– Джим, кажется, это ты закрывал за мистером Саввинлоу, банкиром, в день смерти мистера Трелони? – спросил капитан, он решительно избегал произносить словосочетание «в день убийства».

– Да, я, сэр, – согласился слуга. – Закрыл и не успел отойти и двух шагов, как в дверь позвонил лорд Грей и попросил доложить о себе… Потом вышел хозяин, то есть, покойный мистер Трелони, и сам проводил посетителя к себе в кабинет.

Миссис Трелони на это уже ничего не сказала – она замкнулась в отрешённом молчании. Брови её остались поднятыми, губы скорбно поджались, словно она хотела воскликнуть: «Теперь ещё и лорд Грей! Не приличный дом, а проходной двор какой-то!»

Лакей Джим ничего интересного больше не сообщил, кроме того, что за лордом Греем он уже не закрывал, и что хозяин, надо думать, сам выпустил посетителя в дверь под лестницей.

Следом вошла приятная семейная пара Тредуэлл – садовник с кухаркой, чувствовалось, что они всегда и везде ходят вместе. Садовник был невысокий простоватый мужчина, он переминался с ноги на ногу и виновато моргал глазами. Его жена, круглолицая и опрятная женщина, спрятав под передником пухлые руки, добродушно улыбалась во весь рот. Она сообщила, что с кухни не отлучалась, а когда начался переполох в доме, выбежала вместе со всеми так быстро, что не сняла с плиты молочко, которое совсем дочиста выкипело к тому времени, когда она опять воротилась на кухню… Пропало молочко-то!

Садовник сказал, что он целый день был в саду, особенно с утра, что ничего не видел и не слышал, и говорил он с такой искренностью, что ему поверил бы даже лондонский судья.

И тут капитан спросил у него с удивлением:

– А как оказалось, почтеннейший, что под окнами кабинета хозяина в тот день была подавлена клумба?.. И когда её помяли? Может, накануне?

Садовник крякнул и заморгал пуще прежнего.

– Дык… Стал быть, – забормотал он. – Дык, её ж помяли в тот же день, стал быть… И какая собака успела подсуетиться, не пойму… Только-только я вернулся из лавочки – глядь, все цветы дочиста истоптаны.

– Так, значит, вы отлучались из сада, милейший? – Капитан улыбнулся.

– Дык, я ж только на минутку, за табачком, – сказал садовник, он ни капельки не смутился и не потерял искренности в голосе. – Табачок ведь у меня кончился-то…

– А вы кого-нибудь видели в лавке? – почему-то спросил капитан.

– Дык, конечно ж, видал! Старого знакомого видал, моряка с «Фортуны», – садовник явно обрадовался тому, что кто-то сможет подтвердить его слова. – Ну, мы с ним, стал быть, и перекинулись парой слов об ухе Дженкинса… А потом подошла соседская горничная за нитками. Хозяйки вышивать сели, да нужной нитки и не окажись. А рисунок вышивки затейливый. Цвету разного много, да вот, как на грех, то есть, нужной нитки у них, и нету… Мы потом все вместе эту проклятущую нитку выбирали, замучались. До чего же цвет непонятный, стал быть!

– Всё ясно, Тредуэлл, спасибо, – сказал капитан, улыбаясь.

Новую горничную Глэдис дворецкий вызвал в гостиную скорее для порядка. Она ничего не могла сказать по существу и вскоре ушла, бросив заинтересованный взгляд на капитана.

Сильвия проводила служанку в спину недобрым взглядом, а миссис Трелони сочла своим долгом пояснить:

– Это моя новая горничная, мистер Эрроу. Старую горничную, Мэри Сквайерс, нашли убитой на утро после похорон мужа. Это так ужасно, я была привязана к бедняжке. Утром все сбились с ног в розысках. Мэри была очень порядочной женщиной и не позволяла себе отлучаться по ночам.

– Интересно, – пробурчал мистер Эрроу.

