Урок выживания

Первый, кто пришел к ней в следственный изолятор был… флигель-адъютант Раков. Лукреция вздохнула было с облегчением – это Наташа прислала его сказать, что все уладит, но первые слова Ракова были «я здесь по собственной инициативе».

– Наталья Петровна за границей в отъезде на несколько дней, она ничего не знает, – поспешно объяснил Раков, заметив растерянность Смирновской.

– Так позвони ей и расскажи обо мне! Путь посоветует адвоката!

– А, может, я пригожусь, Лукреция Даниловна?

Переждав, пока женщина придет в себя, Раков пояснил:

– Милиция еще раздумывает, стоил ли отдавать это дело федералам. Я через свое начальство попросил ознакомиться с бумагами. Давайте посмотрим, что мы имеем на данный момент.

Он сел за стол напротив Лукреции и открыл папку с единственным листком в ней.

– А кто твое начальство? – все еще не ориентировалась в происходящем Смирновская.

– Формально – начальник следственного отдела Службы безопасности, в котором я прохожу подготовку как стажер. А фактически… – Раков замялся, – сами знаете, кто. Итак. Основания для ареста: содержание желудка умершего профессора и его завещание в пользу вашей дочери, опекуном которой вы являетесь. В желудке – яд, икра и смородиновый чай. Икру и чай, с ваших же слов, профессор употребил у вас в гостях. Это все, как видите. Для милиции достаточно, чтобы быстро отчитаться о проведенном расследовании. Для передачи дела федеральной Службе зацепок маловато, мотив ничтожен, но вы – офицер госбезопасности в отставке, для злопыхателей есть возможность тщательно поковыряться в вашем прошлом и попробовать связать его с прошлым Ционовского, который в шестидесятых подозревался Конторой в связях с ЦРУ.

Раков посмотрел в бумажку и заметил:

– Правда, это было по доносу, сведения не подтвердились, но в те годы любой донос считался документом, и дело завели.

Он закрыл папку и сложил на ней ладони, переплетя пальцы.

– И что ты… можешь?.. – кое-как справилась с удивлением Лукреция.

– С хорошим адвокатом при частичном признании вины можем добиться вашего выхода до суда под подписку о невыезде. Это проще и всегда действует, а на суде адвокат отобьет все обвинения без проблем.

– Частичное признание?.. – задохнулась от негодования Смирновская. – Суд?! Это все, что ты можешь предложить?

– Конечно, нет. Я могу доказать, что профессор покончил с собой. А могу ничего не делать и слить в прессу материал об аресте офицера госбезопасности в отставке по делу смерти известного профессора. Вам выбирать.

Лукреция в замешательстве обшарила глазами лицо молодого человека. Раков смотрел на нее открыто и дружелюбно. Потом она сантиметр за сантиметром осмотрела его руки. Раков заметил это, протянул руки и перевернул их, демонстрируя ладони. По четыре мозоли на каждой. На первой фаланге левого указательного пальца чуть заметный натертыш.

– Стреляешь левой? – тихо спросила Лукреция.

– Я могу стрелять двумя одновременно, – он вернул руки на папку и поддернул рукава пиджака.

– Чего ты хочешь?

– Хочу жениться на вашей дочери. Только на моих условиях. А не на условиях Ладовой.

Лукреция опустила голову и закрыла лицо ладонями, чтобы скрыть растерянность. Спросила приглушенно:

– Наташка поставила условия, при которых ты женишься на Аглае?

– Конечно. За первый же год нашей совместной жизни с вами я должен буду найти некоторые документы, или убедиться любым способом, что они уничтожены. Заметили – я сказал «с вами». Наталья Петровна уверена, что вы никогда не позволите жить дочери отдельно, даже при муже. Меня это устраивает.

– Бред какой-то! – рассердилась Лукреция и стукнула кулаком по столу.

– Такой вы мне больше нравитесь, – выдал он и улыбнулся, чуть прищурив глаза.

Лукреция покраснела и от этого еще сильней рассердилась.

