Антони не понимал, что с ним происходит. Он поднес пузырек к носу, скорее, чтобы не ударить в грязь лицом, чем для чего-то другого, и сделал глубокий вдох. Тут же мозг его словно обдало струей холодного воздуха, и он засмеялся. Кожаная куртка забрал свой пузырек обратно. Остальные смылись, а Антони остался сидеть по-турецки, свесив голову на грудь, совершенно один, в полной отключке.

Придя в сознание, он обнаружил, что лежит поперек лестницы где-то снаружи, волосы у него мокрые, а кузен пытается напоить его водой. Тут же сидела Клем.

– Что случилось?

– Ты отрубился.

Он не сразу понял. Он слышал музыку, голоса кузена и Клем и изо всех сил старался держать глаза открытыми. Потом Клем ушла, и он снова спросил, что случилось.

– Ты надрался как свинья. А потом грохнулся, вот и все.

– Я еще какую-то хрень нюхал.

– Ага, Клем говорила.

– Да?

– Это она отыскала меня, когда ты свалился.

– Она тоже ничего.

– Ага, нормальная девчонка.

Потом кузен пояснил ему, кто были те два чувака – Шварценеггер и кожаная куртка. Антони слышал про них: братья Ротье, папенькины сынки, раздолбаи, возомнившие себя хозяевами долины. На самом деле их дядя тридцать лет подряд был мэром, пока рак поджелудочной железы не отправил его на тот свет. Но даже больным он долго еще расхаживал по Эйанжу, злющий, с раздутым брюхом, высоко перетянутым ремнем. Особенно поражало его пожелтевшее, осунувшееся, словно втянутое внутрь лицо, с которого искоса поглядывали хищные птичьи глаза. Он умер, так и не выпустив из рук мандата, до самой могилы оставаясь городским головой. Все остальные Ротье так или иначе принадлежали к избранным: аптекари, инженеры, разбогатевшие коммерсанты, врачи общей практики. Их можно было встретить повсюду, от Тулузы до Парижа. Везде они занимали ответственные посты, осуществляли руководство, что-то возглавляли, выполняли важную и непыльную работу. Что не мешало некоторым из их отпрысков в пубертатный период испытывать определенные трудности. К таковым явно относились и Симон со своим братцем.

– Не знаю, что такое я понюхал.

– Растворитель какой-то или попперс. Они же крезанутые, эти чуваки, глотают и нюхают что ни попадя.

– Твоя тоже, кстати, нюхала.

– Знаю, – сказал кузен.

– Долго уламывал?

– Еще чего.

Когда Антони немного очухался, они два раза обошли вокруг дома. Антони чувствовал себя по-настоящему пьяным. Ему хотелось домой.

– Поедем, а? Чего-то я устал.

– Еще даже двенадцати нет.

– Хреново мне. Сейчас бы в койку.

– На втором этаже полно спален. Ложись, отдохни часок.

Антони не стал спорить. Когда они поднимались обратно на террасу, веселый галдеж вдруг резко оборвался, и остался только один голос – Синди Лопер. Она пела «Girls just wanna have fun». И в этой внезапно наступившей мертвой тишине ее пение выглядело абсолютно нелепо.

Кузены подошли ближе, чтобы посмотреть, что там происходит. Все окружили двух незваных гостей в спортивных костюмах, с выбритыми висками и полным отсутствием задниц в широких портках. Глядя на растерянное выражение их свирепых физиономий, трудно было понять, собираются ли они нападать или сами попали в ловушку. На том, что поменьше, был перстень с печаткой и золотая цепь поверх воротника куртки. Другого звали Хасин Буали.

По крайней мере, этого Антони знал. Они с Хасином ходили в одну школу. Его учеба заключалась главным образом в том, что он торчал целыми днями под навесом для скутеров и поплевывал вокруг. Когда ребята встречались с ним в коридоре, то обычно опускали глаза. Он считался опасным типом, любил являться без приглашения на чужие тусовки, чтобы выпить на халяву, попутно что-нибудь стырить, перевернуть все вверх дном и в последний момент свалить под самым носом у полиции. И сейчас его появление явно не вызвало радости у присутствовавших. Полсотни гостей выразили это гробовым молчанием. В конце концов вперед выступил какой-то парень с явной целью урегулировать начинавшийся конфликт. Он был такой маленький, такой ладненький, такой хорошенький со своей стрижкой «в кружок» – ну, точь-в-точь человечек из «Плеймобиля».

