Морской министр Д. Декре рекомендовал императору назначить командующим Тулонской эскадрой вице-адмирала Пьера Шарля де Вильнёва, который был с детских лет другом министра. Вильнёв считался отменным знатоком морского дела, но ему недоставало ни силы характера, ни должной решительности, что и скажется, непредвиденно и самым негативным образом, на судьбе Булонского лагеря. Но пока, 13 августа 1805 г., Наполеон буквально воззвал к Вильнёву: «Отправляйтесь, не теряя ни мгновения, и входите в Ла-Манш. Англия наша! Мы все готовы, мы все стоим по местам. Покажитесь только – и все закончено»^[84]. Когда Наполеон писал эти строки, Вильнёв уже вел свою эскадру заданным курсом на Брест, к Ла-Маншу.

Тем временем в ожидании эскадры Вильнёва десантные войска заканчивали последние приготовления к броску через Ла-Манш. Летом 1803 г., организуя Булонский лагерь, Наполеон сказал: «Мне нужно только три дня туманной погоды – и я буду господином Лондона, парламента, Английского банка»^[85]. Теперь, в августе 1805 г., он считал, что достаточно «восемь часов благоприятного ночного времени» для того, чтобы форсировать пролив шириной в 32 км^[86], разумеется, с учетом прибытия к Ла-Маншу эскадры Вильнёва. При этом эскадра могла вступить в бой с английским флотом и даже проиграть его, но в любом случае, приняв на себя удар англичан и отвлекая их внимание от Булони, помогла бы высадке французских войск на английский берег. О том, что случилось бы дальше, сходились во мнении почти все французы и очень многие англичане: «Наполеон сломил бы все препятствия, прошел бы от места высадки до Лондона и вступил бы в английскую столицу»^[87]. В войсках, на кораблях и верфях Булонского лагеря царил необычайный подъем боевого духа: 160-тысячный десант рвался в бой и ждал только сигнала.

Сам Наполеон позднее, уже в изгнании на острове Святой Елены, так говорил о целях своего Булонского десанта: «Я провозгласил бы республику в Англии, уничтожение аристократии, палаты лордов , свободу, равенство и верховную власть народа»^[88]. В 1805 г. он считал все это реальным и вполне достижимым. Английские верхи, получившие информацию о грандиозном размахе десантных приготовлений Наполеона, пребывали в страхе перед угрозой французского вторжения. Британский кабинет министров был близок к панике.

Он учредил в Дувре^[89] наблюдательный пост, с которого вперед смотрящий круглосуточно наблюдал за французским берегом, чтобы выстрелить из пушки, как только заметит приближающихся «громил» Наполеона. Видя перед собой, всего в 32 км от собственных берегов, небывало могучего врага, Англия отчаянно звала на помощь своих континентальных партнеров по третьей коалиции.

В этот критический для Англии момент («чуть не в один день», по словам Е. В. Тарле^[90]: вероятно, 22 августа) Наполеон получил два пренеприятных для него известия. Он узнал, что Вильнёв, дезориентированный разноречивыми данными о силах и перемещениях английского флота, смалодушничал и… повернул назад! – повел свою эскадру не в Брест на север Франции, а в Кадис на юг Испании (с 1796 г. союзницы Франции). Там, возле Кадиса, ждал его ужас и позор Трафальгара. Но Трафальгар был еще впереди, а пока вместе с информацией об оплошности Вильнёва Наполеон получил столь же тревожную весть, что австрийские и вслед за ними русские войска готовятся выступить в поход на Францию.

В такой ситуации Наполеон мог принять только одно решение и принял его без промедления, на следующий же день, 23 августа: отказаться от десанта в Англию, свернуть Булонский лагерь и перебросить войска по кратчайшему маршруту через Баварию к Вене, чтобы разбить армии третьей коалиции порознь (австрийскую – еще до подхода русской), не давая им соединиться. «Если я через 15 дней не буду в Лондоне, то должен быть в середине ноября в Вене», – заявил император, просчитав различные варианты. «Лондон спасся, но Вена должна была заплатить за это», – так комментировал Е. В. Тарле этот прогноз Наполеона^[91]. За считаные дни Наполеон поднял Булонский лагерь и «с волшебной быстротой»^[92] начал переброску войск с Ла-Манша на Дунай. Стратеги третьей коалиции с циркулями в руках подсчитали, что Наполеону потребуются для такой переброски 64 дня. Наполеон сделал это за 35 дней.