– Я тебе не верю. Какие документы она у меня ищет?

– Несколько листов с цифровыми записями – думаю, это номера счетов и коды. Еще бухгалтерские бланки и расписки. Она закопала это у вас на участке в восемьдесят восьмом. Потом бумаги пропали.

Лукреция встала и прошлась у стола. Раков тоже вскочил.

– Да сиди ты! – отмахнулась Лукреция. – Будет еще учтивость изображать… Смоленский плейбой!

– Никак нет, товарищ майор. Мне по званию не положено сидеть, когда вы стоите.

Лукреция сжала пальцами виски и села.

– Устала. Мне нужно подумать. Почему Наташка считает, что эти бумаги у меня?

– Потому что в девяносто первом, когда полковник Крылов вырыл в присутствии Натальи Петровны металлический кейс, их там не оказалось, – Раков пожал плечами и сел.

– Ну и что? При чем здесь я? Закапывала она с Сенькой Бакенщиком, никто, кроме них двоих место не знал! Тридцать соток – было где развернуться, а уж такого спеца по маскировке, как Бакенщик, еще поискать!.. Кстати! – Лукреция в озарении посмотрела на Ракова, – Крези-бой мог до девяносто первого обнаружить кейс металлоискателем!

И от участливой улыбки молодого мужчины напротив тут же сникла:

– Как и любой другой из нас…

– Правильно. Главное – не поиск, а информация о том, что Ладова вообще что-то прятала. Ваша дочь видела процесс закапывания. Наталья Петровна сказала, что в девяностом году об этом узнал ваш друг и бывший соратник по Конторе Крылов. Он нашел несколько дневников Аглаи, когда вы с ним сожительствовали… простите, это меня не касается.

– Точно!.. – кивнула Лукреция. – Крэзи-бой письменный стол ремонтировал в девяностом, и нашел тетрадки. Мы как раз с ним недавно вспоминали, как читали найденные дневники Аглаи. Вырванная страничка… Теперь я знаю, что Бакенщик тоже совершенно не в курсе, куда девалась бухгалтерия Таши. После неудачных раскопок в девяносто первом он угрожал Ладовой пистолетом за сведения о ней.

– Не хотите отстраниться от чужих проблем и перейти к своим собственным? – осторожно поинтересовался Раков. – Время посещения ограничено.

– Чужих проблем? Эти люди – мой близкий круг, ближе них никого не осталось.

– Можно спросить? – Раков подался к Лукреции через стол. – Я слышал тогда, как полковник меня вам предлагала. Если бы не этот разговор сейчас, что бы вы решили?

– Я бы согласилась, – Лукреция ответила сразу, без смущения и раздумий. – Тогда речь шла о муже для моей дочери, пусть даже это была сделка в обмен на твою карьеру и жилищные условия. А сейчас ты меня подло шантажируешь!

– То есть, вас бы устроил «засланный казачок» в вашем доме? А мое предложение взять ситуацию в свои руки не устраивает?

– Послушай, как там тебя… Флигель. На данном этапе нашего общения я все еще верю Ладовой, которую знаю двадцать лет, и не доверяю тебе. Вот не верю, что ты сможешь вытащить меня из этой истории быстро и без последствий. Иначе, зачем тебе угрожать оглаской в прессе?

– Я не так давно в вашей среде трепыхаюсь, но сразу понял, что угроза срабатывает быстрее и четче, чем искреннее предложение помочь и защитить.

Лукреция брезгливо дернула уголком рта и заметила:

– Ну что ж, юркий мальчик, озвучь теперь после угроз свои условия помощи и защиты.

– Я вытаскиваю вас из этой истории быстро и без последствий. Женюсь на Аглае. Прописываюсь в вашей московской квартире и рассчитываю на несколько ваших звонков нужным людям после окончания университета.

– То есть, ты ставишь на меня?.. – насмешливо удивилась Лукреция. – Смотри, не прогадай – Наташке генерала могут дать!