– Нам не нужны проблемы, – сказал он. – Вам здесь не место.

– Да пошел ты! Плевать я на тебя хотел! – ответил Хасин.

– Че ты паришься? Мы же пришли как люди, тихо-мирно, – подвякнул его кореш.

– Вас сюда никто не звал, – пояснил Плеймобиль. – Вы не можете остаться.

– Давайте-давайте, нам лишних заморочек не надо, – проговорил один из пловцов.

Он надел на голову капюшон толстовки и вытянул вперед руки ладонями кверху.

– Мотайте отсюда, живо, – добавил он.

– Да ладно, что вам, жалко, что ли? – попытался уговорить его кореш Хасина. – Выпьем пивка по-быстрому и свалим…

Пловец сделал еще один шаг, раскинув руки в знак доброй воли. На нем были вьетнамки, что тоже говорило скорее о его мирных намерениях.

– Давайте, чуваки. Берите банку и сматывайтесь. Нам не надо историй.

Пролетел тихий ангел, затем, так же раскинув руки, Хасин заявил:

– Имел я всех вас и ваших матерей в придачу.

В тишине на углях гриля потрескивал жир. Ровным светом сияли бесстрастные звезды. Ответить никто не решился.

– Зря стараетесь, – заметил пловец. – Драки не будет. Хватит.

– Ты меня достал, – отозвался Хасин.

– Да ладно, мы же ничего плохого не делаем, – снова вступил его приспешник. – Ну, захотелось выпить, тихо-мирно.

Но Плеймобиль ничего не желал знать. Явились какие-то типы, которых никто не звал, значит, их надо выставить. Кроме того, завтра должны были вернуться его родители, вообще атас. Тут Хасин произнес слово «расисты». В ответ пловец дважды щелкнул пальцами у него перед носом.

– Эй ты, очнись. Тебя сюда никто не звал. Вали отсюда, и поскорее. Хорош выпендриваться.

– Ну ты, сука.

Сказать что-то еще Хасин не успел. В окне второго этажа появилась рыжая девчонка в платье в цветочек и крикнула:

– Я вызвала полицию. Слышите? Предупреждаю: я вызвала полицию. Они уже едут.

И она помахала беспроводным телефоном, показывая, что не шутит.

– Убирайтесь сейчас же, – расхрабрился Плеймобиль.

Вообще-то оба прихлебателя выглядели полными ничтожествами, с этими пробивающимися усиками, непомерных размеров кроссовками на тощих ногах, да и выходка их была совершенно идиотская. И тем не менее, чтобы прекратить все это, потребовалось полсотни гостей, один пловец плюс жандармы.

Хасин начал отступление, стараясь при этом не ударить в грязь лицом, что в данном случае выражалось в развязной походке, как у бандитов из Бронкса. Оказавшись рядом с грилем для барбекю, он пнул его ногой и опрокинул в траву. Гриль развалился на части, угли разлетелись во все стороны до самой террасы. Стоявшая рядом куколка пронзительно завизжала.

– Вы что, совсем придурки?! – закричала ее подружка.

– Вон отсюда, дерьмо собачье!

– Она же обожглась!

Незваные гости были вынуждены убраться, и поскорее, а для верности их проводили до самой улицы. Они не спеша прошли через деревню, время от времени оглядываясь, чтобы выругаться или показать палец. Постепенно их фигуры скрылись из виду, затем послышался удаляющийся протяжный вой скутера, наконец замер и он.

Через десять минут праздник понемногу возобновился. Народ стал собираться в маленькие возбужденные группки. Все со смехом пересказывали друг другу недавние события, в которые трудно было поверить. Девица, обжегшаяся об опрокинутый гриль, все еще хныкала, но ей явно было лучше. Что касается толстовки с капюшоном, ему ничего не оставалось, как скромно пожинать лавры. Нервничал один Плеймобиль. В ожидании полицейских он лихорадочно собирал повсюду недокуренные косяки и орал, что больше так не купится.

Чуть позже действительно прикатил грузовичок с жандармами, которым рассказали о случившемся. Похоже, рассказ их не слишком удивил, да и заинтересовал не очень. Как приехали, так и уехали.

