И тогда посылает Господь Герасиму спасение – ослабевшего ослика, которого ещё можно спасти. И вдруг жизнь отшельника приобретает смысл "Помучусь я еще с ним – окажу ему пользу" – решает для себя тот, кто ещё недавно хотел умереть от безысходности.

А потом встретит он и льва – и не тронет дикий зверь ни самого Герасима, ни его ослика. И вот «происходит Исаево чудо: лев лежит рядом с осликом» [Кн. пр. Исайи 11:6].

Потому что Герасим, как и Ермий, осознаёт своё несовершенство, своё заблуждение.

«Нет, я самый обыкновенный человек, и даже, признаюсь вам, что я еще очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел – все они на меня обиделись, и я ушел из города в пустыню», – говорит он тем, кто видел в нём «необыкновенного человека» – тоже, по сути, святого. То, что Герасим, как и Ермий, постигает великую мудрость, как должно относится друг к другу, к Мирозданию Божьему – «вместе жить надо не так, чтобы троим на одного смотреть, а надо всем работать, а то придет несогласие» – так произведение и создано для того, чтобы донести эту мысль до читателя. Однако, возвратимся и к названию творения Н.С.Лескова, и к теме статьи. Думаю, читая про Старца Герасима, невольно вспоминаешь и Преподобного Сергия Радонежского, и Преподобного Серафима Саровского – их общение с дикими зверями. Лев или медведь – какая в данном случае разница – ведь дело в том, что хищный зверь, которого, говоря языком того же Н.С.Лескова, «трепещут» молодые, сильные и здоровые, как кроткое домашнее животное, служит немощному старцу и разделяет с ним скудную трапезу. Потому что «сила» старца в Святости – и в первые века Христианства, и в Древней Руси, и в России синодального периода! И даже, наверное, можно снова вспомнить Лао-Дзы: «Слабость велика, сила ничтожна». Теперь же обратимся к мыслям Святого очень непростого в духовном смысле восемнадцатого века – Митрополита Платона (Лёвшина): «Чего не может сделать добродетель? Думаю, что дикие звери ныне стали свирепы от жестокости наших нравов, а любовь и добродетель могут эту свирепость переложить в кротость и покорности». Все одушевленные создания Божии ясно видели в первом человеке светлый образ Божий, и самые лютые звери, по выражению одного святого отца, ощущая дивное благоухание сего образа, смиренно склоняли свою голову перед Адамом. Человек повиновался Богу, и все земные твари повиновались человеку, почитая в нем образ Божий. Согрешил человек – помрачился в нем образ Божий, и неразумные твари не стали уже узнавать его. Не послушался человек заповеди Божьей, перестали ему повиноваться твари земные. Зловоние страстей заменило благоухание образа Божия, и сам человек уподобился скотам несмысленным. И вот грешный, бренный человек трепещет и страшится тех зверей, которые некогда были ему покорены под ноги его. Его непослушание Богу наказано непослушанием тварей земных ему самому! А святые Божии своею дивною жизнью, своим неуклонным послушанием заповедям Божиим, своим святым смирением, при содействии благодати Божией, восстановили в себе образ Божий, и он просиял в них с первобытною чистотою и светлостью. Ощутили его благоухание и неразумные твари, и лютые звери – грозные враги грешного человечества стали послушны им, как кроткие агнцы. Так власть, утраченная Адамом, возвращена его святым потомкам! Вот глубокий смысл этого удивительного для нас, грешных, послушания свирепых неразумных тварей святым Божиим, о чем так часто встречаются рассказы в житиях святых подвижников». Та же мысль звучит и из уст главного героя у Н.С.Лескова: «Бог Свою благость дал мне, чтобы в себе страх победить, – я зверя обласкал, а теперь он мне зла… и не делает… Поступайте со всеми добром да ласкою». По этой же «причине» не боится Старец Герасим и страшного разбойника Амру, «которого трепещут в городах и в пустыне», который «перебил много людей… отнял много богатств», и называет его «несчастным бедняком», потому что всем содеянным лишил себя душегуб благодати. А самый свирепый хищник в отличие от человека греха не имеет!

