В те предвоенные годы германское посольство в Москве возглавлял выдающийся дипломат граф Вернер фон дер Шуленбург, а военным атташатом при посольстве руководил не менее выдающийся дипломат и разведчик высочайшего класса генерал Эрнст Кестринг. Не один раз Сталин с гневной беспомощностью думал о том, что самые наисекретнейшие сведения, при добывании которых советские разведчики отдают свои жизни, находится в каком-нибудь километре от Кремля, как говорится, только руку протяни… Но всё выходило по писателю-баснописцу Ивану Андреевичу Крылову: «Видит око да зуб неймёт!»

Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Федотов данную выдержку из басни во внимание брать не стал, но с истинно русским размахом, отчаянным и дерзким до невероятности, предложил взять под контроль всю тайную деятельность германского представительства!

План был простым, как и всё гениальное: неподалеку от здания германского посольства, располагался старинный особняк. Федотов организовал небольшую газетную шумиху, в которой прозвучали авторитетные мнения видных ученых-историков и архитекторов об его уникальности, а также о целесообразности его капитального ремонта. Разрешение Моссовета на проведение восстановительно-реставрационных работ вместе с необходимой суммой денег было вскоре получено. Большая бригада строителей тут же принялась за дело. Но никто не догадывался, что еще одна бригада в то же самое время повела глубокий подкоп от торца дома в направлении здания немецкой дипмиссии, благо расстояние было невелико. Звуки и шумы ремонтно-реставрационных работ надежно маскировали ход работ секретных. В короткие сроки была прорыта горизонтальная штольня, которая вывела чекистов точно под пол здания германского посольства. А вскоре был выкопан вертикальный лаз и оборудован люк в одном из подсобных малопосещаемых помещений да такой незаметный, что хоть с лупой ползай по полу – ничего не увидишь!

Дальше было дело техники: в один из погожих летних вечеров, когда господин Кестринг, по чекистскому обозначению – «Кесарь», наслаждался балетом «Лебединое озеро» в Большом театре, а вся его многочисленная прислуживающая челядь разошлась по домам, специалист по замкам из оперативно-технического отдела НКГБ, бывший вор-«медвежатник» Игнат Пушков, играючи вскрыл сейф вельможного генерала. Другие, не менее ловкие специалисты-радиоинженеры, тем временем, насовали, куда только можно, «жучков» для слухового контроля посольства, а третьи специалисты-фотографы, всё сверхсекретное содержимое сейфа пересняли и уже наутро положили на рабочий стол комиссара госбезопасности Федотова.

А через пару дней нарком НКГБ Всеволод Меркулов, рослый и могутный, светясь сдержанной, но многозначительной улыбкой, энергично шагал по кремлевским просторным коридорам на прием к товарищу Сталину. В кожаной объемистой папке он нес сведения такого характера и уровня, что правительство любой уважающей себя страны, не задумываясь, отдало бы за них половину годового госбюджета.

Документы остались на столе вождя, а на груди наркома вскоре заиграл рубиновой эмалью новенький орден Ленина. Иосиф Виссарионович оставался верен своему принципу о хорошем работнике и его чёрном теле… Впрочем, значительно позже, но свой орден «Красного знамени» получил и комиссар 3-го ранга Федотов.

… С той поры так оно и повелось: ловкие ребята с краповыми петлицами на отложных воротниках гимнастёрок, стали частенько захаживать в гости к господину генералу. Правда, самого хозяина в кабинете они ни разу не застали потому, что после очередного трудового шпионского дня, он, как обычно, отдыхал в своем шикарном особняке в Хлебном переулке, близ Арбата. Поэтому с содержимым его огромного квадратного монстра, сработанного из прочнейшей золингеновской стали и намертво привинченного анкерными болтами к полу и стене, работники НКВД знакомились неторопливо и основательно.

Посольство могучего и невероятно агрессивного государства, подмявшего под себя уже пол-Европы, было взято под неусыпный контроль органами советской госбезопасности. Контрразведчики получили уникальную возможность контролировать переписку Кестринга с военными атташе Италии, Венгрии, Финляндии, Японии, Румынии и прочих государств-сателлитов оси Рим-Берлин-Токио. А «радиожучки» позволяли осуществлять прослушивание кабинета господина генерала во время проводимых им совещаний и его бесед с работниками посольства, а по совместительству, агентами Абвера, «Цеппелина» и прочих спецслужб фашистской Германии… Кроме этого, герр Кестринг довольно часто наговаривал секретарше тексты сверхсекретных телеграмм, но бланки с их содержанием ложилось на кремлёвский стол Сталина гораздо быстрее, нежели на рабочий стол Гитлера в Берлине.

Также была налажена работа по нейтрализации выявленной «при помощи Кестринга» немецкой агентуры в Москве и стране в целом. Появилась возможность радиоигр с германскими разведцентрами. Стали организовываться устойчивые источники дезинформации и многое, многое другое… И во всех этих сложнейших и кропотливых делах инициатором и вдохновителем был комиссар ГБ Федотов, скромный, тихий, неприметный человек.

…А еще вспомнилась Сталину тревожная осень сорок первого, когда враги вплотную приблизились к Москве и опасность того, что они в неё войдут, стала вполне реальной. Правительство готовилось к эвакуации в Куйбышев, в запасную столицу, со дня на день туда же был готов убыть и сам Сталин.