В глубине сада раздались первые всплески, и Антони спустился к бассейну, который светился среди ветвей, как голубой экран. С десяток купальщиков пили пиво прямо в воде. Какая-то парочка целовалась взасос у края бассейна. Вдруг из воды вышла девчонка, совершенно голая, и стала выплясывать на радость публике. Антони не мог прийти в себя от удивления. Этим людям все позволено. Ей даже стали аплодировать. У нее был выбритый лобок и очень маленькая грудь – красиво, правда. И в то же время все это было так далеко.

– Не будешь купаться?

В нескольких шагах от него под ивой стояла Стеф. Она выглядела немного смущенной, растерянной. На левом бедре на джинсах у нее темнело жирное пятно. Он не ответил, и она спросила еще раз:

– Купаться будешь, спрашиваю?

– Не знаю.

Она стала снимать сандалии и вскоре стояла на траве уже босиком.

– Твой дружок здесь?

– Это мой кузен.

– Ну кузен. Странная какая-то тусня. Такое впечатление, что все это уже два дня тянется.

– Ага, – ответил Антони, не понимая, о чем она.

– Скоро рассветет.

Он взглянул на часы.

– Еще только три.

– Блин, холодно, – сказала Стеф, пытаясь справиться с пряжкой на ремне.

Она расстегнула джинсы и начала спускать их, но ткань прилипла к телу. Затем она стянула через голову топик. На ней был светлый купальник, не такой сексуальный, как днем.

– Ладно, пойду окунусь.

Она устремилась к воде, он видел ее быстрые бедра, упругие ягодицы. У самого края она оттолкнулась от земли и нырнула, вытянув вперед руки. Ее тело вошло в воду с изысканной легкостью. Когда она вынырнула на поверхность, рот ее был открыт, она смеялась, а конский хвост описывал в воздухе мокрые круги. Сидевшие на ступеньках принялись орать. Антони не мог разобрать слов. Он тоже скинул башмаки и расстегнул джинсы, но под ними у него были трусы в разноцветных зонтиках, и это разом охладило его пыл. Его трясло. И правда, не жарко. На террасе кто-то вдруг врубил музыку на полную мощность, и все навострили уши.

Эту вещь без конца крутили по каналу М6. Обычно она вызывала желание разбить вдребезги гитару или запалить к чертовой матери школу, но сейчас, наоборот, все прислушались. Как будто это было что-то совсем новенькое, пришедшее оттуда, из американской глубинки, из такого же дерьмового городишки, где замызганные белые коротышки в клетчатых рубахах потягивали дешевое пиво. И эта песенка, словно вирус, распространялась повсюду, где жили оборванные дети пролетариев, хулиганистые пацаны, отбросы экономического кризиса, малолетние матери, придурки-байкеры, любители травки, учащиеся спецклассов для абсолютно безнадежных. В Берлине снесли стену, мир во всем мире надвигался с неотвратимостью дорожного катка. В каждом городе этого деиндустриализованного, однополярного мира, в каждой дыре мальчишки без будущего, без мечты слушали теперь группу из Сиэтла под названием «Нирвана». Они отпускали волосы и пытались трансформировать свой душевный разлад в негодование, выражая тоску в децибелах. Утраченный рай пропал впустую, революции не будет, ничего не остается, как наделать побольше шуму. Антони покачивал головой в такт музыке. Таких, как он, тут было человек тридцать. Последнее содрогание, и все кончилось. Можно расходиться по домам.

Около пяти утра Антони проснулся от холода. Он и не заметил, как уснул в шезлонге под деревом. Несколько раз чихнув, он отправился на поиски кузена.

В доме на первом этаже несколько человек с мокрыми волосами трепались как ни в чем не бывало сипловатыми голосами. Девчонки, завернувшись в большие махровые полотенца, сидели прижавшись к парням. В воздухе чувствовался легкий запах хлорки. Вот-вот должно было рассвести, и Антони подумал о щемящей грусти, которая обычно приходит такими бледными ранними утрами. К тому же мать его точно уроет.

На втором этаже он заглянул во все ванные комнаты, открыл двери всех спален. Кровати были заняты, под простынями угадывались спящие тела, по три-четыре на койку. Два металлиста, отыскав люк, вылезли на крышу и пили вино под звездами. Антони спросил, не видели ли они кузена.

– Кого-кого?

– Моего кузена. Высокий такой.

Металлисты предложили ему выпить с ними. Антони отказался.