Против третьей коалиции Наполеон подготовил в Булонском лагере и повел за собой к Вене исключительно боеспособную, обученную и отлаженную во всех звеньях армию – свою La Grande Armée. Российские историки переводят это название по-разному: одни (Е. В. Тарле, А. З. Манфред, И. А. Шеин) как Великая армия, другие (М. Н. Покровский, С. Б. Окунь, Л. Г. Бескровный) как Большая. Французские источники разъясняют: «Так назвали, ввиду чрезвычайной в то время значимости кадрового состава, ту армию, которую Наполеон сосредоточил в Булонском лагере»^[93]. Следовательно, по-русски La Grande Armée – именно Великая армия, а не просто Большая.

Систему комплектования армии Наполеон унаследовал от Французской революции. Это была самая передовая для того времени система всеобщей воинской повинности с равными возможностями продвижения по службе, без социальных различий и ограничений. Ее декретировал в 1793 г. революционный Конвент, а в сентябре 1798 г. по новому закону, инициатором которого был генерал и будущий маршал Наполеона Ж. Б. Журдан, она была несколько ограничена и стала действовать в форме т. н. конскрипции (от лат. conscriptio – запись)^[94]. С 1798 г. все французы от 20 до 25 лет записывались на военную службу. Из них Наполеон каждый год призывал нужное ему число новобранцев. Срок действительной военной службы составлял 6 лет.

Великая армия не знала ни кастовых барьеров между солдатами и офицерами, ни бессмысленной муштры, ни палочной дисциплины, зато была сильна сознанием равенства гражданских прав и возможностей. Генрих Гейне писал о ней: «Последний крестьянский сын совершенно так же, как и дворянин из древнейшего рода, мог достигнуть в ней высших чинов»^[95]. Сам Наполеон любил говорить, что каждый его солдат «носит в своем ранце маршальский жезл». Это не просто красивая фраза. Почти все лучшие маршалы Наполеона (Ж. Ланн, А. Массена, М. Ней, И. Мюрат, Ж. Б. Бессьер, Л. Г. Cюше, Ж. Б. Журдан, Ф. Ж. Лефевр, Н. Ж. Сульт и др.) вышли из простонародья. Службу они начинали солдатами. Но рядом с ними были маршалы-«аристократы»: Л. Н. Даву, Ж. Э. Макдональд, О. Ф. Мармон, Э. Груши. Среди генералов равно блистали сын столяра Жозеф Леопольд Сигисбер Гюго (отец Виктора Гюго) и сын маркиза и его чернокожей рабыни Дюма де ла Пайетри (отец Александра Дюма).

Для Наполеона всегда много значил дух армии. «На свете, – говорил он, – есть лишь две могущественные силы: сабля и дух. В конечном счете дух побеждает саблю»^[96]. Его шокировал культ телесных наказаний в феодальных (русских, австрийских, прусских) и даже английских войсках; ведь прославленный А. Веллингтон считал, что «дисциплина в британской армии погибнет, если минимум ударов плетью-девятихвосткой будет определен всего только в 75»^[97]. «Чего же можно ожидать от людей обесчещенных? – возмущался Наполеон. – Вместо плети я управлял честью»^[98].

Все, что выгодно отличало тогда Великую армию от войск третьей коалиции, – социальное равенство, профессиональная выучка, боевой дух – обретало особую силу от того, что командовал ею сам Наполеон, к тому времени уже общепризнанный гений и феноменально авторитетный кумир французского воинства. Не зря тот же Веллингтон считал присутствие Наполеона на поле боя «равнозначным добавлению еще 40 000 людей»^[99]. Секрет ни с чем не сравнимого воздействия Наполеона на солдатскую массу, офицеров и генералов заключался не только в том, как он искусно руководил ходом любой кампании и каждой отдельной битвы, но и в том, как умел воодушевлять войска словом, личным примером (вспомним Арколе и чумной госпиталь в Яффе) или эффектным поощрением (он мог снять со своей груди орден Почетного легиона и вручить его простому солдату).

