* * *

 
Падёт на землю сумрак первозданный,
Сиреневые тени пропадут.
Посыплется с небес крупою манной
Вдруг мелкий снег, которого не ждут.
 
 
Потянет холодом по улицам пустынным,
Пронзит дома нечаянный озноб.
И город, содрогнувшись телом длинным,
Афишей вытрет вдруг вспотевший лоб.
 
 
Подует ветер, тучи нагоняя,
Навалится на город зимний ночь.
Но спать не будут люди, обсуждая,
Чем можно заболевшему помочь…
 

Ночлег

 
Разместился вдоль по стенке
На ночлег большой сугроб.
Подтянул к лицу коленки —
Не мешать движенью чтоб.
 
 
Завернулся в одеяло
И уже хотел всхрапнуть,
Только совесть помешала
Здесь сугробу отдохнуть.
 
 
По ногам его, сгибаясь,
Люди шли… не без труда,
В его адрес чертыхаясь,
Будто звал он их сюда?
 
 
А куда девать их – ноги?
Он – сугроб, такой большой…
Там дома, а здесь дороги…
Он бы рад… со всей душой!
 
 
Только кто места укажет?
Громко крикнул он толпе.
Кто конкретно их покажет —
Мне поможет… и себе!
 
 
Трое маленьких таджиков
Попросили его встать.
Тихо, вежливо, без криков —
Мол, найдём тебе кровать.
 
 
Мол, ты лёг не в будуаре
Королевы красоты,
А лежишь на тротуаре,
И пройти мешаешь ты.
 
 
Попросили не сердиться,
Не будить соседний двор.
Помогли переместиться
Массой всей, через забор.
 
 
Там под ветками сирени
Приготовили постель
И бесшумно, словно тени,
Вновь ушли, опять в метель…
 

* * *

 
На грязный снег ложится новый,
Ещё не знающий беды.
Пушистый, белый – он обновой
Закроет старого следы.
 
 
Тяжёлой жизнью изнурённый,
Видавший мир наш без прикрас,
Весенним солнцем опалённый,
Тот умирает в этот час.
 
 
Прошли две мартовских недели,
С тех пор, как он на землю лёг,
И вот, прожив три дня в апреле,
Подводит жизни он итог…
 
 
Жизнь пролетела, как мгновенье,
Как будто пуля у виска,
Но, безо всякого сомненья,
Его вела судьбы рука.
 
 
Он мог бы выпасть первым снегом,
Прожить лишь час и – умереть,
Но он поверил оберегам,
Что предсказали эту смерть.
 
 
Он мог не встретиться с метелью,
Любви счастливой не познать,
Не целоваться с ней под елью,
На свадьбе с нею не плясать.
 
 
Но он поверил в провиденье
И был судьбой вознаграждён,
Не упустив того мгновенья,
Поймав любовь, поверив в сон.
 
 
Да, он работал, правда, много,
Ведь было дел не сосчитать:
То лес укрыть,… то вдруг дорогу,
Что вечно в ямах, залатать…
 
 
Но, в целом, жизнью снег доволен,
И смерть его уж не страшит,
Прожил бы снова так, будь волен —
Пусть Бог грехи его простит…
 

* * *

 
Луч-одиночка сквозь тучи пробился,
Прыгнув на землю, с берёзы скатился,
Быстро промчав по сугробам бегом,
Солнечным светом заполнил мой дом.
 
 
Вспыхнули ярким огнём зеркала,
Словно весна ко мне в гости пришла.
Сполохи солнца разрезали тьму,
Весело, празднично стало в дому.
 
 
Кот-лежебока глаза приоткрыл,
Спрыгнул с дивана и прочь затрусил.
Он не поверил, что скоро весна,
Или всё принял за сказку – из сна.
 
 
Луч, пометавшись по дому, затих —
Звуков не слышно от ножек босых.
Свет загустел, а потом и пропал —
Дом снова в спячку по-зимнему впал.
 

Серый город

 
Серый город. Серые дома,
И окон угрюмые глазницы.
Улицы пусты. Зима сама
Города застывшего боится.
 
 
Снега нет. А скоро Новый год —
Ёлки все в нарядах повсеместно.
Серость город пыльный так гнетёт,
Что они глядятся неуместно.
 
 
Холодно. По срокам и мороз.
Люди в шубах, как с другой планеты.
В городе асфальт, и тот замёрз,
Распластавшись камнем, аж до лета.
 
 
Снега нет. Без снега жизни нет,
И зима, как будто понарошку.
Серый город: весь от пыли сед,
Снега ждёт. А снега нет – ни крошки…
 

* * *

 
В дикой пляске снег кружится,
Дальше носа не видать.
Закрывают люди лица,
Чтоб пять метров пробежать.
 
 
Хороша метель, как в сказке!
Всюду – хаос, смысла – нет!
Ветер, воя для острастки,
Красит город в белый цвет.
 
 
Всё вокруг переменилось,
Мир – сплошная кутерьма.
Небо в улицы спустилось,
Видно, выжило с ума.
 
 
Разошлась метель босая,
Кружит в танце пятый час,
Белый свет с теплом мешая
И испытывая нас.
 

