– Удивительным качеством вы обладаете, Глафира Васильевна! – сказал он. – С вами совершенно не хочется вступать в дискуссии или оспаривать вашу правоту. Ну что мне ответить? Вы все знаете лучше меня. Но если говорить серьезно, то вы мне нужны не за этим. Здешние партийные товарищи – народ суровый. Даже Мата Хари никого из них не смогла бы соблазнить. Так что вы мне нужны не как соблазнительница, а как консультант, а может, и как свидетель.

– Вы что же, Василий Васильевич, – спросила она, – обыск у них собираетесь провести? Изымать краденое? Или допрашивать с пристрастием? Тогда ясно: вам нужны понятые. Но здесь-то я зачем? Я не отказываюсь – вы сейчас мой начальник, со всеми вытекающими последствиями. И я сама согласилась вам подчиняться, – поспешила добавить она. – И все-таки хотелось бы знать.

– Вы мне нужны там не как боевая единица, а как свидетель, – повторил Яковлев.

– Свидетель чего?

– Всё поймете на месте – вы кадровый разведчик и учить вас ничему не надо. С нами пойдет Павел Митрофанович. Кроме того, я знаю, что вы отличный стрелок. И это ваше искусство тоже может понадобиться.

– Так что же вы все-таки задумали?

– Все ваши соображения насчет двойной игры я считаю вполне обоснованными, а ваши умозаключения безупречными, с позиции школьной логики. Но я хочу, тем не менее, сделать одну совершенно нелогичную вещь. Не могу объяснить, но интуиция подсказывает, что именно ее следует предпринять.

– Что же?

– Что-то вроде очной ставки.

– Не советую. Категорически не советую! – заявила Новосильцева. – Впрочем, принимать решение – ваше право.

Они вышли на привокзальную площадь. Их никто не встречал: на площади вообще ни души.

– Что такое? – удивился матрос Гончарюк. – Спят они все в этом городе? Уж обедать пора, а народишко, видать, и не завтракал. Смотрите, вон там рынок. И никого. Странно.

– Ничего странного, Павел Митрофанович, – отозвался Яковлев. – Теперь мы точно знаем и видим, что революция докатилась и сюда, а с ней, естественно, пришли ее родные сестры – разруха и война всех против всех. Когда случаются такие исторические катаклизмы, люди попросту перестают работать. Они берутся за оружие. Жизнь человеческая в такие времена стоит меньше полушки¹⁸.

– Да, – согласился Гончарюк. – Кто запасы свои проедает, а кто немножко промышляет грабежами и разбоем.

До Уралсовета было километра полтора. Когда они пришли, там их уже ждали члены исполкома Александр Белобородов, Георгий Сафаров и Шая Голощёкин.

– Ты думай, что говоришь, комиссар! – возмутился Голощёкин, отодвигая от себя телеграфную ленту. – Я все это рассматриваю как провокацию! Или даже как контрреволюцию!

Сафаров взял ленту, посмотрел, отложил. Взял листок с расшифровкой и прочел вслух:

– «Голощёкину. Известный тебе Яковлев везет Романовых. Оставь их у себя. Все согласовано». Подписи нет… – удивленно сказал Сафаров. – Может, кто-то шутит? Или испытывает?

– Вот! И этой бумажкой нам хочут здесь все мозги заклеить! Не выйдет! Ни у кого не выйдет! А у тебя, Яковлев, никогда такое провокаторство не получится! Ты можешь хочь сто лет стараться – не выйдет! – заявил Голощёкин.

Он говорил отрывисто, брезгливо и не глядя на собеседника: «Точно товарищ Троцкий!» – мысленно усмехнулся Яковлев.

– Кого же тогда вы, – он произнес с подчеркнутым нажимом, – лично вы обвиняете в провокаторстве? Уж не меня ли, товарищ Филипп¹⁹? Говорите, вам нечего бояться. Вам тут никто не сделает вреда.

Дерзкий намек комиссара Голощёкин пропустил мимо ушей. Он молчал, пощипывая свои редкие усики, в то время как лицо его медленно наливалось кровью.

– Мы без тебя разберемся, кого подозреваем, а кому глубоко доверяем и высоко верим, – процедил он. – Твоя миссия нам непонятна.

– А разве вы не присутствовали у Свердлова, когда Яков Михайлович подписывал мне мандат? – спросил Яковлев.

Он извлек из внутреннего кармана куртки документ и положил на стол.

За мандатом потянулся Сафаров. Он поправил пенсне, и внимательно прочел документ. Долго всматривался в подписи и печать.

– Подписано, – констатировал он, – «Свердлов. Ульянов-Ленин». Порядок.