О. В. Соколов математически вычислил в Великой армии 1805 г. почти идеальное соотношение опыта и молодости^[100]: при среднем возрасте солдат в 25 лет около половины из них (43,5 %) уже воевали по крайней мере в одной кампании, а до четверти состава имели в активе не менее 10 лет службы и несколько кампаний. Что касается командного состава, то средний возраст полковников к началу кампании 1805 г. составлял 39 лет, генералов – 41 год, маршалу Даву было 35 лет, а маршалам Ланну, Нею, Бессьеру, Сульту и самому Наполеону по 36. Только два маршала из участников той кампании – 50-летний Бертье и 47-летний Ожеро – считались в сравнении с остальными «стариками».

Именно в 1805 г. Наполеон впервые реализовал новый принцип использования армейских соединений на войне. Согласно экспертной оценке Д. Чандлера, «принцип величайшего значения. Старые “фронтовые” армии, – пишет Д Чандлер, – были отменены (у Карно их было не менее тринадцати). Отныне должна быть только единая французская армия, со своей основной силой, которую сосредоточивали против главной цели, и со своими вспомогательными отрядами, выделявшимися для сдерживания противника на других участках фронта, если было необходимо»^[101].

Общую численность Великой армии к 1805 г. Д. Чандлер определял примерно в 350 тыс. человек, включая гарнизоны и войска второго эшелона^[102]. На главном же направлении, от Булони к Ульму, Наполеон задействовал, по скрупулезным подсчетам О. В. Соколова^[103], 178 609 человек (139 189 – пехоты, 25 327 – кавалерии, 14 093 – артиллерии) и 340 орудий. Ударным кулаком Великой армии была императорская гвардия – на тот момент 6265 отборных солдат пехоты, кавалерии и артиллерии с 24 орудиями.

Перед выступлением Великой армии в поход Наполеон разделил ее на семь корпусов для оперативного взаимодействия^[104]. Командовать первым из них (по порядковому номеру, но по численности предпоследним, шестым) был назначен маршал Ж. Б. Ж. Бернадот. Возможно, Наполеон поставил его во главе именно 1-го корпуса, памятуя, что Бернадот был в свое время военным министром Французской республики, а теперь состоял в родстве с императором, поскольку его жена (бывшая невеста Наполеона) Дезире Клари была родной сестрой супруги Жозефа Бонапарта. Впрочем, при назначении командующих корпусами император мог руководствоваться любыми соображениями, вплоть до загадочных и оставшихся неразгаданными. Так, 2-м корпусом командовал даже еще не маршал, а генерал О. Ф. Мармон, а самый выдающийся из маршалов Ж. Ланн возглавил 5-й (по численности же второй) корпус. Командующим 3-м корпусом стал маршал Л. Н. Даву, 4-м (самым многочисленным) – маршал Н. Ж. Сульт, 6-м – маршал М. Ней, 7-м (самым малочисленным) – маршал П. Ф. Ш. Ожеро. Каждому корпусу были приданы полки легкой кавалерии (гусары и конные егеря), а всей тяжелой кавалерией из шести дивизий карабинеров, кирасиров и драгун командовал маршал И. Мюрат, которого Наполеон официально назначил своим заместителем.

Расклад сил третьей коалиции, спланированный 16 июля 1805 г. в Вене и согласованный с Петербургом, был таков: 220 тыс. русских и австрийцев в Южной Германии и 100 тыс. австрийцев в Северной Италии плюс еще 45 тыс. русских солдат, англичан и неаполитанцев на вспомогательном направлении – в Южной Италии. Наполеон смог противопоставить австрийским войскам в Северной Италии (кстати, под командованием знаменитого эрцгерцога Карла) 65-тысячную Итальянскую армию во главе с маршалом А. Массена, а союзникам в Южной Италии – 15-тысячный экспедиционный корпус генерала Г. Л. Сен-Сира^[105].

Войска коалиции начали кампанию 1805 г. разновременно. Первой двинулась к границам Франции 80-тысячная австрийская армия К. Макка. 9 сентября 1805 г. она вторглась в Баварию (немецкое курфюршество, союзное с Францией) и вынудила местного курфюрста бежать из собственных владений под защиту французов. Далее Макк со своей армией занял крепость Ульм и здесь стал ждать подхода войск эрцгерцога Иоганна^[106] (около 30 тыс. человек) из Тироля и для начала двух из четырех обещанных армий из России. Одна из них, численностью в 46,5 тыс. человек под командованием генерала от инфантерии М. И. Кутузова, уже выступила в поход 25 августа, а другая (в 48 тыс.) генерала от инфантерии Ф. Ф. Буксгевдена готова была следовать за ней. Еще две русские армии – генерала от кавалерии Л. Л. Беннигсена (еще одного «цареубийцы») с 48 тыс. человек и генерал-лейтенанта И. Н. Эссена (56 тыс.) – заканчивали последние приготовления к походу^[107].

