Храм Василия Блаженного

Красная площадь – красивейшая и самая почитаемая площадь России. Недаром сегодня она вошла в число историко-культурных памятников всемирного значения. Кремлевские стены со Спасскими и Никольскими воротами. Здание Исторического музея, о котором мы говорим отдельно. ГУМ. И, конечно же, Василий Блаженный, как мы его называем, а правильно – собор Покрова что на Рву. Но сначала обратимся к истории площади, неразрывно связанной с собором. Само по себе ее название Красная, иначе говоря, по-славянски, красивая, вошло в обиход лишь во второй половине XVII века. А появилась площадь в конце XV столетия, когда строивший кирпичный Кремль великий князь Иван III освободил здесь место для торговли. Отсюда и пошло первое название ее – Торг. Но в 1508–1516 годах вдоль кремлевских стен был прорыт для оборонных целей ров, через который к проездным кремлевским воротам перекинули мосты. Во всю длину рва встали каменные зубчатые стены. В XVI веке здесь стояла деревянная церковь Троицы, собственно и площадь стала именоваться Троицкой.

Красная площадь. Конец XIX в.

С постройкой Китай-города площадь вошла в его состав, а в 1530-х годах на ней соорудили Лобное место (лоб – край обрыва, которым кончалась площадь со стороны Москвы-реки). На Лобном месте объявлялись правительственные указы, обращались с речами к народу цари и патриархи, происходили богослужения. Следующими стали появляться на Лбу, или на Взлобье, деревянные церкви, которые ставились во время похода Ивана Грозного на Казань в память одержанных побед. Когда поход завершился присоединением Казани к Московскому государству, Иван Грозный приказал объединить все «походные» деревянные церкви в один каменный храм во имя Покрова Богородицы – дня, в который пала Казань. Храм строился в 1555–1561 годах. Имена его строителей точно не установлены. Возможно, Барма и Постник, которых обычно называют, действительно представляли одно лицо. Существует и мрачная легенда о том, что Грозный, увидев созданное зодчими чудо, приказал их ослепить, чтобы они нигде и никогда не могли повторить подобного храма.

Первоначально собор объединял 8 отдельных церквей, символизирующих дни решающих боев за Казань, но в 1588 году к ним была пристроена девятая – над могилой московского юродивого Василия Блаженного. Еще позже, в 1670-х годах, ансамбль собора дополнила колокольня. В XVII же столетии собор изменил свой внешний вид. Первоначально он был просто кирпичным, в XVII столетии его покрыла яркая пестрая орнаментная роспись. Василий Блаженный стал таким, каким мы привыкли его видеть.

Очень характерным для московского быта был и сам образ высокочтимого святого. Блажь, иначе – юродство, воспринималась в Древней Руси как вид подвижничества. Василий Блаженный обличал жестокость и бесчеловечность Ивана Грозного, и царь покорно выслушивал его обвинения. Был Василий коренным москвичом, родился в пригородном селе Елохове, где сегодня стоит московский кафедральный Елоховский собор, в крестьянской семье. Родители его отдали учиться сапожному мастерству, но однажды у совсем еще юного Василия обнаружился дар предвидения. О пришедшем заказать сапоги заказчике он сказал, что тот на следующий день умрет, что и произошло. И тогда 16-летний Василий оставил хозяина, родителей, принял на себя подвиг юродства, без крова и одежды, возложив на себя вериги. Василий Блаженный, между прочим, предсказал страшный московский пожар 1547 года, в котором погибла большая часть Москвы и много людей. Прямота и честность святого так ценилась москвичами, что и красивейший в столице собор они стали называть его именем.

Красная площадь. Памятник Минину и Пожарскому. Конец XIX в.

Сады московские

Документов было множество. Ходатайств. Обращений. Заключений. Титулованных подписей еще больше. Шел затянувшийся на годы спор об установке памятного знака – надгробия Степану Разину на территории… Центрального парка культуры и отдыха. Там, и только там. По словам автора (одновременно директора ООО «Фирма Колибри – Ч»), «предлагается готовый памятный знак Степану Тимофеевичу Разину (1630–1671 гг.), выполненный из камня красного цвета (сюксю-янсааре), общим размером 3×3 м, высотой 0,64 м, на котором, как на подиуме, размерена остроконечная, как топор-колун, призма, размером в основании 1,5×1,5 м, высотой 1 м, в камне черного цвета, из габро». Иными словами, образ воткнутого в плаху топора.

Безапелляционной выглядела и мотивировка: «В России имеется народный герой, которого любят люди, неравнодушные к нашей многострадальной истории. За 100 лет до Великой французской революции С. Т. Разин в беседах с В. Усом предлагал парламентскую республику (управление Россией казачьим кругом), чем опередил свое время. Его называют русским Кромвелем, хотя он гораздо его значимее для нашей страны, в историческом смысле, по мнению историков. Памятник С. Т. Разину в 1919 году был открыт на Красной площади, в центре Лобного места. Вот почему увековечивание памяти С. Т. Разина находит отклик в сердцах людей разных политических взглядов». Одним из таких энтузиастов стал председатель Российской товарно-сырьевой биржи Константин Боровой.