Передал мандат Белобородову. Председатель исполкома с любопытством осмотрел печать ВЦИКа, кивнул и протянул документ Голощёкину. Но, прежде чем тот коснулся мандата, Яковлев быстрым и аккуратным движением выхватил его и отправил обратно в карман своей куртки.

– Шо? Шо такое? – не понял Голощёкин.

– Вам этот документ знаком. По крайней мере, вы знаете, для чего он мне был дан в вашем присутствии.

Голощёкин выдержал паузу.

– Так, – сказал он, бросив на комиссара короткий, полный ненависти взгляд. – Так и шо ты здесь собираешься поделывать? Зачем притащил с собой аж целую армию и целый большой броненосец?

– Задача моя прописана в мандате. Она вам известна, – ответил Яковлев.

– Не совсем известна! Далеко и много не совсем! – возразил Голощёкин. – Нам очень известно только, что у тебя есть серьезные намерения превысить свои полномочия на очень большую высоту.

– Тот, от кого вам это «известно», – веско произнес Яковлев, – лжец и враг народа. Надеюсь, он не уйдет от вашего трибунала. Поясняю еще раз, чтобы больше не возвращаться к теме. Задача моя проста: взять в Тобольске Романовых и доставить их в целыми и невредимыми в Москву. Целыми и невредимыми, повторяю. То есть обеспечить им вооруженную защиту, – подчеркнул он. – Всё.

Голощёкин прищурился.

– В Москву ли? – подозрительно спросил он. – Ты на самом деле уверен, что хочешь доставить семью коронованного и самого низложенного палача в Москву? У нас на этот счет совсем другие мнения, и их много, – он оглянулся на своих.

Белобородов смолчал. Сафаров удивленно глянул на Голощёкина.

– Да! – повторил Голощёкин. – Другие! У нас таки такие мнения, что Романовы должны быть здесь! Для торжества победы пролетарской революции. Москве они ни к чему.

– Вы, товарищ Архип… – начал комиссар.

– Филипп! Филиппом меня назвали, – раздраженно поправил его Голощёкин.

– Прошу прощения, – невозмутимо сказал Яковлев. – Но я слышал, что сначала в личной жизни вас называли Шаей, а только теперь Филиппом… хотя я полагал, что Архипом. Полагаю так же и убежденно, что на эти и другие ваши вопросы вам более подробно ответят товарищи Ленин и Свердлов. Советую обратиться ним непосредственно. Иначе какой-нибудь наивный человек подумает, что вы тут мятеж против советской власти задумали.

– Ты… Ты мне Свердлова в мой нос не тыкай! – угрожающе произнес Голощёкин. – Не тыкай, я сказал!..

И распахнул шинель, показав наган, засунутый за ремень.

Яковлев не пошевелился. Гончарюк снял с плеча винтовку и лениво передернул затвор, загнав патрон в ствол. Новосильцева, не вытаскивая из кармана двенадцатизарядный никелированный браунинг, аккуратно перевела предохранитель на «fire»²⁰.

Вскочил со стула Сафаров и стал между Яковлевым и Голощёкиным.

– Товарищи! Ну что такое? С ума сошли! Товарищ Филипп и вы, комиссар! – примирительным тоном сказал он. – У меня нет никаких сомнений в подлинности мандата. Но ваша задача… тут Филипп прав: другие мнения тоже имеются.

– Ваше частное дело. Оно меня не интересует, – отрезал Яковлев. – Любая дискуссия неуместна. У меня приказ. Как человек военный, я должен выполнить его любой ценой. В том числе, ценой своей жизни. Или вашей. Как потребует обстановка.

Сафаров смолчал: он знал Мячина и не сомневался, что тот пустит пулю в лоб каждому, кто попытается ему помешать.

Заговорил председатель Уралсовета Белобородов:

– Мы знаем вас, товарищ Яковлев, еще по вашей дореволюционной деятельности, – сказал он. – Вас тут многие знают и уважают как решительного человека и революционера. Думаю, что сейчас и вы, и товарищ Филипп в главном сойдетесь. Правильно: Романовых нужно забрать из Тобольска. Быстро забрать. У нас есть сведения, что им готовят побег. И охрана там ненадежная. Ее Керенский назначал. Отряд пребывает в состоянии разложения. Сопредседатель солдаткома Матвеев прямо и нагло заявил, что они отныне свободны от любой воинской присяги. Жалованье им никто не платит. Солдаты воруют у местных жителей кур, гусей. Позавчера поросенка украли. Надо их распускать по домам. Да и тобольские обыватели жалуются.

– Жалование Совнарком им назначил. Я везу, – сообщил комиссар.

