Ленину нужен был живой царь

Однако до того у большевистских лидеров были совсем другие планы относительно Романовых. Поначалу Ленин и Троцкий готовили, в отличие от уральских большевиков, семье бывшего императора и ему самому другую судьбу. По условиям Брестского мира, Совнарком обязывался передать Германии бывшую императрицу, как не потерявшую титул германскую принцессу, а вместе с ней и детей – как не отделимых от матери. Царя же предать суду.

Судебный процесс над последним монархом, как рассчитывали Ленин и Троцкий, должен был сыграть огромную роль в легитимации большевистской власти. То есть, суд должен был оправдать Октябрьский переворот и доказать, что приход большевиков к власти был явлением закономерным и необходимым для спасения России и что именно царь своими самоубийственными решениями и действиями неизбежно привел к Октябрю 1917-го. Процесс должен был идти максимально открыто и в режиме онлайн, как говорят сегодня. Пиар-кампания была задумана по тем временам великолепная: прямая радиотрансляция на весь мир, ежедневные отчеты в газетах, спецбюллетени в виде листовок, которые должны немедленно распространяться во всей России, в самые дальние ее края, и за границей. Так что с политической и государственной точки зрения, живой царь большевикам был нужнее и полезнее, нежели мертвый. Кроме очевидных сиюминутных выгод, суд обещал и отдаленные – мог стать шагом к прекращению гражданской войны, затушить в начале её возгорания.

Совсем по-другому могла закончиться мировая война. Мало кто знает, что еще до сепаратных переговоров с Германией большевики активно консультировались с представителями правительств стран Антанты, предлагали восстановить и обновить союзнические отношения, в том числе военные. Уже Троцкий планировал создать из военнопленных германский легион, подобно чехословацкому, и отправить на Восточный фронт. Уже союзники заговорили о возможности денежной помощи большевикам, если они восстановят армию и начнут военные действия против немцев и австрийцев.

А момент был благоприятный. Царское правительство накануне Февраля сумело перевооружить армию. Оружия и боеприпасов, наконец, стало более чем достаточно. Не было только самой армии, уничтоженной Временным правительством на пару с эсеро-меньшевистским Советом рабочих и солдатских депутатов. В том, что большевики воссоздали бы армию, конечно, Красную Армию, – нет сомнений. У компании Керенского-Чхеидзе не было для этого никаких ресурсов, кроме непрерывной бесполезной болтовни и митинговщины. У большевиков – небольшая, но эффективная партия, действующая партия, воюющая партия, сплоченная дисциплиной, сильно мотивированная и устремленная в будущее. А еще в их руках ЧК, Совдепы, комбеды, профессиональные и разные другие союзы, вплоть до союза домохозяек… При этом большевики готовы были идти на политические и идеологические уступки, начиная с отказа от курса на мировую революцию.

Но правительства стран Антанты, вместо союза с новой Россией (энтузиастом которого, как ни удивительно, был президент США Вудро Вильсон), выбрали путь интервенции и поддержки антибольшевистских сил. Уже тогда Европейскому Западу стало ясно, что Совнарком, предлагая иностранцам привлекательные концессии, не пойдет на колониальные условия сотрудничества. А вот многочисленные «альтернативные» силы – пожалуйста: территории, сырье – хоть задаром, только окажите военную помощь, дабы свалить красных. Поэтому большевикам ничего не оставалось, как заключить сепаратный, крайне невыгодный Брестский мир, рассчитывая, что он всё равно продлится не дольше года. Он продлился всего 8 месяцев.

Однако вернемся к Романовым и к предполагаемому суду.

Каким ожидался приговор, гадать нечего. Безусловно, обвинительный. Но зато Николай Романов остался бы в живых: смертная казнь в Советской России была запрещена. Скорее всего, между осужденным бывшим царем и Совнаркомом начался бы торг типа «кошелек или жизнь», точнее, свобода. Новой власти нужны были деньги и, конечно же, она с присущей большевикам практичностью предложила бы Николаю Романову выкупить себя и семью.

Самоуправство уральских большевиков

Но уральские большевики расценивали такой вариант – суд и сохранение жизни Романовых – как предательство революции и требовали расправы. Несколько раз екатеринбургский комиссар Ш. Голощёкин (Филипп) ездил в Москву к Ленину и Свердлову за лицензией на убийство, ссылаясь на то, что к Екатеринбургу приближается фронт и Романовы могут быть захвачены белыми.

Свидетельствует чекист и участник расстрела М. Медведев (Кудрин).

[Накануне рокового события, 15 июля, Голощекин вернулся с очередных переговоров с Лениным и Свердловым.]

