Не то чтобы боялась лифта, просто не доверяла людям, которые его собирали. Крохотная коробка, в которой мы были заперты, дернулась и поехала вниз. Теперь понятно, чего земляне так часто крестятся и просят помощи у богов.
Его тепло окутывало меня, успокаивало, а чувство защищенности сменило тревогу. Каждая мышца тела расслаблялась, и я даже вытянула ноги, перестав сжиматься клубком. Как можно теснее прижалась к Рэму – плевать на приличия, просто хотелось быть в безопасности. Тяжелый, глубокий сон медленно обволакивал меня, и сознание погасло.
Персонажи книг становились ближе, чем многие реальные люди – я переживала за них каждое мгновение истории. Книги давали мне возможность прожить бесчисленное количество жизней и посетить сколько угодно миров, не выходя из собственной комнаты.
Не слишком ли скоро все происходит? Быть может, черезчур тороплюсь с влюбленностью? Хотя… разве можно приказать себе не влюбляться? И бывает ли влюбленность уместной и своевременной? Или, если она уместная и своевременная, то это – не влюбленность?
Как нелепо устроен человеческий разум: не в силах осознать что-то гигантское и страшное, он сосредотачивается на мелочах, на простых понятных операциях и предметах.
хотелось танцевать, даже кричать от переполнявшего меня восторга и предвкушения свободы, но где-то глубоко, на дне души, притаилась крошечная зловредная грустинка
По привычке хотела призвать их порядку и обратиться к каждому мысленно, но вовремя себя остановила. Вот бы у них был шок: услышать чужой голос в своей голове. Дальше ближайшей психиатрической клиники мы бы точно не уехали.
Странное дело: хотелось танцевать, даже кричать от переполнявшего меня восторга и предвкушения свободы, но где-то глубоко, на дне души, притаилась крошечная зловредная грустинка. Она впивалась острыми коготками в мое бесстыдное счастье – и я ловила себя на том, что пытаюсь оттянуть момент прощания