Потом он, капитан и обе леди прошли в кабинет с тем гнетущим чувством, которое вселяет в людей присутствие смерти. Здесь было душно, как в любой комнате, окна которой долго не открывали. Остановившись в дверях, стали вспоминать, как всё было. В кабинете с тех пор не убирали, только затёрли кровь возле стола. Рассказывал капитан, дамы иногда вставляли замечания.

– Мистер Трелони был убит ударом ножа в затылок, – начал капитан. – Смерть после такого удара наступает быстро, вы же знаете, а если попасть в нужную точку, то мгновенно… Удар был сильный, мастерский. Нож – самый обычный складной, матросский, его можно купить в любом порту. Такой нож есть у всех, да и у вас, мистер Эрроу, я думаю, тоже найдётся. Нападавший, на мой взгляд, подошёл к сквайру сзади – через открытое окно… Но на подоконнике следов не было… А вот на полу – не знаю, я тогда не вглядывался.

Тут ловкий человек вдруг достал из кармана жюстокора футляр, вытащил из него лупу, быстро подошёл к окну и присел на корточки.

– Да, следы есть, – пробормотал он, аккуратно перемещаясь на корточках вдоль подоконника. – Следы сапог, подкованных, с квадратными носками. Правая подковка стёсана слабее, чем левая… А впрочем, от окна нападавший шёл на цыпочках, а вот уже потом стал наступать на всю ногу.

Он так увлёкся, что, казалось, совсем забыл о присутствующих, которые слышали то его бормотанье, то лёгкий свист, то одобрительное восклицание. И всем на ум пришло, что мистер Эрроу сейчас похож на чистокровную охотничью собаку, которая рыщет взад-вперёд по лесу, повизгивая от нетерпения.

От окна мистер Эрроу переместился к столу. Тут капитан счёл нужным пояснить:

– Сквайр лежал слева от стола… Очевидно, он писал в это время.

– Очевидно, – невнятно, как эхо, отозвался ловкий человек. – Я вижу вытертую лужу чернил на столе.

Он замолчал, потом спросил вдруг:

– А бумаги были?

Ответил ему капитан, дамы потрясённо молчали:

– Нет. Бумаг на столе не было, только перо.

– А шум не слышали? – спросил мистер Эрроу, поворачиваясь к миссис Трелони.

– Видите ли, сэр, у кабинета толстые двери, – ответила та.

Минут десять, если не больше, мистер Эрроу продолжал свои поиски, тщательно измеряя расстояние между какими-то совершенно незаметными для всех следами на полу тряпочным портняжным метром, который он также выудил из кармана. Потом он перешёл к стене с секретерами, жестом остановив присутствующих, когда они потянулись за ним. Бумаги из секретеров всё ещё валялись на полу, часть ящиков по-прежнему была выдвинута.

– А что, всё-таки, пропало? – спросил он.

– Да, кажется, ничего, – ответила миссис Трелони. – А впрочем, я не берусь судить о бумагах мужа.

– А мистер Трелони держал в кабинете деньги? – опять спросил мистер Эрроу, не оборачиваясь.

– Нет, наши деньги лежат в банке… Ну, может он и держал какую-нибудь мелочь для деловых расчётов, – ответила миссис Трелони.

– А были ли у него в кабинете какие-нибудь драгоценности? – опять спросил мистер Эрроу.

Тут миссис Трелони не выдержала.

– Ах, нет! Конечно же, нет! Говорю вам, что ничего не пропало! – она повысила голос и подняла надменно одну бровь. – Вы можете сказать, в конце концов, что-нибудь по существу?

Только теперь мистер Эрроу повернулся к присутствующим.

– По существу? – переспросил он. – Могу, извольте… Убийца – невысокий человек, обут в подкованные сапоги с квадратными носами. Говорит эмоционально, с богатыми интонациями, сильно жестикулируя при этом, хотя в речи нет особой связности. Он может запинаться, издавать лишние звуки и даже слова… Пишет плохо, а скорее, вообще не умеет. По натуре – открыт, наивен, доверчив и очень внушаем, быстро утомляется. Способен тонко чувствовать и переживать, легко огорчается и приходит в состояние ярости, и тогда уж действует по настроению. Умён и ловок. Искал в кабинете вашего покойного мужа нечто большое, похожее на толстую книгу или шкатулку… Да! Вот ещё – спит на левом боку.