«…Когда я вошел [на заседание группы членов Уралсовета], присутствующие решали, что делать с бывшим царем Николаем II Романовым и его семьей. Сообщение о поездке в Москву к Я. М. Свердлову делал Филипп Голощекин. Санкции Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи Романовых Голощекину получить не удалось. Свердлов советовался с В. И. Лениным, который высказывался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны дорого обошлось России.

– Именно всероссийский суд! – доказывал Ленин Свердлову: – С публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в доброго батюшку-царя. Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой ваш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвиями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую «расейскую» доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым…

Я. М. Свердлов пытался приводить доводы Голощёкина об опасностях провоза поездом царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем:

– Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь – глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир.

На прощанье Свердлов сказал Голощекину:

– Так и скажи, Филипп, товарищам – ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает¹.

Конечно, может возникнуть вопрос о неофициальной, но это уже из области современных умственных спекуляций. На сей момент не доверять свидетельству Кудрина оснований у нас нет.

Надо учесть и политическое самоощущение уральских большевиков. Они считали ВЦИК и Совнарком не намного выше Уралсовета. Выше, но только – чуть-чуть.

О том, что большевистское правительство не собиралось убивать Романовых, свидетельствуют многие источники.

К примеру, за несколько дней до расстрела Ленин, ничего не подозревавший и обеспокоенный сообщениями зарубежной прессы о уже случившейся гибели Романовых в Екатеринбурге, требует слухи проверить и сообщить, обеспечена ли арестованным безопасность. В ипатьевский дом лично отправился командующий группой советских войск Р. Берзин и в телеграммах в Совнарком и ВЦИК сообщил: «Все члены семьи и сам Николай Второй живы. Все слухи о его убийстве – провокация».

16 июля поздно вечером, в половине десятого, из Екатеринбурга Ленину была отправлена телеграмма: «…Суд [над Романовыми] по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Сафаров, Голощекин».

То есть, даже за 2—3 часа до расстрела уральские большевики санкцию Москвы на расстрел не имели. Мало того, они предполагали, что у Центра может быть противоположное мнение.

А вот свидетельство В. А. Воробьева – редактора местной газеты «Уральский рабочий» и одновременно охранника в ипатьевском особняке.

«…Терпению моему суждено было подвергнуться тягчайшему испытанию: лишь на другой день утром, т.-е. 18 июля, удалось добиться к прямому проводу Я. М. Свердлова. На телеграф для разговора с ним поехали Белобородов и еще кто-то из членов президиума Областного Совета. Я не утерпел и поехал тоже.

Помню, товарищам моим было очень не по себе, когда они подошли к аппарату: бывший царь был расстрелян постановлением президиума Областного Совета, и было неизвестно, как на это самоуправство будет реагировать центральная власть, Я. М. Свердлов, сам Ильич…

Попадет нам, или не попадет?

К аппарату сел сам комиссар телеграфа. [Председатель Уралсовета] Белобородов начал диктовать ему то, что надо было передать Москве.

Затаив дыхание, мы все нагнулись к выползавшей из аппарата телеграфной ленте, на которой точками и черточками замаскировались чеканные, почти металлические звуки свердловского голоса.

– Сегодня же я доложу о вашем решении президиуму ВЦИК. Нет сомнения, что оно будет одобрено, – говорил Свердлов. – Извещение о расстреле должно будет последовать от центральной власти. До получения его от опубликования сообщения воздержитесь…

Мы вздохнули свободнее: вопрос о самоуправстве можно было считать исчерпанным…»²

Зачем врал Троцкий?

Но есть и враньё на этот счет – от Льва Троцкого.

«…Следующий мой приезд в Москву [с фронта] выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

– Да, а где царь?

– Кончено, – ответил он, – расстрелян.

– А семья где?

– И семья с ним.

– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

– Все, – ответил Свердлов, – а что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

– А кто решал? – спросил я.

– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях».³

Хорошенькое дело. Уже 19 июля весь мир узнал о екатеринбургском зверстве, а второй человек в РСФСР словно с Луны свалился. Все газеты пишут об этом, цитируют и комментируют постановление ВЦИК, которое утвердило кровавое решение Уралсовета, а Лев Давидович, член правительства, второй после Ленина в партии, не только не читает центральных партийных и советских газет, он и важнейших правительственных документов не знает. И никто из товарищей по партии, которые читают и «Правду», и «Известия», товарищу наркомвоенмору об этом не рядовом событии ни слова. Берегут, однако.

Конец ознакомительного фрагмента.