ГЛАВА 2

Тогда. 2010 год.

Он очнулся, хрен знает где, в каком-то чужом доме. Не сказать, чтобы его не предупредили, – Сава сам настоял на том, чтобы обезопасить отца и его больницу, – светить такие связи и рычаги давления было абсолютно глупо, с его стороны. Но найти человека, которому его отец смог бы доверять на сто процентов, было нелегко, ну и, чтобы Артем смог этого человека проверить, по-быстрому, и убедиться в его надежности тоже.

Батя часто про своих учеников рассказывал, когда им обоим выпадала возможность поговорить по душам. И одной, особо гордился.

Золотарёва Виктория – умница, красавица, отличный специалист, ас в своем деле. Сколько он про нее слышал, но никогда не думал, что выпадет шанс заглянуть в глаза этой женщине, сумевшей заслужить не только доверие, но и уважение его отца, что было, не так просто, если прикинуть.

Мысли в голове перетекали вяло, но осматривался он с явным интересом. Похоже, что увезли его за город, но на обычную летнюю дачу, домик явно не тянул.

Хоромы – семейное гнездо, не меньше. Минимум два этажа, высокие потолки, как он успел заметить, и в воздухе пахнет едой, чем-то действительно вкусным. Если эта умница-раскрасавица еще и готовить умеет, он точно на ней женится. Хоть батя порадуется.

Язык не поворачивался назвать эту женщину бабой, несмотря на то, что жизнь его по такому аду и клоаке протащила, и видал он красавиц с нутром, гнилее помойки, да и вообще от женщин мало чего хорошего ждал и видел.

Да, была парочка исключений, но именно исключений из установленного правила, не более.

Еще когда валялся в больнице и услышал ее голос, его проняло, пробрало до крови. Даже не сам голос, ее интонации, ехидные слова, подколки. Сава не мог открыть глаз и увидеть ее лицо, но отчего-то, в его воображении, она была самой красивой из всех женщин, что он видел, а красавиц он видал много, еще больше побывало в его постели.

Но только эта Золотарева чем-то зацепила. Как будто, до этого, он водил пальцами по гладкой деревянной поверхности и наткнулся на занозу, и она ему под кожу впилась, да там и осталась.

А когда увидел ее, все – пропал.

Глаза голубые, манящие, в обрамлении светлых ресниц без всякой косметики. Заостренные скулы, ровная шелковистая, на вид, кожа. Забавный нос, тонкие, но, до бешеного, безумного желания к ним прикоснуться, ощутить, на себе, эти чертовы розовые губы.

Сава, будто, спятил окончательно, помешался.

Захотел ее, как увидел этот злой, холодный взгляд.

Плевать стало на заказчика, на исполнителей, на того, кто информацию сливал (они с Артемом уже давно просекли, что крот завелся среди людей, искали по-тихому, особо не афишируя остальным, шум был им не на руку), все по боку стало.

Мир сузился до расстояния между ним и ею.

Она смерила его равнодушным взглядом, но при этом оглядела его всего с ног до головы, и не заметить, как эта женщина смотрела на его пресс, было трудно.

Сава должен провести с ней три дня, и он очень надеялся, что трех дней ему хватит, чтобы хоть как-то зацепиться в ее жизни.

У него было целых два часа на то, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, раскидать мысли, обмозговать все.

В принципе, Артем и без него все сделает, главное, чтобы журналюги не подняли лишний шум, у них есть парочка своих прикормленных, но, когда дело набирает резонанс, предотвратить что-либо становится трудно.

Два часа она колдовала на кухне.

Специально передвинулся на диване, удобном, кстати,– лег наоборот: там, где были ноги, теперь оказалась голова. Получил прекрасный обзор на весь дом, в принципе, и на нее, в частности.

Красивая. Хотя и спрятала все за бесформенной серой футболкой и старыми джинсами. Но руки остались открытыми.

Никогда в жизни бы не подумал, что его могут так возбудить женские руки. Вроде обычные: пять пальцев на каждой.

Но, как она ими двигала. Плавно и не торопясь, каждое движение было точно выверенным, что ли, ничего лишнего. Тонкие длинные пальцы без украшений, не длинные ногти, но с ярким лаком.

Сава хотел ощутить их на себе. На своем животе. Лице. Чтобы провела ногтями по животу и спустилась ниже, высвободила напряженный член и сжала, доставила ему удовольствие, своими руками.

Никогда не замечал, что после перестрелок у него были силы на такое возбуждение. Но пах, каменным стал от, прилившей к нему крови, и больно было, чертовски. Но, боль приятная, предвкушающая, хоть он мог руку дать на отсечение, что с этой красавицей ему постель не светит, по крайней мере, не так быстро.

У него сердце в голове бухало, и можно было бы списать на травму, но Сава был честным. Виновата женщина, что так мастерски шинковала овощи, бормотала себе под нос явно какие-то не хорошие слова, и временами окидывала его презрительным, надменным взглядом голубых глаз.