– Точно. Ставлю на вас. Мы, смоленские молодцы, хитры да не без ленцы. Загонит она меня грязными поручениями, а потом скинет после тридцати за решетку или пенсионерке постарше. Вы поинтеллигентней будете. После устройства на достойной должности я должен иметь право самому распоряжаться одной третьей частью всех своих заработков, а до этого, уж не обессудьте, побуду у вас на иждивении. Это, кстати, для вас будет неплохим стимулом побыстрей и поденежней меня устроить.

Лукреция, совершенно разбитая, кивнула, глядя в пол, и спросила, не поднимая головы:

– Никакого суда?

– Так точно. Завтра до вечера вытащу вас отсюда.

– Что я должна сделать сейчас?

– Просто дайте знак, что согласны на мои условия. Я вам верю.

У Лукреции перехватило дыхание – этот шантажист ей верит! Она медленно подняла голову, ожидая наглой ухмылки победителя, и угодила в грустные глаза цвета гречишного меда.

– Спасибо за доверие, – встал Раков. – Вы никогда не пожалеете, обещаю.

Предсмертная записка

На следующий день к восьми вечера Лукреция вернулась домой. Привез ее Флигель на одном из автомобилей Ладовой. Подняться в дом поначалу отказался. Объяснил это буднично:

– Дом наверняка прослушивают.

Совершенно замороченная Лукреция никак на эти его слова не отреагировала.

В десять утра в следственном изоляторе ей сообщили, что найдена предсмертная записка профессора Ционовского. Почти сразу приехал Крэзи-бой с большим чином из МВД. Экспертиза и заключение по ней были сделаны в рекордные сроки – за четыре часа, материала для сравнения почерка профессора было предостаточно. Потом в ожидании постановления об освобождении Крэзи-бой развлекал Лукрецию в комнате для допросов воспоминаниями прошлого под чай с конфетами. Полковнику Крылову было явно не по себе.

– Может, глотнем для ясности? – он достал из внутреннего кармана кителя плоскую фляжку с коньяком.

Лукреция ничего не ответила, складывая горкой скомканные фантики от съеденных конфет. Но когда Крэзи-бой плеснул себе в чашку коньяка, отобрала фляжку и допила все из горлышка.

– Я не курила сорок шесть часов, – сказала она после этого.

Крэзи-бой суетливо покопался в карманах.

– У меня только сигареты.

Лукреция взяла одну, но закуривать не стала – сидела и нюхала. Крэзи-бой перешел к ближайшим событиям.

– Лейтенантик Наташкин оказался не без способностей. Вчера добился постановления на повторный обыск помещения, в котором был найден мертвый профессор. Ну, как добился… не без моей помощи. Сегодня к восьми утра вскрыли опечатанное помещение в присутствии вашего участкового, а там книг и папок всяких!.. Сама видела, что мне объяснять. Участковый начал книги потрошить, а Раков мебель осматривать. Я подъехал к девяти, комната была засыпана бумажками по колено, а еще и половины не разгреблось. Мне даже поплохело от такого зрелища. Но ради тебя я решил пригнать группу моих ребят, чтобы они по одной каждую бумажку и книжку перебрали, в коробки складывали и выносили это наружу. Пока ребята добирались, лейтенант нашел скомканную записку в кресле, в котором профессор собственно…

– Вот так просто взял и нашел? – уныло поинтересовалась Лукреция.

– Она была глубоко засунута между сиденьем и подлокотником. И нашел ее Раков не просто, а как полагается, в присутствии понятых, Таисии Маслёнкиной и твоего покорного слуги…

– Туся была понятой? – встрепенулась Лукреция.

– Была. И сильно страдала, что нельзя самой поискать, а нужно только ждать и наблюдать. Обещала все убрать после нас.

– Это значит, Лайка тоже была при обыске? Они говорили?

– Кто?.. – удивился Крэзи-бой.

– Дочка моя с Раковым! – закричала Лукреция и вскочила.

«Успокоительную» таблетку полковник достал из другого кармана кителя. Из коробочки от леденцов.

