Самая первая…

Самая первая ночь оказалась острой и запоминающейся навсегда. Все было исключительно ярко, необыкновенно и возбуждающе, было так совершенно не буднично, не пошло до противности, как обычно происходило ЭТО у нее в последнее время. Первая ночь оказалась не «для здоровья». Она была украшена бездной возбуждающих разговоров, особенных интимных шепотков и прочих удовольствий в кровати, тем более узкой. Эти милые интимности сразу же вписали необыкновенную ночь надвигающейся любви на памятнике, который она воздвигала внутри своей жизни, огромными золотыми буквами. Особенно разговоры и прелюдии!!!

Чтобы как-то разрядить обстановку, Алла попыталась сделать все максимально быстро. Но получалось коряво, суетливо и лихорадочно. Попытка занять себя работой, чтобы незаметно, было до какой степени она и боится будущей близости, и хочет ее, со стороны выглядела смешно. Так ей вдруг показалось. Она суетливо, ругая себя в уме, вытирала стол, включала настольную лампу для большего интима и вуализации своих морщинок, потом ее для этого же выключала… Потом передвигала пепельницу туда-сюда, вытаскивала из пакета бутылки, расставляла их на столе очень ровненько и симметрично, как в аптеке… И нервничала…

Потом, немного успокоившись сама внутри себя, специально медленно вскрыла коробку конфет, достала закуску под водочку и разложила ее на тарелке очень аккуратно и ровно… Она тормозила себя в уме, а вместо этого быстренько опять побежала в ванную вымыть стаканы. Мыла их под раковиной и понимала, что суетливость только мешает, заставляя его понять, до какой степени ей хочется быть сегодня с этим необыкновенным красавцем, но ничего не могла с собой поделать. Ноги сами носили ее по номеру. Она на той же скорости выбежала из ванной комнаты и стала вытирать стаканы полотенцем, а потом расставлять их на столе, передвигая то так, то эдак. Общий вид стола ее удовлетворил. Она тут же хватилась открывать бутылки и разливать по стаканам, сама, не ожидая его помощи и ругая себя последними словами…

Он стоял посреди номера и смотрел на ее суету, чуть прищурив глаза, отчего казалось, что он над ней насмехается, особенно ее умелому исполнению вскрытия шампанского без струи в соседа. Она не позволяла себе думать о возможной насмешке с его стороны, поэтому сдвинула тишину сама:

– А что мы стоим? В ногах правды нет, говорит народ и добавляет: стоя только ругаются. Мы же не ругаться пришли? Правильно? – скороговоркой подытожила она свои действия, подавая Саше рюмку и бутерброд.

– Совершенно, действительно. Просто меня всегда в номерах возмущает отсутствие диванов или кресел. Редко где есть. А на кровать садиться как-то неудобно. Вот об этом я и думал, – выкрутился он из создавшейся неловкости.

– А нечего думать. Это же временное пристанище и не подходит под понятие дом, где неудобно сидеть на хозяйской кровати. Это гос-ти-ни-ца! Как в нашей студенческой песне Галича:

 
Эх, гостиница моя, ты гостиница.
На кровать присяду я, ты подвинешься,
Занавесишься ресниц занавескою,
Я на час тебе жених, а ты невеста мне…
 

Так и тут, все друг другу друзья и братья на один вечер. Поэтому можно без всякого стеснения садиться на кровать и думать, что это диван. – Она чокнулась об его рюмку стаканом с шампанским, выпила залпом и села.

Всю эту речь она двинула специально, чтобы он не подумал, что их могущие возникнуть отношения должны быть с продолжением. Что она на самом деле относится к нему очень взрывоопасно и уже, может быть, даже серьезно. Что тот заряд тока, которым ее тряхнуло еще на чердаке, предполагает не просто одну ночь, а бесконечное обладание. Правильно сказал кто-то умный, что любовь это бесконечная жажда обладания. Именно бесконечная, у которой не может быть удовлетворения, потому что жажда! Жажда Любви! Но существующая и страшенная разница в возрасте мешала ей показать те чувства, которые проснулись, она должна была забыть о них, она должна была сдерживать себя и сама вести правильно их бронепоезд. То есть именно на запасный путь. В никуда. И эта гостиничная песня сразу расставляла правильно все акценты и ударения над ее мыслями.

– Ну, если так, то можно даже и прилечь! – весело выдал он, одарил ее лучезарной улыбкой, выпил рюмку стоя, но на кровать присел. – А вы тоже любите бардовско-походные песни?

– А как же! Они же провели нас через нашу молодость с рюкзаками и палатками! Как можно это забыть, когда все мы угорели еще в баньке у Высоцкого?! Угоревшее племя, потерявшее свою невинность в основном под кустами или в палатках! Вашему поколению этого уже не досталось! – Она взяла у него рюмку, опять наполнила себе и ему и подала.