Сказав всё это тихим, размеренным голосом, мистер Эрроу сразу же откланялся.

Приглашение потрясённой хозяйки отобедать он не принял, сославшись на дела.

****

Сказать о том, что мистер Эрроу поразил всех своей основательностью, значит не сказать вообще ничего – весь обед дамы потрясённо молчали.

После обеда, войдя в гостиную, миссис Трелони, наконец, изумлённо выговорила:

– Но как он узнал?

Капитан с удовольствием рассмеялся и ответил:

– Это, кажется, было довольно легко. Но чистому стечению обстоятельств убийца вашего мужа оказался левшой. Я сразу это понял, когда обнаружилось, что левая подкова на сапоге преступника оказалась более стёсанной, чем правая…

– Но речь и жестикуляция? – вскричала миссис Трелони. – А то, что не умеет писать?

Капитан потёр переносицу.

– Ну, – сказал он задумчиво. – Это всё проистекает от предположения, что преступник левша… Если, конечно, мистер Эрроу правильно всё рассмотрел в свою лупу. Левши более эмоциональны, открыты, импульсивны… У меня одно время на корабле был плотник-левша. Мистер Эрроу описал его характер очень похоже… К тому же, у таких людей плохо получается с письмом, а при повальной безграмотности нашего народа легко предположить, что преступник писать уж точно не умеет вообще.

– Да, но что спит на левом боку? – Не сдавалась миссис Трелони.

Капитан с удовольствием улыбнулся, отчего его челюстные складки проступили явственнее, а глаза заблестели.

– О, я думаю, это мистер Эрроу перед нами покрасовался… Хотя, конечно, левша должен чаще спать на левом боку, поджимая под себя левую, более сильную ногу…

И тут Сильвия, оживившаяся после улыбки капитана, спросила:

– А почему убийца искал толстую книгу или шкатулку?

– Потому что были распахнуты только большие ящики секретеров и стола, – ответил капитан. – Убийца явно искал что-то большое, например, шкатулку. Я сразу обратил на это внимание ещё тогда.

Тут все вспомнили о шкатулке и о дяде Джордже, который был в тот злополучный день в доме, но ничего об этом не сказал.

Немедленно за младшим братом покойного был послан слуга с наказом сей же час, если не раньше, явиться в дом.

****

Джордж Трелони пришёл: ему было явно не по себе от столь неожиданного приглашения.

Словно желая укрыться от глаз присутствующих, он поспешил сесть. Капитан опять удивился, как нелепо сидит на нём модный парик – он словно придавил собой тщедушную фигуру младшего Трелони.

– Джордж, – сказала хозяйка, пристально глядя на деверя. – Мне стало известно, что ты был последним в кабинете несчастного Джона. Зачем ты к нему приходил?

Если бы родственница зачитала Джорджу Трелони смертный приговор, то и тогда тот, кажется, не был бы так напуган, как сейчас. Он побледнел, уменьшился в размерах ещё больше, глаза его забегали, пальцы заметались по вышитым полам жюстокора. Наконец, он выдавил:

– Твои претензии, Гертруда, однако, странные… Я заходил к брату поговорить.

Он замолчал, потом добавил с радостным облегчением:

– И вообще, после меня у Джона ещё был преподобный Уильям Батлер. Я его видел, когда уходил в дверь под лестницей.

Дядя Джордж явно оправился от испуга и пришёл в себя.

И тогда миссис Трелони, слегка сбившаяся, впрочем, при упоминании о преподобном Батлере, громко спросила:

– А что тебе известно об испанском пергаменте? А?

Дядя Джордж тихо ойкнул и начал быстро рассказывать.