– Лайка разговаривать-то осмысленно начала не так давно, а к посторонним ближе чем на два метра не подходит до сих пор. Не понимаю, чего ты завелась? – Крылов помогал Лукреции запить таблетку, мученически кривясь лицом от стука ее зубов о стакан.

Через пятнадцать минут женщина расслабилась до бессмысленной улыбки и радостного обожания всех, кто входил в комнату. Крэзи-бой решил, что уже можно зачитать текст предсмертной записки:

– «Предчувствиям не верю и примет я не боюсь, – начал он проникновенно. – Ни клеветы, ни яда я не бегу. На свете смерти нет. Бессмертны все…» (Тарковский, «Жизнь, жизнь»)

– Не-е-ет! – заплакала Лукреция, шлепая по столу ослабевшими ладонями. – Не на-а-адо, пожалуйста, я не могу больше его слышать!.. Засунь себе это стихотворение в ж…!

– Ладно, ладно, – опешил Крэзи-бой и решил сначала молча пробежаться по тексту глазами. – Дальше в прозе, своими словами и по делу: «В благодарность за осознание жизни, ее красоты и уродства, кончаю свое бессмысленное на данный момент существование с любовью в сердце, простив всех врагов и завистников…», двоеточие – «Неймарка, Глуховского…», ты подумай – целый список.! Ладно, это мы опустим, «…изношенность тела не дает более радоваться победам и бороться с неудачами, сознание подводит, и ребенок, обученный мною понятию слов и обучивший меня животной радости существования, вырос. «Час предвкушаю: смяв время, как черновик, ока последний взмах и никоторый миг…» (Цветаева из «Крысолова»). Ухожу в никоторый миг 15 сентября 1995 года, старый, больной и счастливый выполненным. Простите, кому любви пожалел».

Полковник Крылов достал платок, вытер вспотевшее лицо и тяжко вздохнул, покачав головой.

– Не предсмертная записка, а целая поэма! Знаешь, я пока читал, засомневался, что наши спецы вообще поймут, о чем это. Но профессор молодец – число указал и вообще… в конце определился с мотивами. А как тебе – «простите, кому любви пожалел», а? Поэма…

– Крэзи, миленький, я хочу полежать, и чтобы – никого, и тихо, ни звука… – жалобно попросила Лукреция, не утирая слез.

Лейтенант Раков забирал Смирновскую из карцера.

– За что вас отправили в изолятор? – спросил он в машине у дома, пытаясь вывести Лукрецию из оцепенения – за всю дорогу она не сказала ни слова.

– Я заплакала почему-то… и попросила где-нибудь полежать в тишине. Ты читал записку Ционовского?

– Конечно. Еще я читал его статью в литературной газете, «эссе» называется. В том же стиле. Ни у кого и тени сомнения быть не может, что это написал именно профессор.

– Где ты ее взял?

– Я нашел записку в кресле, она была засунута…

– Где ты ее взял?!

– Скажу после официальной регистрации брака, – окаменел лицом Раков. – Разрешите просьбу. Не говорите Ладовой о нашей сделке.

– А вот скажу! – злорадно объявила Лукреция. – Завтра же! Крэзи-бой обещал ее привезти сюда из аэропорта. Шагом марш в дом!

Раков вышел и постоял, насупившись, глядя как Лукреция решительно направилась к террасе. Вздохнул, осмотрелся и догнал ее.

– Вы только в доме о делах не говорите.

– Паранойя? – спросила Смирновская. – Кому я нужна? У меня нет тайн.

– Вы можете сами того не зная, подставить других.

– Я тебя умоляю!..

– Не надо умолять. Лучше перестаньте болтать о вашем увлекательном прошлом и близком круге. Такая болтовня приводит потом к обыскам. Что ваш друг полковник Крылов искал в доме профессора накануне его смерти? Там был неофициальный обыск, точно вам говорю!

Лукреция остановилась.

– С чего ты взял, что там были люди Крылова?