К счастью, мать отыскала старую упаковку «Ксанакса» и, приняв таблетку на ночь, до полудня следующего дня пребывала в прострации. В воскресенье утром, за завтраком она пять минут в нерешительности стояла перед открытым шкафчиком, не помня, что собиралась достать – сухарики или хлеб для тостов. А в понедельник отправилась на работу без линз, а главное – без каблуков. Это ее полукоматозное состояние не ускользнуло от внимания Патрика, но он когда-то уже раз и навсегда решил для себя проблему душевных состояний Элен: она – сложная личность.

В конце концов, во вторник объявился кузен. Антони обнаружил его дома, в ванной, в трусах и по пояс голого. Он только что вылез из-под душа и смазывал волосы гелем.

– Где ты был? Я тебя уже три дня ищу.

– Я был занят.

Антони не мог прийти в себя от удивления. Ну уж это слишком – чтобы человеку настолько было на все наплевать. Кузен спокойно занимался собой. Он почистил зубы, надел футболку. Потом они поднялись наверх. В комнате у него был идеальный порядок. Кузен включил, как обычно, музыку. Еще не было полудня, рановато для курева. Антони даже не решался сесть. Он ждал, засунув руки в карманы.

– Кончай дуться, – сказал кузен. – Садись.

– Я в дерьме по уши. Не знаю, что делать.

Кузен подстригал у открытого окна ногти. Где-то совсем близко щебетали птицы. Мужик из метеоновостей предрек рекордную жару, но легкий ветерок шевелил занавеску, да и температура оставалась очень даже терпимой. Антони плюхнулся на кровать и уставился в потолок.

– Не увидим мы его больше, твой байк, – помолчав, сказал кузен.

– То есть?

– Все, пропал.

– Куда пропал?

Кузен развел руками, что должно было означать «в дальние края». Есть такие каналы, через Марсель в Алжир и даже дальше. Он видел это в «Праве знать». Твой «Пежо» разбирают в два счета на части, а потом – ищи его в виде отдельных деталей до самого Бамако. Антони вполне верил в такие истории, только вот к отцовскому «YZ» это ни с какого боку не подходило.

– И что, по-твоему, нам делать?

– Не знаю. Ничего не остается, как поговорить с Грандом.

Кузен сдул с подоконника обрезки ногтей, потом повернулся к Антони. С самого начала он только раз взглянул ему прямо в лицо.

– Это ничего не даст. Тебе надо все рассказать отцу, вот и все.

Такого Антони даже представить себе не мог.

Однажды на автостраде, когда отец обгонял грузовик, его «обложил» жирный немецкий седан, подъехавший сзади. Тому приспичило ехать на скорости двести километров в час, и он еще издали начал сигналить фарами, чтобы отец уступил дорогу. Элен с сыном обернулись, чтобы посмотреть. Тачка была и правда крутецкая, черная, красиво так выгнутая, обтекаемой формы, как снаряд. Наверняка «Мерседес» – Антони уже не помнил. Но отец, вместо того чтобы съехать в сторону, снял ногу с педали и специально продолжал рулить на одном уровне с грузовиком. Ни один мускул на его лице не дернулся. Так он продержался не меньше пяти минут. А это немало для «Ланчи» с шестицилиндровым «Мерседесом» на хвосте.

– Патрик, хватит, – сказала тогда мать.

– Заткнись.

Напряжение нарастало, в салоне даже запотели стекла, пришлось приоткрыть окно. Эта история испортила все начало отпуска. А обратно они поехали другой дорогой.

Тогда Антони принялся за кузена всерьез. Он не отставал от него. Ведь это их единственный шанс. В конце концов кузен сдался. Хорошо, они пойдут к Гранду.

Около двух часов дня они встретились у «Завода». Ветер стих, и долина превратилась в настоящее пекло. Воздух казался густым, асфальт плавился. Все было липким. Они уже почти пришли, когда кузен сказал:

– Предупреждаю тебя. Чтоб все было быстро. Я не собираюсь торчать там весь день.

– О’кей.

– Вошли и вышли.

– Ладно.

– И говорить буду я.

Кафе «Завод» находилось напротив Д4, доменной печи, продержавшейся дольше остальных, на улице с двусторонним движением, которая вела прямиком к кладбищу. Кузен вошел первым. Температура внутри приближалась к тридцати пяти градусам, и парни у стойки бара словно таяли, растворяясь в интерьере. Их было пятеро. Антони всех знал по именам. Дверь за ними захлопнулась – как будто выстрелила.