Рассказ его начинался, как сказочная история – с трёх братьев. Старший брат, Генри Трелони, умер года два тому назад где-то в Вест-Индии, средним братом был недавно убитый Джон, младшим братом был он, Джордж Трелони.

Вот на него-то теперь и смотрели собравшиеся напряжённо – дядя Джордж крутился, ёрзал на стуле, потел под тяжёлым париком, ему явно не нравился весь этот момент. Камзол свой он уже расстегнул, открыв взорам собравшихся великолепные кружева, прикрывавшие его грудь.

Молчание становилось тягостным.

– Папаша под старость совсем сбрендил! – вскричал дядя Джордж, вдруг разозлившись. – Он владел такими сокровищами и всю жизнь хранил эту тайну. Он хотел её нам завещать, видите ли!.. Думал порадовать, старый идиот! И перед смертью он отдал нам троим какие-то дурацкие вещи, в которых он спрятал приметы клада, чтобы мы все трое, сообща, этот клад разыскивали… У него были мушиные мозги – большей глупости я не встретил за всю свою жизнь!

Дядя Джордж застыл. Рот его остался зиять тёмным отверстием. Он тяжело дышал, лицо налилось обидой и кровью.

Чуть успокоившись, он стал рассказывать дальше:

– Старший брат Генри сразу после смерти родителя уехал в Новый Свет… Кажется, Генри там женился, но связь с ним мы практически потеряли, а потом пришло известие о его смерти.

– Покойный мистер Трелони общался с братом, – вдруг сказал капитан.

Все повернулись к нему, а дядя Джордж от резкости своего движения чуть не потерял равновесие, чудом задержавшись на стуле.

– Покойный посылал меня к семье Генри Трелони. Впрочем, вдову я не видел, – добавил капитан, он был скуп на слова.

И тогда миссис Трелони спросила у деверя:

– Джордж, а что есть у тебя? Какие вещи дал тебе отец?

Дядя Джордж молчал, уставившись в одну точку, он словно что-то силился сообразить и, наконец, сдавленно выговорил:

– А что есть у тебя?

– Джордж, не пори ерунду, – нетерпеливо сказала миссис Трелони, которую, кажется, навсегда покинуло английское хладнокровие. – Никто тебя не намерен обмануть. Сокровище большое – всем хватит!

Дядя Джордж заломил руки: казалось, он сейчас лишится чувств.

– Ах, если бы это знать наверняка! – воскликнул он и уже спокойнее добавил: – У меня только середина манускрипта. Я его перевёл, по кусочкам отдавал текст разным людям. Там только описание сокровищ, которые ещё больше меня раздразнили! Начало и конец документа остались у моих братьев.

Сильвия встала и подала дяде воды. Всё время, пока тот жадно пил, она стояла возле него и смотрела с жалостью, потом забрала стакан.

– А ещё у меня есть кусок гобелена, – сказал дядя Джордж, вытерев рот кружевным платком: было видно, что он вдруг решился.

– Это всё? – спросила миссис Трелони строго.

– Почти, – ответил дядя Джордж и потупился.

– Сейчас ты у меня получишь! – голос миссис Трелони был суров.

Дядя Джордж сложил умоляюще руки, он чуть не плакал.

– Ах, Труда, поверь, я же и сам не знаю! – вскричал он. – Говорю же тебе! Папаша перед смертью совсем сбрендил, что твой ребёнок… Нёс какую-то чепуху, подмигивал, метался по постели… Он надавал нам кучу всякой ерунды, Джону – какие-то морские камушки, кружева, мне всучил две свечки. При этом он мерзко хихикал так, что я готов был убить его на месте тут же!.. Он точно был доволен собой!

– Где эти свечки? – почти в голос вскричали все. – Они сохранились?

Дядя Джордж приосанился.

– Конечно, сохранились, – ответил он. – Я берег эти два ничтожных подсвечника, как нищий не бережёт свою последнюю монету. Даже свечек не зажигал… Они у меня дома. Я их принесу.