И вот уже в период Серебряного века создаётся тоже удивительное произведение «Медведь Святого Серафима», в котором медведь символизирует всю Россию. Её пытались и обмануть, и поработить – а ей хорошо и покойно только вместе со Святым Серафимом. И в финале автор – И.С.Лукаш говорит о «Серафимовой Руси». Это – и символ Святой Руси, и образ потерянного Рая!

Тогда, очевидно, что и для Н.С.Лескова важен не лев сам по себе, а воплощение мысли о том, что «любовь и добродетель могут…свирепость переложить в кротость и покорность». (См. приведённые выше мысли Святителя Платона).

А теперь снова о Святом Герасиме. Итак, в финале он отвергает даже пустяковый, на первый взгляд, подарок – шатёр, который, кажется, мог бы ему очень даже пригодиться: «Я не горд, но шатер слишком хорош и может возбуждать зависть, а я не сумею его разделить со всеми без обиды, и увижу опять неровность, и стану бояться. Тогда лев мой уйдет от меня, а ко мне придет другой жадный зверь и опять приведет с собой беспокойство, и зависть, и дележ, и упреки. Нет, не хочу я твоих прохладных шатров, я хочу жить без страха». Достигший Святости понимает, чего на самом деле надо бояться, а какой страх должно преодолеть!

А ещё хотелось бы обратить внимание и на то, что незадолго до финала говорит разбойнику Старец: «Он зверь, и потому отнимает». Итак, дважды звучит слово «зверь» – и, явно, с резко отрицательным смыслом. Конечно, в русской литературе слово это употребляется и просто в значении «животное» – например, в хорошо всем с детства известных строках:

Человек, и зверь, и пташка —

Все берутся за дела…

(Автор Модзалевский Л.Н.).

Однако, у Н.С.Лескова это, скорее всего, – то самое «число зверя» – образ антихриста, который радуется, пробуждая в людях низменные страсти и толкая человека в пропасть.

Вот и среди мыслей не раз упоминаемого Лао-Дзы есть такая: «Нет греха тяжелее страстей». От людских страстей-то и уходит в пустыню и Святой Герасим, да и, как мы помним, Ермий.

Но, приближаясь к финалу первой части, хочется вспомнить и ещё один образ «зверя» в творчестве Н.С.Лескова. «Зверь» – так называет писатель один из своих святочных рассказов, события которого происходят уже в России времён крепостного права. Кого же или, точнее, что же имеет в виду Н.С.Лесков – только ли медведя Сганареля? Судя по всему, животное – тоже некий символ, как и в упомянутых выше примерах.

Крепостной крестьянин не утратил способности любить и сострадать всякой твари Божией – и, не вдаваясь в подробности сюжета, остаётся сказать, что спасает он от неминуемой гибели медведя, которого должны были затравить собаками. По сути, происходит Рождественское чудо – чудо, свершившееся по молитве! Чудо – это великое милосердие героев рассказа, переживавших за обречённое на смерть животное – и прежде всего, – милосердие крепостного Ферапонта. «Ты любил зверя, как не всякий  умеет любить человека.  Ты меня этим тронул и превзошел меня  в великодушии. Объявляю  тебе от меня милость:  даю вольную и сто рублей на дорогу. Иди куда хочешь» – говорит духовно прозревший хозяин своему слуге. И стали называть Ферапонта "укротитель зверя". Судя по всему, писатель говорит всё-таки о победе над грехом злобы, гнева, жестокосердия. И Герасим победил, «укротил» «жадного зверя», «приводящего с собой беспокойство, и зависть, и дележ, и упреки». Любовь и в четвёртом, и в восемнадцатом веке! (Невольно вспоминается и один из… советских фильмов о Великой Победе. Да, никакой ошибки. По какой-то причине советским солдатам нужно перевезти в вагоне слона. А он не идёт, никого не слушается и рвёт канаты. Множество здоровых, сильных мужиков справиться не могут. Но вот подходит невысокий, трогательный       персонаж, которого в фильме играет Николай Трофимов, говорит слону несколько слов – и огромное животное идёт без всякого принуждения! О Боге в те времена не говорили – хотя в хороших фильмах никогда и богохульства не было. И разве не напоминает хоть чем-то этот незаметный герой, каких было тысячи, миллионы, тех, кто одной лишь любовью и одним лишь милосердием приручал диких зверей?! Разве и здесь не почувствовало это огромное животное чистоту сердца стоящего рядом с ним «маленького» человека?! Животных обмануть нельзя – ведь они не затуманены грехом!).