– Зачем? – удивился Сафаров. – С какой стати брать на себя долги министров-капиталистов? Они нас ни о чем не спрашивали, когда пригнали сюда Романовых.

– И много они… это… заработали? – поинтересовался Голощёкин.

– Сумма достаточная. Спросите Бонч-Бруевича. Он подписывал ведомость, – отрезал Яковлев.

Голощёкин мгновенно потерял к Яковлеву интерес.

– Хочу вас предупредить, Василий Васильевич, – уже вполне дружелюбно продолжил Белобородов. – Остатки дисциплины сохраняются там исключительно авторитетом полковника Кобылинского. Хуже другое. Есть вполне достоверные известия, что тюменский ЧОН²¹ – им командует эсер Хохряков – и омские анархисты готовят захват Романовых. А у нас нет достаточных сил помешать. Так что ты со своими людьми прибыл вовремя! – примирительно заключил он и улыбнулся.

– Спасибо. Всё? – спросил комиссар. – Есть ещё ко мне вопросы? В таком случае честь имею кланяться.

– Нет, Яковлев, ты не торопись, – произнес Голощёкин. – Все не так просто, как ты нам тут расписываешь. Нужно кое-что проверить. А до тех пор твой бронепоезд пусть постоит в тупике.

– Нет, Голощёкин, это ты не торопись! – угрожающе произнес комиссар. – Это ты себя в тупик загоняешь. И ведешь себя, как идейный саботажник. Советую быть поаккуратнее. Вношу еще одно предложение: мне нужна связь с Москвой. Есть прямой провод? – спросил он у Белобородова.

– За твою клевету!.. – поперхнулся Голощёкин.

– Да не перчись ты, Филипп! – недовольно произнес Сафаров.

– Нет! – крикнул Голощёкин. – За такие слова…

– Помолчи, дай с людьми поговорить, – одернул его и Белобородов. И обратился к Яковлеву. – Так тебе нужна связь с Москвой? Связь у нас бывает. Но не всегда. Не всегда… – повторил он. – В последнее время связываемся с Москвой через Петроград – лично через товарища Зиновьева.

– А что там у тебя? – неожиданно спокойным и даже почти дружелюбным тоном спросил Голощёкин. – Оставь телеграмму, мы передадим, как связь появится. Не бойся, все отправим. Себе ничего не оставим.

– Благодарю. Депеша у меня сверхсрочная, – ответил комиссар. – Прошу кого-нибудь из вас, а лучше всего товарища Голощёкина проводить меня к юзу. И вместе переговорим с Яковом Михайловичем. Сейчас в Москве только полдень. Товарищ Свердлов, думаю, у себя.

Члены исполкома переглянулись. Голощёкин решительно поднялся, одернул гимнастерку и заявил:

– Пошли, комиссар!

Аппарат юза находился в соседнем помещении. Телеграфист положил пальцы на «рояльные» клавиши.

– Москва на связи, – сообщил он. – Я готов.

– Пожалуйста, передавайте сразу, – сказал Яковлев. – «Москва, Свердлову. У аппарата комиссар Яковлев. Прибыл в Екатеринбург нормально. Ваш с товарищем Лениным мандат исполкомом признан. Рядом со мной товарищ Голощёкин. Задерживаться не собираюсь, немедленно отправляюсь в Тобольск за багажом. Жду ответа сейчас».

После небольшой паузы раздался звонок, и из аппарата поползла узкая плотная лента.

– Читайте вслух, – велел Яковлев телеграфисту.

Тот недоуменно посмотрел сначала на Голощёкина, потом на Яковлева, пожал плечами и вполголоса прочел:

– «От Свердлова Яковлеву. Товарищ Яковлев, доложите. Как вас встретили местные товарищи, какова обстановка, нужна ли помощь или содействие».

Неожиданно Яковлев подмигнул Голощёкину и продиктовал:

– «Встретили очень хорошо, по-товарищески тепло. Исполком Уралсовета готов оказать любую помощь для выполнения вашего задания. Пока ничего не нужно. Товарищи сообщают также что „багажу“ может угрожать реальная опасность расправы или похищения. Поэтому отправляюсь туда сейчас же. Есть ли какие-нибудь изменения маршрута или задания?»

Москва коротко прозвонила: «Свердлов Яковлеву. Изменений нет. Исполняйте. Все».

Комиссар вопросительно посмотрел на Голощёкина. На жирноватом лице товарища Филиппа ничего не отразилось. Казалось, он вообще ничего не слышал. Бросил небрежный взгляд на ленты и равнодушно сказал:

– Ну что стоишь? Беги, выполняй приказ Центра.

Яковлев крепко сжал челюсти и слегка покраснел.