Австрийский главнокомандующий фельдмаршал-лейтенант^[108] барон Карл Макк фон Лейберих (1752–1828) имел отличную репутацию. Он был учеником прославленного австрийского стратега фельдмаршала Г. Э. Лаудона, который не без успеха соперничал с самим Фридрихом Великим. Умирая, Лаудон сказал императору Леопольду II: «Не жалейте обо мне, государь, – я вам оставляю Макка»^[109]. В 1795 г. Екатерина Великая, отказавшаяся ранее принять на русскую службу Наполеона Буонапарте, настойчиво приглашала в Россию Макка, но тот отклонил приглашение^[110]. Теперь два несостоявшихся российских военачальника (Наполеон и Макк) встретились друг против друга.

Вот поразительный факт, свидетельствующий о безмерном доверии императора Франца к Макку: хотя формально главнокомандующим армией был эрцгерцог Фердинанд (24-летний племянник императора), а Макк – его начальником штаба, император приказал своему племяннику исполнять директивы Макка^[111]. В такой ситуации Макк возомнил себя распорядителем судеб Австрийской империи и дал волю своим запредельным амбициям. «Никогда никакая армия, – заверял он императора в письме к нему от 8 октября из Ульма, – не находилась в столь выгодном положении, как наша, для того чтобы одержать победу над неприятелем. Сожалею только об одном, что нет здесь императора, и Ваше Величество не сможет быть свидетелем торжества своих войск»^[112].

Только после Ульмской катастрофы Макк потеряет всякий респект в глазах императора Франца, своих соратников и современников, и о нем будут говорить, что само имя Макка (еврейское «Mackah») означает поражение^[113]. Другой фельдмаршал-лейтенант австрийской армии граф Адам фон Нейперг – кстати, будущий любовник второй супруги Наполеона Марии-Луизы и (после смерти императора) ее муж – так напишет о Макке: «Амбиции ослепили его, воображение его подвело, а неверный расчет увлек нас к погибели»^[114]. Посмотрим, как это было.

Пока Макк спешил в Баварию из Австрии, Наполеон устремился туда же из Булонского лагеря, планируя «закинуть исполинскую сеть от Рейна до Дуная, чтобы поймать в нее Макка»^[115]. Марш Великой армии с Ла-Манша на Дунай был не только стремительным, но и скрытным, искусно законспирированным. «Все упоминания о движении войск запрещались и отсутствовали во французских газетах, – читаем об этом у Д. Чандлера. – Границы были закрыты, чтобы предотвратить утечку информации; даже корпусным командирам давался минимум сведений из опасения, что перехваченный пакет приказов может раскрыть весь план. Но прежде всего неприятель был сбит с толку прекрасными операциями по прикрытию, которые проводили эскадроны кавалерийского резерва Мюрата, и высокой скоростью движения всей французской армии»^[116].

Маневрируя своими корпусами так же легко, как он передвигал флажки на полевой карте, Наполеон сбил с толку и самого Макка, и, естественно, эрцгерцога Фердинанда, уже привыкшего повиноваться Макку. Однако при этом эрцгерцог испытывал меньше оптимизма, чем его всемогущий начальник штаба. Получив тревожные данные о приближении французов к Ульму «со всех сторон», Фердинанд предложил Макку оставить Ульм и отходить на соединение с австрийскими и русскими резервами. Макк отказался. Тогда эрцгерцог самовольно эвакуировал из Ульма кавалерию (6 тыс. сабель), как оказалось, на верную гибель. Наполеон был уже рядом. Он заметил маневр эрцгерцога и отправил в погоню за австрийской кавалерией свою – под командованием Мюрата. Сам эрцгерцог чудом спасся, но почти всю его кавалерию Мюрат взял в плен. Тем временем к 14 октября 1805 г., Наполеон буквально обложил Ульм^[117].

Последнюю точку в Ульмской операции, после которой мышеловка для Макка захлопнулась, поставил маршал Ней. 14 октября блестящей атакой, которая сразу вошла в историю, он овладел крепостью Эльхинген и высотой, господствовавшей над Ульмом. Теперь положение Макка стало безнадежным: он был заперт наглухо. За этот подвиг, в котором Ней уже тогда