– Ну, во-первых, не надо делать из меня мальчика. Я муж! Мужчина! И надеюсь, что мне будет предоставлена возможность сегодня это доказать! – Он опять улыбнулся очень обещающе, всеми своими милыми, еле заметными морщинками, чокнулся и залихватски блеснул глазами, опять зацепив за сердце необыкновенными искорками глаз. – А во-вторых, я тоже еще успел глотнуть дымка походного костра и вседозволенности сексуальной палаточной жизни. – Он показательно глотнул водку одним глотком, встал и налил ей и себе сам. – Я хорошо помню мою раннюю молодость и походную учебу. На Украине ночи теплые, лета стоят жаркие, такие же жаркие, как и наш молодецкий темперамент. Моя самая первая женщина было именно из палатки.

– А рассказать слабо?

– Не-а! Не слабо. Только с условием! Делимся воспоминаниями оба. И честно…

– Идет. Давайте выпьем за самый первый раз.

– Выпьем с еще одним условием – только на брудершафт. Мне надоело и ваше, и мое «выканье». Идет? – Он торжественно встал с кровати, поднял и ее, подхватив под локоть, гордо выпрямился, поднял рюмку, а вторую руку по-гусарски завел за спину.

– Идет. – Она тоже сделала гордое лицо светской дамы с портрета.

Они чокнулись, выпили, он наклонился и поцеловал ее в губы. Губы оказались нежными и пухлыми, а оттого, что он только немного их приоткрыл, были чуть влажными. Очень вкусными. Она задержала воздух и замерла, а он все не убирал свои губы от ее губ и не убирал… У нее закружилась голова, а по телу разлилось жгучее желание. Наверное, смазка разлилась… Он отодвинулся, но смотрел с очень близкого расстояния прямо в лицо, как бы рассматривал, как бы ждал, когда она медленно откроет свои. Его глаза были близко-близко. Зрачок в зрачок. Они пристально посмотрели друг на друга, и он еще раз поцеловал ее быстрым поцелуем…

В номере повисла тишина, повисела, повисела и упала, потому что была сбита ее громким и хриплым возгласом:

– Ну! Я жду рассказа! – которого она испугалась сама и покраснела. Хорошо, что в полумраке не было видно ни ее порозовевшего лица, ни диких, перепуганных собственным голосом глаз.

Они опять чокнулись, выпили и он начал:

– Я созрел рано. Может, это потому, что моя старшая сестра вышла замуж и ее комната была через тонюсенькую перегородку из фанеры от моей? Не знаю. Но спать мне не давали с девяти лет. Однажды меня застали за рукоблудством, чем я занимался под аккомпанемент сестры с мужем и увлекся охами, вздохами собственного исполнения. Меня младшая сеструха и застукала. Старшую сестру тут же отселили в другую комнату, а за стенку переехала младшая. Но вкус блуда я уже почувствовал! А тут как раз летом меня отправили совсем в деревню к бабке. Я и раньше лето там проводил, но раньше это было раньше, а теперь мир стал восприниматься по-другому. Я помню! Меня тогда интересовало только плотское. Например, про соседского старого деда и его бабку, как это у них? Еще есть или уже нету? Или про мужчин и женщин. Они просто жили на свете, работали, ели, пили, разговаривали, а я все видел через призму других отношений и все время думал только про то, чем они занимаются ночами и кто с кем? Я не мог понять, почему они не меняются парами и не бегают ночами друг к другу на подмену? А потом еще и кони. Мы же по собственному желанию, городские, ходили в ночное и целыми ночами сидели у костра, мусоля все ту же тему секса. Я даже помню, как мы хвалились друг перед другом и мерили палочкой.

– Ну вы даете! А палатка тут при чем? – Она протянула ему полную рюмку и чокнулась. Он выпил и продолжил:

– А сейчас про палатку. Рядом с нашей деревней был старинный курган. Там еще по весне появились археологи. И студенты, и преподаватели. Они жили в палатках на берегу нашей речушки, почти на пляже, и вечерами в ней купались голыми, девочки за большими кустами и подальше от мальчиков. А на взгорке мы, прямо над девочками, тоже в кустах заседали, рассматривали красоты нагого женского тела. Была там одна взрослая женщина, красивая, ядреная, чернявая, с косой! Как она мне нравилась! Вот однажды днем меня и занесло к этим палаткам, потому что там был самый лучший песчаный пляж. В лагере было пусто, и только эта чернявая была там. Была одна. А я-то не знал и выбрался из кустов. Я в ту пору был хорош! Выгоревший на солнце пацан-блондин с огромными голубыми глазищами и полными штанами желаний. Стою прямо около ее палатки, трусы снял, решил окунуться на жаре, а она выходит, тоже вся обнаженная, как королевна, грудь торчком, волосы распущены, пупок нахально на глаза лезет и пушок… Ну, я и возбудился прямо у нее на глазах. Она как увидела мою реакцию, так и пошла прямо на меня… и повела спиной прямо в палатку. А там на себя и уронила… Вот так и не стало нашего дорогого Василия Ивановича Чапаева! Утоп в волнах кайфа и удовольствия… Помню только, что было ну очень классно!!!

– А дальше?