– Вот что, Филипп, – тихо, чуть ли не шепотом произнес он. – Если ты, хам, еще раз мне тыкнешь, это будет последний раз в твоей жизни.

Замешательство Голощёкина длилось всего секунду. На второй секунде Новосильцева и Гончарюк придвинулись вплотную к товарищу Филиппу. Яковлев шагнул вперед, легко отстранил Голощёкина с дороги и пошел к выходу. За ним двинулись Новосильцева и матрос, не выпуская Голощёкина из виду.

Пройдя к Сафарову и Белобородову, комиссар сообщил:

– Разговор состоялся. Отправляюсь.

– Хотите взять исполкомовский мотор? – предложил Белобородов. – Доставит вас к поезду.

– Спасибо, не стоит труда, – ответил Яковлев. – Здесь ведь недалеко.

На выходе около ступенек стоял автомобиль. Несмотря на холод, кожаный верх машины был открыт. Голощёкин уже был здесь. Мотор автомобиля работал, шофер, шмыгая покрасневшим носом, внимательно слушал Голощёкина.

Раздался цокот копыт, на площадь перед исполкомом выехал кавалерист. Это был солдат из бронепоезда.

Подъехав к комиссару, он, не слезая с седла, наклонился и сказал ему на ухо несколько слов.

– Понятно! Спасибо, – громко сказал комиссар.

Он подошел к Голощёкину.

– Товарищ Белобородов предложил мне исполкомовский мотор, чтоб поскорее добраться, – сообщил он, и, не ожидая ответа, открыл дверцу со стороны шофера и приказал водителю:

– Ну-ка, товарищ, выйди на секунду.

– Зачем? – удивился шофер.

– Выйди, сейчас объясню.

Взглядом он приказал Новосильцевой и Гончарюку сесть в машину.

– Так что? – спросил водитель, выбираясь из автомобиля. Мотор продолжал работать – тихо и ровно.

Комиссар вдруг оказался на водительском месте, включил передачу, и, окутав площадь синим облаком, рванул с места.

– Мотор оставим у перрона, – успел крикнуть Яковлев.

Шофер обалдело смотрел вслед быстро удаляющейся машине. За ней, не отставая, скакал верховой.

– Что это? Что это значит? – ошеломленно спросил шофер.

– Это значит, что ты – лопух очень зеленый! – рыкнул Голощёкин. – Ты должен был доставить его в домзак²², а вместо этого ты сделал ему быстрый побег.

– Да уж больно прыткий оказался… – виновато ответил шофер.

Голощёкин вытащил наган и прицелился вслед автомобилю. Однако по ступенькам сбежал Белобородов и схватил его за руку.

– Не торопись, Шая! – сказал он. – Он все-таки уполномоченный Москвы.

– Это я – настоящий уполномоченный Москвы! – крикнул Голощёкин, вырывая наган. – Я уполномоченный! А тот террорист-налетчик – только на посылках!

– Саша прав! – послышался голос Сафарова. Он стоял на ступеньках и видел все. – Даже если он на посылках, Филипп, то не у первого встречного, а у верховной власти. Большевицкой власти.

– Шая! Ну, зачем тебе надо было? Ты видел его бронепоезд? – спросил Белобородов. – Что он оставил бы от города, если б развернул сюда свои семидюймовки²³? Они до Верх-Исетска достанут.

– Ничего бы он не развернул, – огрызнулся Голощёкин. – Корнилов развернул бы, а он – нет. Но все равно, Яковлев – контра.

Белобородов с досадой отмахнулся и вернулся в исполком.

– Только не говори потом, что я тебя не предупреждал! – крикнул ему вслед Голощёкин.

Сафаров снял пенсне, сложил его пополам и отправил в боковой карман своей длинной, до пят, солдатской шинели.

– Ты о чем? – осведомился он у Голощёкина.

– Все о том же, – буркнул Голощёкин.

– Послушай, Шая! – сказал Сафаров. – Ты здесь казаки-разбойники не устраивай. Что темнишь? Выкладывай! – приказал он.

– Выложу, – ответил Голощёкин. – Позже. Все узнаешь.

– Шая! Я партийный секретарь. А устав нашей партии распространяется и на тебя. Докладывай! Какое задание у тебя? От кого?

– Нет, Жора, – возразил Голощёкин. – Сейчас я тебе ничего не скажу. Да, ты у нас очень и совсем партийный секретарь. Но у меня свое задание и тоже от партийного секретаря. Он повыше тебя будет.

Яковлев резко затормозил у пыхтевшего паровоза: машинист на всякий случай держал пары.

– Трогай! – приказал Яковлев, легко поднимаясь в будку. – Немедленно!

– Поехали! – с готовностью отозвался машинист, берясь за медную ручку контроллера.