Ему хотелось ее как-то расшевелить, раздраконить, чтобы нарушить привычный, для нее, комфортный мир, чтобы она разозлилась и показала свой характер по-настоящему, подошла ближе, и он смог бы, хотя бы полюбоваться ее чертами.

– Эй, медсестра, не хочешь уделить время своему пациенту? – нарочно говорил так грубо.

На кухне что-то звякнуло, послышались тихие, но твёрдые шаги, она шаг так чеканила, что ли?!

– Что пациент желает? – она раболепски склонилась перед ним, но он видел, как взбесилась от его слов. Да-да, детка, я именно этого и хотел.

– Как насчет эротического массажа? – мурлыкнул он, и кивнул головой на свой пах, еще улыбнулся так, что все бабы сразу готовы были ноги раздвинуть.

И Вика была не прочь с ним переспать, видел, нутром чуял, но Бог мозгами не обделил, она видела в нем опасность, для себя, и своей свободы, правильно, по сути, видела и чувствовала, но для себя он уже все решил, несмотря на ее сопротивление и нежелание сдаваться.

– Массаж? – она задумчиво повторила, подошла ближе, окинула взглядом его самого, от чего он чуть не кончил,– так много страсти в ней полыхнуло, – Эротический?

Золотарева еще раз его осмотрела, а он ждал…, нет, она так просто не поведется на красивую рожу и деньги. Она была из другой категории женщин, с которыми лучше не играть, потому что не факт, что выйдешь победителем именно ты.

– Могу и массаж, – согласно кивнула, – Вставай раком, помассирую тебе простату через задний проход. Такая степень эротики тебя устроит?

Бл*ть!

Уела! Одной колкой фразочкой и, вскинутой надменно бровью, она его сделала. И ему понравилось, черт возьми, его это ее сопротивление еще больше завело.

И возможно, он бы дальше на ее нервах поиграл, но входная дверь хлопнула, а он инстинктивно потянулся за пистолетом, которого у него не было.

– Спокойно, Джеймс Бонд, это свои! – бросила и прошла спокойно мимо, выглянула в прихожую, – Тимка ты опять ко мне пожрать пришел?

– Я всегда к тебе только за этим прихожу, а ты думала почему?

– Троглодит! Мать тоже, небось, покормила?! Куда только лезет столько?!

– Не в коня корм, дорогая моя те… – молодой светловолосый парень, лет шестнадцати застыл посреди комнаты и уставился на него, – Наверное, при других мужчинах, не стоит называть тебя моей «теткой»? Или ты сказала, что я твой брат и практически ровесник? Извини, Вика, но на шестнадцатку ты не катишь!

Сава еле сдерживался, чтобы не заржать, и не потому, что не хотел обидеть Вику, этим смехом, просто смеяться больно было, но блиииин, этот парень, кто бы он ни был, классно уделал Вику-ехидну.

– Не скажешь, почему я тебя терплю? – Вика спокойно прошла обратно на кухню, достала тарелки, приборы и начала неспешно сервировать стол.

– Потому что я, твой любимый племянник?! Хотя нет, не отвечай, – парень покачал головой и двинулся в Савину сторону, – Ты сейчас скажешь, что Дамика любишь больше, и разобьешь мне сердце. Я Тимур, ее племянник, любимый, а ты? – парень протянул ему руку, крепко пожал, – Это она тебя так отделала? Тоже неудачно пошутил про возраст?

– Отойди от него, пожалуйста, и прекрати себя так вести. Тебя не касается, кто и как отделал Савелия Петровича! – холодно отрезала, и парень насторожился.

А Сава лежал и наслаждался представлением. Этим, обоим, палец в рот не клади,– по локоть отхватят. Если у нее вся семья такая, он завидует. В парне чувствовалась непосредственность, открытость, но, при этом, Тима насторожился, но Сава заметил обеспокоенный взгляд в сторону «тетки», значит, боялся не за себя, а за Золотце.

– У тебя в доме лежит полуголый, раненый, незнакомый мужик! – резко прорычал пацан, – Меня это касается!

– Тебя что больше волнует? То, что он ранен? Или то, что он раздет? – ехидненько уточнила эта белокурая язва, – Ты есть хочешь, или дальше будешь строить из себя крутого парня?

– Ты злая! – буркнул пацан недовольно, и побрел к столу, – Но, я все равно буду к тебе приходить. А где Бося?

– Спит! – рыкнула в ответ, как только тарелкой не запустила?

Сава развлекался по полной! Вот чего не ждал, так это такого «цирка», но ему грех жаловаться.

Ему, в Золотаревой, даже ехидство нравилось. И юмор у нее классный, с такой женщиной ему точно никогда не будет скучно.

Что он там говорил про юмор? Покорен и сражён? Не-а, он в полном ауте.