– А дальше я целое лето проходил учебный процесс. Секс в соседнем лесочке, под покровом ночки, включая все современные примочки… И французские, и китайские, и прочие йоговские… Она меня научила всему! Мне тогда было почти двенадцать, а ей почти сорок! Во как! – Он поставил пустую рюмку на стол, притянул Аллу и усадил себе на колени.

– А-а… Поэтому тебе нравятся женщины старше?

– Именно поэтому я сейчас буду вспоминать курс молодого бойца с женщиной моей молодости… – Он стал расстегивать на ней блузку очень медленно и аккуратно. – А ты не отвлекайся! Рассказывай давай! Теперь твоя очередь.

– У меня все было проще и прозаичнее. Я же уличный ребенок. Вот на улице и потеряла свое девичество, правда, не посреди русского поля. А мне тогда было уже шестнадцать. Девушка на выданье.

Он снял с нее блузку, потом бюстгальтер и стал гладить грудь…

– Не отвлекайтесь, девушка, не отвлекайтесь! Вперед! Я делом занят, а вы должны меня возбуждать разговорами. Вперед, вперед… – Он стал тихонько целовать ее в сосок…

Ощущение заставило ее застонать, но она поняла, что должна играть в предложенную игру, если не хочет испортить их сегодняшнюю первую ночь. Она стала рассказывать через стон свой самый первый сексуальный опыт, свою первую ночь, а точнее день. Рассказывала она, закрыв глаза, отдавшись сладкому чувству, и через этот стон привирала ровно половину, для создания общей страстной картины. Ей даже понравилась такая игра, когда она, выпустив на волю свои фантазии, старалась продраться с ними через кайф, не теряя нить повествования, и распалить и его, и себя до состояния полного несдерживания желания…

– У нас за домами в лесочке была лесопилка, а мы, дети, там собирались в выходные дни. Залезали внутрь через дырку под полом и никто не знал, что мы внутри. Там были и мы, девчонки, и наши деревенские мальчишки…

– А-а-ахх! – не выдержала она внутреннего напряжения от нахлынувшего желания…

– Не останавливайся! Говори! Говори… – шептал он, пересаживая ее на кровать, медленно роняя на спину и приступая к молнии на брюках. Она приподняла попу, помогая их снять, почти теряя сознание, потому что он снял и трусики тоже и стал гладить ее интимные места…

– Ну говори же дальше! – почти прикрикнул он, и она продолжила, не открывая глаз и отдаваясь ощущениям:

– Мы… курили… там… сигареты… пили… дешевое… вино и… говорили об… об этом… а-а-ахх!..

– Ну!!!

– Говорили намеками, но понимали друг друга… Однажды утром мы залезли туда вдвоем с Толиком. Ему было всего четырнадцать, но он… а-а-ахх!.. уже попробовал женщину. Он стал мне рассказывать свои а-а-а-ахх!.. ощущения… очень красочно…

– А потом! Потом! Рассказывай дальше… – Он стал целовать ее так сладко и необыкновенно, именно так и там, где ей нравилось больше всего. Она готова была рыдать от удовольствия, но пыталась рассказывать дальше…

– А потом… стал… мне рассказывать… а-а-а-ахх!.. Не… могу… больше…

– Нет! Еще хочу! Дальше! Дальше!.. – шептал он, прекращая ласку языком. Она не хотела, чтобы он останавливался…

– А-а-а-ахх!.. Я больше не могу-у-у…

– Еще! Что было потом? Что?

– Он… предложил… попробовать… А-а-ахх!!!

– Попробовала? – тихо спросил Саша…

– Да!.. Еще… как!..

– А хочешь еще раз?…

– Очень… хочу!.. Очень!.. Очень!.. – простонала она, села в кровати и стала молча и очень быстро помогать раздевать его. Они делали все так нервно и лихорадочно, так старались быстрее оказаться в объятьях друг друга, что оторвали несколько пуговиц от его рубашки…

А потом наступило это интимное… «потом»!!!..

«Потом» было сладким и необыкновенным! Когда она закрывала глаза, это «потом» всегда стояло с тех пор у нее перед глазами и надолго поселялось внутри, приводя ее организм в размякшее состояние расплывчивости. В нирвану неги и лени…

С тех пор ей хотелось его всегда… Не только тогда, когда она видела его воочию, но и тогда, когда спать спокойно не давали ночные мечты… А разве можно было забыть его? Его! Такого сладенького и красивого, такого телесно одаренного, такого сексуального! Какая-то невидимая ниточка связала их души. Так казалось ей. Может, их ауры соприкоснулись и залипли друг на друге, а может, на ее ауре отпечаталось часть его? А может, это было потому, что он показал ей тогда всю науку, полученную и в палатке, и соседнем лесочке, отточенную и отшлифованную годами, так нежно, необыкновенно утонченно, но в то же время остро и красочно, что где-то посреди ночи им стали стучать сначала в одну в стенку, а потом и в другую. Под утро стали барабанить и в дверь. Они хихикали, пытались остановиться, но разве можно было остановить такой необыкновенно сладкий процесс…

Барабанила дежурная по этажу. Она возмущалась на весь коридор и требовала немедленно прекратить крики и открыть дверь…

Наверное, ей было и интересно, и завидно, но они не открыли…