Было принято решение оказать врагу жестокое сопротивление на улицах Москвы. Вождь народа тогда лично озвучил свой беспощадный тезис: «Под ногами оккупантов должна гореть советская земля! Смерть фашистским захватчикам!» Все значимые объекты и здания в количестве 1119, были заминированы, а электрические провода выведены в три точки подрыва, в так называемые управляемые минные станции. Создавалась сеть подпольных ячеек, закладывались тайники с оружием, боеприпасами, продовольствием, медикаментами, одеждой, отрабатывалась система радиосвязи, организовалось 85 агентурных групп, командиры которых заранее перешли на нелегальное положение.

Словом, за кратчайшие сроки была спланирована и проведена огромная работа. Осталось подобрать и назначить достойного руководителя, в чьих руках были бы сосредоточены все нити управления и который мог грамотно руководить подпольем.

На специальном совещании руководителей НКВД Лаврентий Берия предложил кандидатуру Федотова. Более подходящего человека, по мнению наркома, в то время было просто не найти. Никто так всеобъемлюще не владел обстановкой по вопросам минирования, по организационной структуре подполья, по знанию оперативной обстановки в столице и в соседних, прилегающих к ней, областях, как Федотов. Никто лучше его не знал тех людей, с кем предстояло работать. И ни у кого, пожалуй, не было такого симбиоза деловых качеств, как у Федотова. Интеллектуал и аналитик, прозорливый и вдумчивый руководитель, спокойный и уравновешенный человек, умеющий принимать в неимоверно тяжелых условиях единственно правильное решение, Федотов подходил для этой сложнейшей работы как никто лучше. Сталин припомнил, как он попросил Берия кратко охарактеризовать Федотова, на что тот ответил со свойственной ему грубоватой лаконичностью:

– Болтает мало – делает много!

– А если? – вождь недвусмысленно смотрел на Лаврентия Павловича своими желтоватыми рысьими глазами и тот, отчетливо уловив, что' Сталин имеет в виду, ответил, ни минуты не раздумывая:

– Можешь быть совершенно спокойним, Коба! Даже под самой страшной питкой не скажет ни слова, я верью в него как в самого себья.

Да, это был огромнейший риск, оставлять на территории, захваченной врагом, человека, владеющего таким невероятным объемом сверхсекретных сведений. Пойти на это можно было, лишь доверяя этому человеку полностью. И на это пошли, хотя в силу известных исторических обстоятельств, к своим новым должностным обязанностям Федотову приступить, тогда не довелось…

… Сталин вдруг вплотную приблизился к генерал-лейтенанту и, застыв напротив, вперился в его глаза пронизывающим взглядом:

– Я не могу поньять: прьямо под носом вашего ведомства образовался бандитский отрьяд, а вам и горья нет! Это чито: потьеря бдителности или того хуже – пособничество врагу? Чито ви собираетесь делать по этому вопросу, какие вообще мисли у вас есть?

– Факт контакта бандитов с маньчжурско-японским консульством в Забайкалье, товарищ Сталин, уникален по своей сути, и мы собираемся это немедленно использовать, – генерал понимал, что именно сейчас наступает тот кульминационный момент их беседы с Верховным, когда может решиться вопрос: жить или не жить! И он пошел, что называется, ва-банк. – Данное событие позволяет начать длительную и перспективную оперативную радиоигру с …

– Радиоигру с японцами!? – вопреки своему укоренившемуся с годами стереотипу поведения, Сталин прервал речь беседующего с ним человека. И Федотов вдруг всем своим нутром ощутил, что скверное настроение вождя вдруг изменилось. Изменилось в лучшую сторону!

– Оператьивная игра с протьивником, дело очьень хорошее, а с этими вероломними и коварними самураями настолко, чито и слов нет! – Сталин, наконец, набил трубку своим любимым табаком «Герцеговина флор», раскурил её, и снова, но теперь гораздо энергичнее, заходил от стены к стене. Генерал, ощущая, как неимоверное напряжение начинает оставлять его, провожал взглядом то просветлевшее лицо вождя, то его седой, чуть пригнутый затылок.

Контрразведчик высочайшего уровня, психолог, расчетливый и последовательный человек, генерал Федотов понимал, что сделал сейчас всё очень точно и правильно. Как бы, между прочим, он негромко произнес:

– То, что на нашей территории образовалась эта бандгруппировка, конечно, из рук вон плохо, но при этом есть и весьма положительные обстоятельства, товарищ Сталин.

– Понимаю, чито ви хотите этим сказать, товарищ Федотов, – во второй раз перебил его Сталин. – Если не трогать эту самую «Свободу», то на нее, как мухи на мед, рано или поздно слетится вся местная нечисть, так?

– Именно так, товарищ Сталин.

– Ну чито ж, задумка не самая плохая… – вождь пыхнул трубкой. – А каким образом ви парализуете банду?

– Мы работаем над этим вопросом и варианты уже появились. Но прежде всего, считаю, надо изъять у бандитов взрывчатку, всё остальное пока терпит.

– Взривчатку изъять немьедленно, чего би это ни стоило! – Сталин снова помрачнел. – Но это еще не всьё: следствие провьести самим строжайшим образом, виновних в её утрате, отдать под трибунал. Ви понимаете менья, товарищ Федотов?

– Понимаю, товарищ Сталин, – чуть приметно кивнул генерал-лейтенант.