Его тоже соизволили покормить. Пока он, приподнявшись, осматривал свои временные «хоромы», подмечал детали, взгляд особенно зацепился за книжные полки, точнее за фотографии, там, стоящие. Их было много, и как-то все так было скомпоновано с книгами, что в глаза резко не бросалось, да и Золотце была не на всех. Какие-то люди: улыбающиеся на камеру, смеющиеся, или, строящие занятные рожицы. Но все были, между собой, неуловимо похожи, прослеживались общие черты: в лицах, в повороте головы, даже в улыбке. У нее была большая семья и всех она безумно любила, дорожила.

Это стало первым тревожным знаком того, что он вляпался.

Ему стало интересно узнать про ее семью. Не от Артема, прочитав всю ее жизнь, сухо изложенную на листе бумаги, а от нее самой.

Вот пока он пытался себя проанализировать, Золотарева тихо подошла и поставила перед ним на стеклянный журнальный столик белую тарелку с дымящимся в ней, чем-то, отвратительного зеленого цвета, положила рядом на салфетку ложку и собиралась уйти, но он не дал.

Аккуратно перехватил ее ладонь.

И током, он мог бы поклясться, шибануло обоих, она вздрогнула всем телом, и даже зажмурилась. Сава, от ее лица, внимательного взгляда не отводил, но и закрыться не пытался.

Поразительно! Зная ее всего три-четыре часа, он хотел от нее доверия. Чтобы она не зажмуривалась, когда он ее касался, а смотрела открыто и прямо ему в глаза, чтобы он видел её реакцию на его руки, слова, да на все. Лишь бы не закрывалась от него этим отвратительным холодным равнодушием. Бесило его это. Так, что он готов был ее из себя выводить, говорить гадости, провоцировать на эмоции…

– Я должен это есть? – специально добавил сомнения в голос, пытаясь ее так цапнуть, но наткнулся лишь на презрительную улыбочку.

– Это суп-пюре, после Вашей травмы ничего другого есть пока нельзя, – Вика показательно выдернула свою руку из его пальцев, отошла на два шага, – Приятного аппетита, смотрите не подавитесь.

За столом, на кухне, со смеху прыснул пацан, но упорно делал вид, что это был не он. Сава никак ее слова комментировать не стал. Молча взял ложку, задумчиво повертел ту в руках, подвинул ближе к себе тарелку с супом, и принялся спокойно есть.

Хоть и было до жути смешно, есть под ее настырным взглядом. Ждала, пока он, в самом деле, подавится, чтобы добить, что ли?

Только Сава жрать хотел, как собака. И уплетал вкусный, кстати, суп, за обе щеки. Правда, показать своего восторга от ее готовки не мог,– не тот момент, чтобы рассказывать какая она удивительная и поразительная женщина.

Вика еще понаблюдала за ним, дождалась, пока он доест, забрала тарелку и принесла теплый вишневый кисель.

И, как бы он не хотел высмеять меню в ее доме, а слова к горлу прилипли, и во рту горечь появилась такая, что потянуло блевать. Сразу в нос ударил запах плесневелого хлеба, отвратительный привкус во рту стал еще хуже, а он смотрел на эту кружку с киселем, как на змею.

Конечно, она не могла знать, что его в такое состояние повергло. Но, ненароком напомнила о том, чего он бы хотел никогда не вспоминать.

– Все в порядке? – она обеспокоенно присела на край дивана, провела ладонью по его лбу, посчитала пульс на запястье, – Вам надо успокоиться, пульс участился.

Просто участился пульс, а кишки в узел тугой завязались. Давно ему не напоминали, кто он и откуда взялся. Отвык. Зазнался.

Сердце и вправду бухало, как ненормальное, и не будь он ранен, наверное, в руки себя взял бы быстро.

Но, перед глазами был этот чертов плесневелый хлеб и, едва теплый кисель, за который он, малолетний пацан, дрался, практически насмерть, с такими же пацанами, как он. Потому что, жрать хотел, и жить тоже хотел.

Он сглотнул ком в горле и перевел злой взгляд на нее, собирался сказать, чтобы пошла вон, только натолкнулся на настоящий обеспокоенный взгляд голубых глаз и заткнулся, не успел ничего сказать даже.

Саву уложили удобней на диване, тот пацан откуда-то притащил еще подушку, и так, вправду, стало удобней сидеть. Его осмотрели, проверили швы, обработали и опять забинтовали, наложили повязки.

– Вашему организму нужно больше отдыха, и как можно меньше стресса. Если так не любите кисель, я сделаю что-то другое.

Вика еще что-то говорила и делала.

А он балдел. Просто балдел от каждого ее касания, обеспокоенного взгляда. От того, что ее дыхание опаляло, теплом, кожу его груди.

Но больше тащился от ее заботы, и плевать было, что она продиктована долгом и обещанием его отцу. Плевать.