.

– Да, сэр, сейчас принесу два, – сказал штурман обрадованно и скрылся.

Через некоторое время он появился на палубе и протянул мистеру Трелони один из мушкетов со словами:

– Не желаете ли поохотиться, сэр?

– С большим удовольствием, мистер Пендайс. Что надо делать? – живо откликнулся сквайр, принимая мушкет.

– Стрелять по моей команде, – рявкнул штурман и приказал матросам кинуть с правого борта линь с крюком и приманкой.

Возбуждённые матросы быстро исполнили приказание. Ими руководил не менее взволнованный боцман Джонс – он беспрестанно поглядывал в море, сосредоточенно хмурился и вытягивал губы в беззвучном свисте. Штурман, сквайр и доктор Легг встали рядом. Капитан прошёл вдоль борта и встал так, чтобы никому не мешать, сзади него остановился Платон.

Едва наживка упала в воду, как оба серых плавника взяли курс прямо на неё. С палубы хорошо было видно: когда одна акула, обогнав соперницу, приблизилась к крюку, обе её рыбы-лоцман сделали вокруг приманки петлю и вернулись на своё место к хозяйке.

– Сейчас они говорят нашей акуле, какое аппетитное мясо находится у неё перед носом, – сказал доктор.

– Доктор Легг, вы мешаете, – неодобрительно проворчал штурман Пендайс, он не спускал глаз с происходящего в море, сжимая в руках мушкет.

Все увидели, как акула медленно поплыла к наживке, но тут её решительно и дерзко обогнала вторая. Бросок – и прочный канат натянулся, как струна, а вода возле шхуны вскипела от ударов хвоста чудовищной рыбы, вцепившейся в крюк.

– Тяни – крепи! Тяни – крепи! Держись, ребята! – заорал боцман Джонс матросам что есть мочи.

Всякий раз, когда акула двигалась к шхуне, и канат получал слабину, четверо матросов быстро его выбирали. Они упирались ногами, их мотало, дёргало – четвёрка здоровых парней не могла справиться с одной морской рыбой. И всё же им удалось вытянуть из воды её голову.

Штурман Пендайс замер, прицеливаясь, и выстрелил. Море окрасилось кровью, по светлой воде пошла багровая полоса, и Трелони показалось, что подстреленная акула вдруг глянула на него безумным и невозможно злым глазом. Она снова заметалась, но только слабее, а потом замерла, её спинной плавник упал на бок. И тут к ней бросилась другая акула. Все увидели её страшную пасть, когда она вонзала зубы в тело той, что угодила на крюк.

– Кровь почуяла, зараза! – заорал штурман. – Сэр, стреляйте!

Мистер Трелони выстрелил. Его выстрел оказался точным – вторая акула дёрнулась и завалилась на бок. На шхуне все завопили от восторга.

– Отличный выстрел, сэр! – закричал сквайру штурман Пендайс, его глаза сияли. – Отличный выстрел!

Он потрясал мушкетом. Капитан и Платон улыбались, переглядываясь. Ликующий доктор хлопал по плечу зардевшегося от удовольствия мистера Трелони и поздравлял его от души. Матросы кричали «ура».

Скоро пойманную акулу подняли на палубу – даже мёртвая она внушала ужас. Серое чудовище длиной больше пятнадцати футов всё ещё вздрагивало всем телом в конвульсиях, с неё стекала кровь и вода. На палубе акуле отрубили хвостовой плавник плотницким топором, а потом вырубили из пасти крюк с приманкой.

Над акулой склонился кок Пиррет и сказал зловеще:

– Попалась, разбойница, на отбивные…

Матросы торжествовали, предвкушая добрый ужин. Они, а с ними и Платон, занялись разделкой акулы. Доктор Легг и Трелони стояли поодаль и посматривали в их сторону время от времени.

– Не хотите ли рассмотреть поближе, что у акулы в брюхе? – спросил доктор у мистера Трелони. – Занятное, скажу я вам, зрелище. И чего там только не попадается.

– Фу… Ну что там может быть занятного? – ответил сквайр, брезгливо передёрнув плечами.

– Да говорят, иногда даже бутылки находят с записками потерпевших кораблекрушение капитанов, – сказал доктор.

– Да глупости всё это, доктор, – отмахнулся сквайр. – Какие бутылки с записками? И вы в это верите?

Но бутылки в желудке акулы всё-таки были, вот только бутылки пустые, а ещё там нашли пару собак, кошку, коровье копыто, оленьи рога, разные вонючие тряпки, покорёженные ботинки, мешок угля, жестянки из-под сигар, картофель, кожаный кошель и многие другие уже почти переваренные вещи. И оба джентльмена, насмотревшись на все эти прелести, поспешили уйти к себе.

Потом была стоянка в английском порту Чарльстон, куда так стремилась попасть Дэниз.

Мистер Трелони и доктор Легг взялись проводить Дэниз: они уже навели справки и знали, где живёт её сестра. Когда девушка покидала корабль, капитан низко поклонился ей, сняв шляпу, и пожелал от всей души всего самого доброго.

Дэниз простилась с капитаном – слёзы текли по её лицу, она их не вытирала, а лицо у неё было такое, что от его вида протрезвел бы даже самый распьяный моряк.

****