– Привет, молодежь, – сказала хозяйка.

Ребята поздоровались в ответ, пока глаза привыкали к полумраку. Три вентилятора с усыпляющим гудением перемалывали воздух. Посетители, потягивая пивко, сидели на табуретах, кроме Руди, расположившегося на дерматиновой банкетке в глубине зала. Странная идея, учитывая, что он был в шортах.

Ребята не слишком резво приблизились к бару. Кто-то взглянул на них из-под набухших век и тут же отвернулся. Кто-то шмыгнул носом. Кто-то кивнул из вежливости. Но в целом обстановка напоминала музей восковых фигур.

– Ну, что новенького? – спросила хозяйка.

– Ничего особенного.

Кузен облокотился о прилавок и наклонился, чтобы ее чмокнуть. Антони стоял на шаг позади. Ему было не по себе, в конце концов он заметил, что Руди разглядывает его со своей банкетки. Он часто дышал, приоткрыв рот, и вид у него был, как всегда, какой-то малахольный. Вихор на макушке только усиливал это впечатление. В этот день на нем была новехонькая футболка «Касторама» прикольного синего цвета. Вдруг Руди заорал:

– Жарко!

– Эй, там! – строго сказала хозяйка.

Руди вздрогнул и отхлебнул пива из кружки. Теперь он смотрел в пустоту, по-прежнему пыхтя как паровоз. Говорили, что у него в детстве был менингит.

– Не обращайте внимания, – посоветовала хозяйка.

Затем, обращаясь к Антони, спросила:

– А ты что, гордый стал?

– Нет-нет, – ответил мальчик и тоже чмокнул ее в щеку.

– Как твой отец? У него все хорошо? А то что-то он совсем не заходит.

– Ага, он занят.

– Привет передавай.

– Ага.

– Скажи, что мы всегда рады его видеть.

Вряд ли у них будет такая возможность, учитывая сколько он тут задолжал.

– Ладно, что вам налить, мужики?

– Мы пришли только повидаться с Грандом, – проговорил кузен. – Он здесь?

– Маню? Играет, должно быть, на бильярде в заднем зале.

Она крикнула: «Маню!» С ее акцентом получилось «Ману». Она ведь была родом из Шильтигхейма. Клиенты на это никак не отреагировали. Попивали себе пивко и после очередного глотка снова погружались в свои мысли, скудные и вялые.

Наконец после второго окрика появился Гранд с кием в руке.

– Тут к тебе пришли, – сказала хозяйка.

Но Маню уже сам увидел ребят и поспешил пожать им руки.

– Гляди-ка! – сказал Маню, обнажая зубы какой-то неестественной белизны, при этом все вставные. – Это ты?

– Ага, – сказал кузен.

– Я думал, что ты помер. Что поделываешь?

– Да ничего особенного. Каникулы. Этим все сказано.

– Ах так?

Они обменялись еще парой фраз того же порядка, с явным подтекстом, потом Гранд заказал три пива. Одно время они с кузеном довольно много тусили вместе, у них были общие делишки, но потом все это постепенно рассосалось. Кузен сам спустил на тормозах, потому что Маню был какой-то странный, опасный, властный и почти всегда под кайфом. Чувствовалось, что между ними есть какие-то сложные финансовые отношения. Закончив с допросом кузена, Маню обернулся к Антони и спросил, как дела у его отца.

– Нормально. В порядке.

– Он нашел работу?

– У него свое дело.

– Какое?

– Он теперь ландшафтник.

Маню оценил эту новость. Кати поставила на прилавок три открытых бутылки «Кроненбурга». Капли сверкали на стекле, будто на солнце. Рот у Антони наполнился слюной. Гранд заплатил и раздал бутылки. Они выпили за успех отца. Пивная прохлада пронизала их насквозь. Вокруг стало свежо, зелено, прямо как весной.

– Лучше не бывает, – сказал Маню.

Его бутылка была уже почти пуста.

– Мы хотели с тобой поговорить, – сказал кузен.

– Ах вот как?

И Гранд расхохотался своим особым тявкающим смехом. Сверкая безупречными зубами на влажном лице.

– Может, выйдем? – спросил кузен.

– Нам и здесь хорошо.