– Так вы видели его или нет?

– Не-а.

– Ты в спальнях смотрел?

– Только что оттуда.

– Так садись. Смотри, как клево.

Металлист, который был ближе к нему, показывал на горизонт. От земли поднималась тонкая желтая полоска, постепенно заливая светом небо. Тьма мало-помалу становилась синей.

– А в садовом домике был? – спросил другой.

Он заложил руки за голову и не отрываясь смотрел на небо. Из рукавов его футболки торчали пучки светлых, почти рыжих волос.

Антони снова прошел в дом. В гостиной теперь было пусто, и у него создалось впечатление, будто он оказался на месте преступления. Пивные банки, окурки, вращающаяся в пустоте пластинка, потрескивание акустических колонок… Небо уже побледнело. Он побежал через сад. Странно, но бассейн был безупречно чист, он излучал синеву и выглядел ненастоящим. Антони на секунду задержался на краю, легкий плеск воды укачивал его, он боролся с желанием нырнуть. В толще воды виднелась то ли нижняя часть купальника, то ли трусики. Он подумал о Стеф, которую после купания не видел. В любом случае, плевать ему на все это. Он сплюнул в воду. Слабак он, вот и все.

– Эй!

Он быстро обернулся и увидел кузена, который махал ему с террасы. На нем была чужая футболка. Еле волоча ноги, Антони подошел к нему. Они пошли к выходу.

– Светает. Ты где был?

– Нигде, – ответил кузен.

– Стеф видел?

– Нет.

– Что это за футболка?

– Да так…

У Антони болела голова. Где-то пропел петух. Они подошли к куче дров, за которой оставили мотоцикл несколько часов назад. В другой жизни.

Мотоцикла не было. Антони рухнул на колени.

5

Чуть позже, утром, Хасин должен был явиться на прием в мэрию Эйанжа, в обшарпанный кабинет. Ночью он почти не спал. Он замерз. Мэрия занимала здание бывшей начальной школы – отсюда и непомерная длина ее бесконечных коридоров, и гулкость лестничных клеток, и этот холод, как в средневековом замке. Сотрудники мэрии на работу без теплых вещей не ходили. Хасин об этом не подумал и теперь буквально околевал от холода. И от этого психовал еще сильнее. Тем более что ему и так хотелось быть где-то в другом месте.

Напротив него молодая женщина, глаза которой выдавали проблемы со щитовидкой, изучала его автобиографию. На ней были затейливые серьги. Время от времени она делала какое-то замечание, задавала вопрос. На серьгах болталась фигурка то ли слоника, то ли кота. Трудно разглядеть. Не поднимая на него глаз, она спросила:

– Вот тут, например, что ты хотел сказать?

Ее указательный палец упирался в абзац, расположенный под заголовком «Область интересов». Хасин нагнул голову, чтобы разобрать написанное.

– Это бокс, – скромно произнес он.

– А, понятно.

Сдав экзамен на лицензиата, женщина специализировалась на трудовом законодательстве, а это направление могло похвастаться уровнем занятости, достойным 1960-х годов. Так, в частности, люди и попадали на должности, связанные с управлением человеческими ресурсами, а эта область экономики вот уже тридцать лет находилась на подъеме, несмотря на значительный дефицит рабочих мест, характерный для того времени. Кстати, став дипломированным специалистом (после пяти лет обучения в высшей школе), она меньше чем за два месяца нашла себе место. Вот почему она имела склонность рассматривать безработицу как одну из абстрактных угроз, о которых говорится главным образом в телевизионных новостях, вроде эпидемии болотной лихорадки, цунами, извержения вулканов. В данный момент она демонстрировала Хасину изощренный профессионализм в исполнении своих должностных обязанностей. Молодой человек по мере сил способствовал этому. Женщина заговорила снова. Эта история с боксом не оставила ее равнодушной.

– Как ты сказал?

– Муай-тай. Это, как его, тайский бокс…

– Ты думаешь, правильно указывать это здесь?

– Это спорт такой, – ответил Хасин.

– Да, но видишь ли, учитывая твой профиль…

Хасин насупился. То есть сделал пренебрежительную мину, которая придавала ему сходство с уткой. Пробивающиеся на верхней губе усики добавляли к этой смеси эмоций удивление.

Женщина улыбнулась.

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да.

– Хорошо. А что такое «владение компьютерными средствами»? Можешь уточнить?