Услышав это, собравшиеся в чисто английской манере, почти хором, сказали всего одно слово, а вернее всего одну букву:

– О!..

И договорились встретиться завтра утром.

«Однако же, каковы братья, – думала миссис Трелони, готовясь ко сну. – И муж-покойник. Таким тихоней прикинулся». Она нанесла себе под глаза смесь розового масла. Миссис Трелони, как истинная женщина, конечно же, пользовалась всякими эссенциями и ароматическими смесями. Особенно она любила свой собственный бальзам с эфирным маслом розы, состав которого не сообщала никому, даже Саре Уинлоу, но кожа миссис Трелони после этого бальзама, – прямо на следующее утро, – становилась упругая и гладкая, как у младенца.

Что? Вы мне не верите? Так попробуйте сделать что-нибудь сами с маслом болгарской розы!

Убаюканная розовым благоуханием миссис Трелони сладко заснула.

Ей снились далёкие дивные страны, роскошные сады и то, о чём она наяву никогда не давала себе смелости подумать.

****

На следующий день все собрались опять, даже дядя Джордж не опоздал и ничего с ним не случилось.

Он принёс обещанные «дурацкие вещи»: пергамент, кусок гобелена и два подсвечника. Сначала капитан развернул гобелен, и все столпились вокруг него, всматриваясь.

На куске гобелена, явно прерванном со всех четырёх сторон, словно это был фрагмент чего-то большого, были изображены две горы. С правой горы, с её середины, падал водопад. Водопад особенно удался гобеленному мастеру: был он полноводным, пенистым, и шум его, казалось, чудился даже неискушённому зрителю. У подножия гор зеленела трава, виднелись деревья, лежали камни, текла небольшая речушка – ничего особенного. И гобелен отложили и занялись подсвечниками.

Это были две парные горгульи из олова, именно парные, а не одинаковые. Они, казалось, смотрели на собравшихся и злобно посмеивались, причём одна смотрела направо, вторая налево. Когтистые лапки этих химер, которые всегда по канону сидели на крышах готических зданий, тоже были подняты неодинаково, а крылья струились за спиной, как демонические плащи. Особенно мастеру удалось выразить бесовскую сущность горгулий – ну просто твари, причём твари явно себе на уме.

Капитан подумал, что подсвечники эти, конечно, не «ничтожные», а высокого мастерства предметы, хоть и сделанные, что странно, из олова. Потому что из олова отливалась посуда, которую не нагревали на огне, а здесь из олова были отлиты подсвечники, которые в любую минуту могли расплавиться от догорающей свечки. Значит, подсвечники эти явно не были предназначены для повседневного пользования…

Потом все принялись разглядывать новую часть манускрипта и увидели тот же неясный шрифт, те же потёки по краям. Больше рассматривать было нечего, и капитан продемонстрировал дяде Джорджу то, что они успели обнаружить до него. Рассыпавшаяся на «выкройки» шкатулка потрясла воображение нового члена «розыскного общества», подзорная труба озадачила, а кружева тот небрежно отложил в сторону.

Потом капитан раскрыл на столе «выкройки» мозаичным набором вверх, а подсвечники поставил на круглые большие украшения из перламутра. У него получились две крестообразные, скреплённые между собой «выкройки», в самых крайних точках которых стояло по подсвечнику.

– И что удивительно, основание подсвечников пришлось точно по размеру перламутровых вставок, – пробормотал он.

Капитан развернул химер от себя спинами, потом опять крутанул к себе бесовскими харями – химеры взирали на него и ухмылялись.

– Что такого сложного мог придумать старый джентльмен, каких нагородить тайных шифров? – с досадой проговорил он. – Ведь не тамплиер же он, в самом деле! И где, хотел бы я знать, та часть документа, что предназначалась покойному сквайру?

Этот вопрос озадачил всех. А в самом деле, где же третья часть документа, возможно, самая важная и, возможно, с описанием места, где эти сокровища спрятаны?

В этом была загадка.

****