Маню уже давно устроил в кафе «Завод» свою штаб-квартиру. Жил он совсем рядом, вот и торчал здесь сутками, играя в бильярд или дартс, а то просто просиживая задницу, выпивая и общаясь с приятелями. Он чувствовал себя как дома, настолько, что даже предложил однажды Кати помочь ей с ремонтом. Та отказалась, несмотря на то что кабак вот уже десять лет мариновался в собственном соку: какой там ремонт или кондишн, ей едва хватало средств на уборку.

Место это было историческое. Постоянные клиенты так и говорили – «Завод», а другие туда не ходили. До пяти вечера там пили тихо, потом начиналось. Каждый становился больным, смешным или злым – в соответствии с характером. Кати неустанно опекала свой контингент. Легавые к ней не заглядывали, потому что она и сама умела справляться с алкашами. Время от времени, под настроение, она ставила диск Джо Дассена, и тогда под толстым слоем макияжа можно было разглядеть юную девчонку, какой она была когда-то.

– Все-таки лучше было бы выйти, – настаивал кузен.

– Лады…

Прежде чем сняться с места, они допили пиво.

– Пока, я скоро, – сказал Маню.

Руди, который наблюдал за сценой и не упустил ни слова, вдруг оживился и, дернув себя за ворот, поднял руки.

– Вы куда?!

И снова он произнес это слишком громко, и снова хозяйка посоветовала ему успокоиться, чтобы не пришлось надираться где-нибудь в другом месте.

– Никуда, – ответил Маню. – Сейчас вернемся.

– А мне с вами можно? – забеспокоился Руди.

– Сиди. Говорю тебе, сейчас вернемся.

– Погодите.

Руди начал отклеиваться от банкетки, что было не просто.

– Я сказал, сиди на месте, – проговорил Гранд. – Без паники, сейчас приду.

Клиенты обрадовались возможности посмотреть бесплатный спектакль, ни на что особенно не надеясь. Маню стоял у двери. Вид у него был довольно нелепый в этих джинсах в обтяжку и мартенсах на толстой подошве. Прожженная во многих местах футболка «Jack Daniel’s» потемнела под мышками. Особенно прикольно смотрелась стрижка – как у футболиста, на макушке волосы длиннее, а на висках – почти ничего. Непонятно было, сколько ему лет. Хозяйка пообещала присмотреть за Руди, который уже опять успокоился.

На улице на Маню с ребятами обрушились потоки света. Гранд так жмурился, что у него было не разглядеть глаз.

– Ну так что у вас за секрет такой?

Кузен хотел уже все выложить, но Гранд поднял руку.

– Слышите?

Перед ними была улица, безлюдная, вся из паршивых кирпичных домишек. Несколько магазинчиков с витринами, закрашенными мелом. На другой стороне высился, позвякивая на жаре, остов доменной печи. Вокруг – целые джунгли ржавого железа, нагромождение труб, кирпичей, крепежа, стальной арматуры, металлических лестниц и переходов, заброшенных ангаров и каких-то будок.

– Ну? – снова спросил Гранд.

И правда, откуда-то издалека с равными промежутками доносились непонятные звуки: «Бом-бам».

– Это что?

– Мальчишки из рогаток стреляют. Совсем крыша поехала. Стальными шариками палят. Там уже настоящее сито. В один прекрасный день все рухнет.

– И никто их не остановит? – спросил кузен.

– А зачем?

Сто лет домны Эйанжа вбирали в себя все, что имелось в этом регионе, заглатывая одним махом людей, время, сырье. С одной стороны по железной дороге подвозили вагонетками горючее и руду. С другой отправляли готовый металл, сначала тоже по рельсам, а потом уже по рекам, большим и маленьким, он медленно растекался по всей Европе.

Ненасытное тело завода продержалось здесь, на перекрестье путей, сколько смогло, на людских треволнениях, его питала целая система труб, которые в свое время были все разобраны и проданы на вес, что оставило в теле города незаживающие кровоточащие раны. Эти фантомные дыры навевали воспоминания, так же как заросшие сорняками цистерны, как выцветшие рекламные плакаты на стенах, как изрешеченные пулями дорожные указатели.

Эта история была хорошо известна Антони. Ему рассказывали ее на протяжении всего детства. Под колошником доменной печи раскаленная до тысячи восьмисот градусов руда превращалась в чугун, и этот неистовый жар был не только причиной многих смертей, но и поводом для немалой гордости. На протяжении шести поколений завод гудел, стонал, горел – даже ночью. Остановка цикла стоила бы бешеных денег, так что проще было вытащить людей из кроватей, оторвать от жен. И вот чем кончилось. От всего этого мира только и осталось, что ржавые остовы, ограда да железные ворота, запертые на маленький висячий замок. В прошлом году на территории организовали вернисаж. Какой-то кандидат в депутаты предложил превратить завод в тематический парк. А мальчишки добивали его своими рогатками.