«Слава Тебе за кротость животных, служащих мне»! – поётся в одном из самых прекрасных, поэтических акафистов – «Слава Богу за всё», написанном уже в окаянные тридцатые годы двадцатого столетия Митрополитом Трифоном (Туркестановым). Как будто из глубины веков звучат эти проникающие в душу слова! Это – мысль всех произведений житийного жанра, повествующих о том, как личная Святость «восстанавливает» разрушенное грехопадением Адама и Евы. Звучит эта мысль и из уст Герасима в произведении Н.С.Лескова.

А, завершая разговор о Святом Герасиме и «с кротость служащих ему животных», остаётся ещё раз вспомнить, что это берущее за душу произведение было создано Н.С.Лесковым в год 900-летия Крещения Руси, когда Западный мир услышал от истинно русского профессора В.С.Соловьёва о Русской Идее. (См. выше). А рассказы о святых – один из самых ярких примеров русского, православного мышления!

Часть вторая. Высокая жертвенность и «несказанный свет».

«Лучшее пред Богом предстояние

В глубине высокого смирения»

(Иеромонах Роман).

Глава первая. Возводящая к Небу Любовь.

В том же 1888 году Н.С.Лесков на основе раннехристианских легенд создал ещё одно замечательное произведение – «Прекрасная Аза». И в качестве эпиграфа на этот раз избирает писатель слова из Библии, что, наверное, более естественно: «Любовь покрывает множество грехов». (I Петра IV, 8.).

«В первых веках христианства в Александрии египетской жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка, по имени Аза. За её красоту её называли "Прекрасною Азой". Она была круглая сирота. Родители её умерли, едва только она вышла из детства, и оставили ей большое богатство. Аза имела благоустроенный дом и обширный виноградный сад по скату к реке Нилу. Наследства, которое получила Аза, достаточно было бы, чтобы ей прожить целую жизнь в полном довольстве, но молодая египтянка была чрезвычайно добра и участлива ко всякому человеческому горю и ничего не жалела для того, чтобы помочь людям, которые находились в бедствии. Через это с нею произошёл следующий роковой случай».

Уже с первых строк становится понятным, что слово «прекрасная» в контексте и самих легенд, и творчества Н.С.Лескова применено к главной героине в двух значениях – и красота духовная, «красота» жертвенности намного важнее. Что же произойдёт с Азой? То, что всё богатство она, почти не раздумывая, отдаст ради спасения семьи незнакомого её человека. Наверное, её жертву можно сравнить с жертвой Памфалона – вполне понятно, что произведения из книги «Пролог» изначально объединяют многие общие мысли. А также понятно, что в рассматриваемых произведениях важен прежде всего не реализм в привычном для многих смысле, а мысль христианская, понимание истинной нравственности, воплощение того, чему учил Сам Спаситель. По слову Христа поступают и Ермий, и Герасим – и тоже подвергаются тяжким испытаниям. И Памфалон жертвует собою во имя любви и желания облегчить другим скорби, как он сам скажет в финале (См. далее). Но на долю Азы, испытания, видимо, выпадают самые тяжёлые.

Итак, если Памфалон, принеся жертву, не смог бросить своё ремесло, то Аза осталась нищей и, не будучи обученной никакому ремеслу и неспособная к тяжёлому физическому труду, становится блудницей. К роли этого образа и в легендах, и классической литературе мы уже обращались в первой части статьи. А потому, наверное, значение образа Азы в чём-то можно сопоставить со значением образа Сони у Ф.М.Достоевского. Только, если для Сони чтение Евангелие – нечто само собою разумеющееся, то Аза услышит о Христе и христианах только после пережитых ею страданий. Когда же, нищая, униженная и всеми оставленная, Аза готова была броситься в воды Нила, встретился ей «философ и пресвитер – друг Исаака-сирийца». Это он назовёт её сестрою, накормит, а потом расскажет о Своём Учителе и христианах. И захочет Аза оставить старую жизнь, чтобы начать новую – во Христе.