– Ну, там всякие штуки на компе.

– У тебя дома есть компьютер?

– Да.

Хасин уцепился ногами за ножки стула, на котором сидел. При малейшем движении стул отчаянно скрипел на мозаичном полу. Поэтому он старался сидеть спокойно. Сколько еще она будет доставать его этой хренью?

– Ну, например, с чем ты умеешь работать? Word, Excel? Тебе это знакомо?

– Всего понемногу.

– Точнее, пожалуйста, это важно. Понимаешь, ты предлагаешь какие-то реальные навыки. Ты это продаешь. К примеру, ты владеешь офисными программами?

– Ага. Я еще и программировать умею. Java script. Все такое.

– Это хорошо. Даже очень хорошо.

Похвала показалась ему обидной. А что она думала, эта дура? Что он только и умеет, что нажимать на кнопку «Пуск»? Дверца захлопнулась. А жаль. Ей было бы наверняка интересно послушать поучительную историю про пацана, который по субботам ходит утром в «Микрофан». В этом «комке», находившемся внизу, на берегу, прямо под «зоной», принимали старую компьютерную технику, а потом сбывали ее школам, неимущим или продавали на вес. «Amstrad 6128» стоил еще больше трех тысяч, и ни Хасину, ни его приятелям такая техника была не по карману. Вот они и ходили в «Микрофан». Часами потрошили устаревшие системные блоки IBM, обменивались процессорами, делились советами. Его преподаватель по технике в четвертом классе даже помог ему спаять кое-какие детали. В конце концов он собрал себе приличный комп, довольно мощный, во всяком случае достаточно, чтобы играть в «Double Dragon». Правда, с тех пор он забросил это дело. Если честно, за последнее время он все забросил.

– Так ты ездил во Франкфурт?

Он кивнул.

– И в Лондон. И в Бангкок.

– Да.

– Ты много путешествовал для своих лет.

Она смотрела на него с любезной улыбкой, теребя сережку. Возможно, на самом деле улыбка была насмешливой. Наверно, она принимает его за мифомана. На самом деле он Франкфурта в глаза не видел. Чего ему там делать? Ну и что? Все равно эта сука должна ему верить.

– Ты говоришь по-английски?

Он сделал движение головой, которое могло означать, что да, говорит.

– Отлично. Вообще-то, все так пишут, – сказала девица, странно повеселев.

Зазвонил телефон. Ее рука в нерешительности повисла над трубкой, телефон прозвонил три раза. Хасин напрягался все больше и больше. Что это, проверка? Или что?

– Алло, да, здравствуйте. Да. Конечно, да.

Она произносила свои «да» тягучим, медленным голосом, по-матерински. Правда, было похоже, что она говорит с каким-то дебилом. В чем-то это даже успокоило Хасина. Она со всеми говорит таким тоном.

– Конечно, мсье. Но вы все же перезвоните нам после начала учебного года. Да, именно…

Она гримасничала, призывая Хасина в свидетели. Такое бывает. Посоветовав своему собеседнику обратиться в службу занятости, она повесила трубку.

– Вот так целый день.

Оставалось еще несколько вопросов. В автобиографии Хасина было полно подозрительных мест. Конечно, все жульничают, но надо все-таки быть скромнее. Трансатлантические путешествия, беглый английский, стажировка в разных министерствах, волонтерская деятельность могли при случае вызвать определенные подозрения. Особенно неприятна была эта история с тайским боксом.

– Понимаешь? Особенно учитывая, откуда ты.

– А что с работой? – спросил Хасин. – Есть у вас что-то или нет, в конце концов?

– То есть?

– Не знаю. Мне отец сказал сходить в мэрию. Сказал, что у вас есть работа.

– Да нет же, все не так. Твой отец сходил к мэру в его приемный день, не знаю уж, что он там ему сказал. Мы занимаемся только ориентацией. Помогаем тем, кто потерял место, снова его найти.

– Значит, на самом деле у вас никакой работы нет?

– Тут, очевидно, какое-то недоразумение. Наша задача помочь людям проявиться, вновь поверить в себя. Мы направляем их в соответствии с их анкетой на переобучение. Бывает, что устраиваем коуч-тренинги. И потом, тебе же еще нет восемнадцати?

С этим Хасин был согласен. Его так и подмывало спросить ее, какого хрена он тут делает.