Не увидело никаких препятствий к установлению надгробия и руководство ЦПКиО, подобрав подходящее место – «вблизи кафе «Времена года» и эстрады, рядом с забором парка.

Не вдаваясь в сравнительный анализ значения английского Кромвеля с русским Разиным, нельзя не начать с того, что место «погребения» последнего не установлено никакими источниками. Волей-неволей приходится вспомнить обстоятельства смерти Степана Тимофеевича: на Красной площади его четвертовали – лишили рук и ног, а уж потом головы. Голову и конечности, по приказу царя Алексея Михайловича, воткнули на высокие шесты на Болоте «до исчезнутия» (возможно, на месте нынешнего памятника педофилам и наркоманам), туловище бросили на съедение собакам. Шесты продолжали стоять на Болотной площади еще пять лет спустя, куда их ездили смотреть иностранные гости, уже после кончины царя. Что же касается отданных голодным собакам останков, то, что от них осталось, не могло ни по каким тогдашним условиям найти себе место на кладбище, будь оно мусульманским, по утверждению автора знака, или православным.

Но все это относится к далекому прошлому. Куда удивительнее настоящее. Положим, возникает сама по себе идея и начинает бурно развиваться в январе 1992 года, иначе говоря, на волне нашей демократии. То, с чем сталкивается сегодня Комиссия по монументальному искусству, дважды единогласно отклонившая предложение, рецидив. И как дань изменившимся обстоятельствам в проекте появляется знаменательный абзац: «Памятный знак С. Т. Разину предлагается вместе с озеленением (проект имеется), причем после озеленения этот памятный знак будет окружен специально подобранными деревьями, которые будут прикрывать этот памятный знак. Этот небольшой уголок парка им. А. М. Горького будет носить уютный, камерный характер, где можно будет поразмышлять о судьбах нашей Великой Родины».

Упоминание об уютном характере уголка вполне своевременно, потому что на сегодняшний день в этой части парка царит запустение, если не прибегать к более сильным определениям. Никто не вспоминает, что занимающий более 100 гектаров ЦПКиО был спроектирован в 1928 году такими мастерами, как архитекторы А. В. Власов, К. Н. Мельников. Л. М. Лисицкий, на территории Всероссийской сельскохозяйственной и кустарной выставки 1923 года, а также Нескучного сада и прилегающей к нему части Воробьевых гор. Это был памятник садово-паркового искусства, по-своему развивавший традиции Москвы.

Приехавшие в столицу Московского государства при том же царе Алексее Михайловиче восточные патриархи, которые понадобились царю для «одоления» Никона, были поражены не только размерами города, удобством его расположения, но едва ли не прежде всего обилием садов. По выражению одного из членов свиты, перед ними предстали «зеленые кущи», в которых тонули постройки.

Казалось бы, кто не знает, как выглядела Москва 300 с лишним лет назад! Достаточно вспомнить хотя бы школьные учебники, виды старой Москвы Аполлинария Васнецова. Громады почерневших срубов. Выдвинутые на улицы широченные крыльца. Просторные – хоть на тройках разъезжай! – дворы. И на уличных ухабах разлив пестрой толпы.

Но пришли археологи. Раскопки велись и раньше. Только как в сплошняком застроенном городе всерьез и обстоятельно заниматься раскопками. Москва – не Новгород Великий. Урывками это удавалось при строительстве метрополитена, более или менее широко при сносе всего древнего Зарядья для строительства гостиницы «Россия», на Манежной площади. И тем не менее открытия оказались сенсационными.

Да, Москва и на самом деле тонула в ухабах. На 200 тысяч ее населения (всего в середине XVII столетия население государства составляло двенадцать с половиной миллионов человек) приходилось четыре с половиной километра бревенчатых и дощатых мостовых, иначе говоря, «мостов» через непролазную грязь. Да еще предполагалось проложить 155 сажен по Арбату.

Нескучный сад. Дворец. Начало XX в.

А вот огромных рубленых домов археологи не обнаружили. Нигде. В Китай-городе, например, существовал стандарт – четыре на четыре метра, в Зарядье и вовсе четыре на три. И это при том, что в каждом доме имелась занимавшая около четырех квадратных метров большая русская печь – пережить без нее зиму семье не представлялось возможным. Далеким воспоминанием остались московские дома начала XVI столетия. Тогда они, случалось, рубились и по тридцать квадратных метров с такой же почти по площади пристройкой для скота. Средневековый город теснился все больше и больше.

Что же касается архитектуры, то Аполлинарий Васнецов варьирует все разнообразные формы знаменитого (и единственного в своем роде!) дворца в Коломенском. В обычной же московской практике все сводилось к простым срубам и пятистенкам. Внутри дом перегородками не делился. Да и что делить на двенадцати квадратных метрах! Тесно, очень тесно даже для тех условных пяти человек, которые, согласно статистике, жили на одном московском дворе.