– Тут недавно пожарники приезжали, – пояснил Гранд. – Один пацан схлопотал себе шариком в висок, чуть коньки не отбросил.

– Да?

– Ага.

– И что?

– Не знаю, я же газет не читаю.

– А кто это был?

– Да один из этих чудиков из Энникура. Хреново ему пришлось, думаю.

– Да ладно, такие не помирают. Наверняка выкарабкался.

Но Маню не оценил этого сарказма, обычного, когда речь заходила о «головастиках». Его отец оттрубил на «Металоре» с самой школы и до несчастного случая. Дяди тоже провели там всю жизнь. И дед. То же можно было сказать и про Казати, и про половину семей из долины. Он снова заговорил бесцветным голосом:

– Ладно, парни. Чего вы хотите?

– Буали.

– Что Буали?

– Ты их знаешь. Ты же со всеми по корешам, да?

– Ничего я не знаю. И с этими людьми никогда не имел дела. В чем проблема-то?

Кузен пояснил в двух словах. Про тусовку, про то, как туда заявился Хасин. Про пропажу мотоцикла. Про их подозрения. Услышав про байк, Гранд восхищенно присвистнул.

– Вот как узнает твой папаша…

– Ты точно не можешь с ними поговорить?

– И что я им скажу? Вы же даже не уверены, что это они.

После этих слов вся затея показалась им абсолютно бессмысленной. Кузен еще побарахтался для вида, потом разговор сам собой сошел на нет. Снова стало слышно, как гудит под ударами металлических шариков завод. Приставив ладонь козырьком ко лбу, Гранд пытался что-то разглядеть. Потом снова повернулся к ним.

– Ладно. Угощу-ка я вас. Так-то лучше будет.

Ребята подумали, что он поставит им еще по пиву в «Заводе», но вместо этого он повел их к себе. Жил он совсем рядом. По направлению к кладбищу. Отказаться ребята не посмели.

По дороге Антони все думал о тех пацанах-полуидиотах, которые добивали завод. Они жили в крошечных поселках, сгрудившихся вдоль пустых дорог с разваливающимися старыми фермами, заброшенными почтовыми отделениями и старой рекламой моющих средств на стенах. Неизвестно почему, но все, кто жил в этих местах, были похожи друг на друга, у всех были непропорционально большие головы, стрижка под ноль и оттопыренные уши. Зимой их было не видно, но как только наступали хорошие денечки, они объявлялись в городе на своих переделанных тачках и тарахтящих мопедах. В центре они ходили по стенке, но в привычной для них обстановке это было нечто. Рассказывали, что они едят собачатину, даже ежей. В начальной школе Антони общался кое с кем из этих. Жереми Югно, Люси Крепер, Фред Картон. В общем-то, неплохие ребята, но уже обозленные, задиры и драчуны. После начальной школы их больше не видели. Видимо, до совершеннолетия их держали где-то в спецучреждениях. Потом они жили маргинальной жизнью на пособия, подворовывали, спали кто с кем, невзирая на родство, лупили друг друга и время от времени производили на свет какого-нибудь отморозка, наводившего страх на всю округу.

Маню жил под самой крышей, и там было еще жарче, чем в кабаке.

– Устраивайтесь, – сказал Гранд, указывая на раскладной диван.

Затем распахнул настежь окна. Ребята уже обливались потом.

На полу в корзине спал какой-то бобик, тяжело дыша во сне. На выступавших из стен балках валялось несколько книжек в мягких обложках, африканские безделушки, в углу висел «ловец снов». Больше в комнате ничего особенного не было, большое оранжевое кресло да постер фильма «Подземка» на стене. Одна кнопка выпала, и верхний правый угол постера загнулся вниз.

Маню отошел к кухонному уголку и вернулся оттуда с упаковкой пивных банок из «Альди». Это была «Пятидесятка», та еще моча, но из холодильника. Он взял себе одну банку, оставив весь пакет на низком столике, и опустился в кресло.

– Пейте, пока холодное.

Ребята послушались. Пиво было ледяное. Блеск!

Поставив банку на стол, Маню развернул кресло, чтобы почесать за ухом собачонку, по-прежнему спавшую в корзинке. Это была маленькая рыжая с черным дворняжка с острой мордочкой. От его прикосновения песик вздохнул, и Маню налил ему немного пива в плошку.