Но прежде, чем приблизиться к финалу произведения, следует обратиться к словам героев. То, что пресвитер говорит словами Священного Писания, как и многие положительные герои произведений Н.С.Лескова, совершенно очевидно – ради того и обратился писатель к не раз упоминаемому «Прологу». Думаю, для понимания очень важны, прежде всего, слова главной героини.

Итак, один из самых животрепещущих вопросов, отражённых в легендах, – вопрос веры – точнее, разницы вероисповеданий. Ведь жертвует собою Аза ради семьи «другого народа и … другой веры». И мысль эта звучит дважды. «Я не знаю, в чём твоя вера: это касается наших жрецов; но я верю, что грязь так же марает ногу гречанки, как и ногу всякой иной, и одинаково каждую жжёт уголь калёный», – говорит египтянка попавшему в беду эллину. «Не порода и вера, а люди страдали» – отвечает она бывшим знакомым, которые, как и в «Скоморохе Памфалоне», отворачиваются от попавшей в беду девушки, считая себя при этом добродетельными! (А ведь они знали ещё покойных родителей Азы!).

Само название статьи уже подразумевает понятия – «сверх» чего-то – и вот ещё один, может быть, самый яркий пример: «Аза отвечала, что её доброта не была безрассудна, потому что теперь она лишь одна потерпит несчастье, а без этого погибало целое семейство».

А пресвитер, разделяя с девушкой хлеб и печёную рыбу, говорит о том, что легче страдать самому, чем видеть страдания другого. Только принёсшая такую великую жертву Аза, как мы помним, ещё не была христианкой – и даже не слышала о Христе, – но насколько похожие по сути … даже не просто мысли, а жизненное кредо героев!

И, наконец, последние слова и мысли героини перед тем, как она собралась прервать все земные страдания, но, к счастью, встретила друга Исаака-сирийца: «Голод приблизился, мучительный голод… но я не ропщу… Я посылаю последний привет мой небу, которое внушило мне решенье любить других больше себя, и с тем умираю!» Думаю, что слова её, особенно выделенные, в комментариях вообще не нуждаются! Остаётся лишь вспомнить, что произносит их главная героиня тоже ещё до той судьбоносной встречи. Только она уже «возлюбила»!

Понятно, что всё происходящее глубоко символично, возможно, даже более, чем в упоминаемых ранее произведениях. Понятно, что спасённый Азою эллин не мог остаться безучастным к бедствиям той, которая спасла жизнь всей его семьи. Но ведь цель-то писателя именно в том, чтобы показать высокую жертвенность, возводящую к небу – этот очень тернистый путь. И награду в конце пути!

Тогда совершилось чудо: когда отверженная египтянка лежала больная "в малой хлевине", туда к ней среди ночи вошли "два светлые мужа" и одели её в белые "крестильные ризы". В них и осталось на земле мёртвое тело Азы, а живой дух её отлетел в обитель живых.

Кончина Азы, одетой в крестильные ризы, сделала затруднение клирикам: они недоумевали, по какому обряду надо похоронить эту женщину, но неожиданно

пришёл тот чужестранец, который говорил с усопшею Азою у берега Нила. Он был философ и пресвитер сирийский, друг Исаака-сирийца – он вернулся сюда с дороги по внушению духа. Он наклонился над Азой и стал читать христианские

молитвы, а пока он молился, тело Азы зарыли в землю, но сириец ещё долго

стоял и смотрел вдаль – он что-то думал, он был в восторге и двигал устами.

Его спросили:

– Верно, ты видишь что-нибудь чудное?

– Да, – отвечал он, – я вижу, как будто бы небо отверзто… и туда… кто-то входит…

– Неужто блудница?

– О нет!.. блудницу вы закопали в грязи – я вижу… как лёгкая струйка с калёного угля сливается с светом – мне кажется, это восходит дочь утешенья».