Подогревая глубоко засевший страх перед большевизмом, нацисты взывали к той же широкой коалиции немецкого общественного мнения, которая жаждала сплочения для отражения «русского варварства» в 1914 г.
Наиболее мощным аргументом Галена служили искалеченные солдаты, – получалось, что и их тоже надо будет лишать жизни. Когда его проповедь зачитали в церкви Аппельхюльзена 11 августа 1941 г., женщины в конгрегации принялись рыдать в голос, вообразив, что их сыновья на фронте окажутся под угрозой «эвтаназии»[309].
Сверх всего прочего, пропаганда утверждала, что именно бескомпромиссность поляков и их влияние на Британию не позволяли Германии вырваться из тисков «окружения».
Основные коммунальные услуги еще не оказывались, а в очереди за водой у колонки по новому указу приоритет принадлежал евреям и инородцам. «А народ за, – отмечала Гебхардт 12 мая. – Все же правильно! Бедные евреи! Вдруг оказывается, все им всегда сочувствовали. Вдруг оказывается, никто и нацистом-то не был!»
сошли на нет и ночные визиты вламывавшихся в подвалы и квартиры советских солдат. Теперь если кто и терроризировал мирное население, то только «соотечественники» – немцы очутились