– Хочешь выпить?

Он поднес посудину к песику, тот с сомнением приоткрыл глаз, лакнул два-три раза, и голова его снова упала на дно корзинки.

– Бедная псина. Дрыхнет целыми днями от этой жары.

Затем он включил музыкальный центр. Какой-то тип запел «Я прекрасно могу без тебя обойтись». Это было то что надо, и Маню прибавил звук.

– А у тебя клево, – сказал кузен. – Я и не знал, что ты разъезжал по свету.

– Еще чего! Три четверти этих штучек куплены в Сент-Уэне. Одно время я без конца туда мотался. Чуваки сплавляли мне всякое дерьмо тоннами.

Маню сделал большой глоток и аккуратно поставил банку обратно на мокрый кружок, оставленный ею на столике.

– Ну да, мне здесь удобно. Для дочки есть комната. От центра недалеко. Но мне на это плевать. Только вот летом от жары подохнуть можно.

Кузенам было страшно неудобно: раскладной диван, на котором они сидели, оказался жестким, как деревяшка. Гранд попивал пиво, с явным удовольствием наблюдая их муки.

– Вы в порядке?

– Ага.

Потом, вдруг посерьезнев, он наклонился к ним:

– Знаете, из этих Буали я знал главным образом кузенов, когда работал в «Эскаль». С Саидом мы вместе сидели. Ну перекинулись парой слов раз-другой, вот и все. А с малышней – вообще ничего. Я же теперь тихо сижу.

Не переставая говорить, он принялся шарить под столиком. Там были кучей навалены фильмы, журналы, упаковки из-под жратвы, детский рожок с прокисшим молоком на дне. Кузены переглянулись. Они уже жалели, что пришли.

– А, вот!

Маню нашел что искал – металлическую коробочку из-под резиновых заплаток для шин. Он открыл ее, и на столик выпали два грамма кокса, комковатого, с розовым оттенком. Антони раньше никогда его не видел. Во рту у него пересохло. Маню уже готовил три ровные дорожки. Для этого он использовал игральную карту – восьмерку бубен.

– Эй, Маню, мы не будем. Это реально круто, но нам надо идти.

Пес открыл наконец пасть и зевнул. Увидев, чем занимается хозяин, он вскочил и весело отряхнулся. Сердце у Антони захлестнула жалость. Собачонка стояла на трех лапах, четвертая была лишь почерневшим обрубком. Он смотрел, как песик скачет вокруг хозяина. Тот смочил палец, взял немного кокса и подставил псу, который жадно всё слизал. И даже залаял. Маню засмеялся, призывая кузенов в свидетели.

– Умора, а?

– Ага, – проговорил Антони.

– Серьезно, Маню, – снова попытался возражать кузен. – Мы пойдем. У меня еще дело есть.

– Да ладно вам. Смотрите, даже пес это употребляет.

Гранд свернул в трубочку стикер для заметок и вдохнул свою дорожку кокса. Сантиметров десять, не меньше.

– Теперь вы.

Он протянул стикер Антони. С того буквально текло.

– Погоди, – сказал кузен, – мы…

– Ну, задолбали.

Тем временем дворняжка, рыча, со страшной скоростью крутилась в корзинке в надежде ухватить себя за хвост.

– Вот сукин сын! – воскликнул Маню.

Он ржал, песик крутился все быстрее, ребята не верили своим глазам.

– Ладно, успокойся, – сказал Гранд. – Оп! – Он звонко шлепнул пса по заднице, тот заскулил и улегся. – Каждый раз одно и то же. Просит попробовать, а потом превращается в полного придурка.

Он вернулся к гостям, несколько раз шмыгнул носом, улыбнулся, демонстрируя свои синтетические зубы. Антони показалось, что эта физиономия что-то ему напоминает. Ну да, Верховный Инка из «Семи хрустальных шариков»^[9].

– Блин, ну жара!

Маню скинул футболку и запустил ею в угол. Без нее он оказался тощим, как вобла. Даже в сидячем положении на брюхе не было видно ни одной складки. Он снова с неумолимой настойчивостью подъехал к Антони:

– Ладно, давай, поехали. Пора, приятель. Ну! Вдыхай, быстро, одним махом – рррраз!

Антони опустился на колени перед столом. По лбу у него струился пот, грудь сдавило: вот-вот отрубится!

– Вот увидишь: тебе сразу станет хорошо.