* * *

 
Я осени прощаю листопад,
Когда природа как бы умирает,
Когда дожди неделями подряд
Холодным душем землю поливают.
 
 
Я осень за ветра лишь не люблю,
Что злыми псами рвут наш мир на части.
Я злость и в людях тоже не терплю,
А тут ветров – разинутые пасти…
 
 
Я осени люблю цветной наряд,
Всё буйство красок, смешанных случайно,
Когда, куда ни ткнёшься наугад,
Столкнёшься с красотой необычайной.
 
 
Люблю я лета бабьего пору,
Когда нить паутины вкруг кистями,
Когда проснёшься рано-рано поутру
И воздух пьёшь земли сырой горстями.
 
 
Я осень за ветра лишь не люблю,
Что злыми псами рвут наш мир на части.
Я злость и в людях тоже не терплю,
А тут ветров – разинутые пасти!
 

Примите женщину как есть

Такой создал её Творец

 
Пытаться женщину понять, —
Лишь только время зря терять…
Всех тайн её не перечесть —
Примите женщину как есть!
 
 
В ней сразу всё – и лёд, и пламя,
И всепрощение, и месть…
Непредсказуемая с нами,
Она и в сути, то, что есть.
 
 
Логичных ждать её решений,
Пожалуй, может лишь юнец.
Она – из множества мгновений,
Такой создал её Творец.
 
 
При всём при том она и ныне
В ненастье – тихий наш причал,
Тот, что ниспослан был мужчине,
Когда в раю он тосковал.
 
 
Примите женщину как есть!
С её капризами и тайной —
Любить её большая честь
И редкий дар – необычайный.
 
 
Примите женщину как есть!
Она дарована нам Богом,
Как совершенство! То не лесть,
Мы лесть оставим за порогом.
 

* * *

 
Прими меня такой, какая есть!
Оставь попытки что-то переделать!
Не надо в мою душу грубо лезть, —
Тебе другой меня уже не сделать.
 
 
Я признаюсь, что я – не идеал:
Характер свой сама менять пытаюсь.
Но ты меня другою и не знал,
Так принимай – такой! Я не покаюсь!
 
 
Я не приемлю этой «простоты»,
Когда меня хоть кто, но – принуждает!
Тебя люблю я – это знаешь ты!
Но и тебя душа не принимает…
 

Милая

 
Милая,
Желанная,
Любимая,
Словно воздух
Мне необходимая.
Верная и нежная,
Добрая и страстная,
Чуткая и умная,
Гордая,
Прекрасная.
Сильная и смелая,
Скромная и яркая,
Славная,
Умелая,
Щедрая и жаркая.
Самая ты самая,
Иногда упрямая,
Иногда и колкая,
Когда вру без толку я.
Можешь быть усталой,
Можешь быть разбитой,
Можешь ошибаться,
Можешь быть сердитой,
Можешь быть застенчивой,
Можешь быть развязной,
Но всегда, как женщина,
Ты бываешь разной.
Мне нужна ты всякою,
Мне – тобой дышащему.
Я любовь не капаю —
Лью по-настоящему!
 

* * *

 
На тебя дождём я опрокину небо
И скачусь ручьями тёплыми к ногам
Девушки, с которой я ни разу не был,
Девушки, которую Бог мне выбрал сам.
 
 
Радугу короной к голове прилажу,
Вниз сойду на землю, чтобы быть с тобой.
Отыщу тебя я, девочку-пропажу,
Только вот захочешь ли ты побыть со мной?
 
 
Знаю, незнакомка, у тебя есть милый,
Ты его целуешь, знаю, где в ночи.
И навряд ли нужен будет друг постылый,
Даже если к сердцу у него ключи?
 
 
Каплей опущусь я на твои ресницы,
Покачусь слезинкой дальше по щеке.
Не сотрёшь ли каплю белою тряпицей
Твоего платочка, скомканной в руке?
 
 
Если дуну ветром я в лицо родное,
Волосы приглажу на плечах твоих.
Будешь ли ты рада встрече той со мною,
Мир, такой огромный – тесен для троих.
 

Прости нас, мама

 
Я часто маму вспоминаю.
Она мне снится по ночам, —
Во сне её я обнимаю
И внемлю всем её речам.
 
 
Мне часто слышится и ныне
Её негромкое – сынок,
Иди скорее, борщ остынет,
Я налила уже чаёк.
 
 
Я вспоминаю мамы руки —
Сухие, вены все в буграх,
В сети морщин, как у старухи,
Мозоли даже на локтях.
 
 
Работа садчицей^[1] в заводе,
Кирпич – туда, кирпич – сюда,
Работа дома, в огороде
Пройти не могут без следа.
 
 
Я вспоминаю все мозоли,
Что ей добавили пять ртов,
Моих братьёв, сестрицы боли,
Болезнь отца, мытьё полов.^[2]
 
 
Я эти нежные ладошки
Целую часто по ночам,
А мама, грустная немножко,
Меня всё гладит по плечам…
 
 
Прости меня, моя родная,
Что я не ласков был – в отца,
Как и все братья, лишь другая
Была сестра, ай молодца!
Прости меня и братьев тоже,
Что, выполняя ваш наказ,
Считали мы всегда – не гоже,
Казать нам чувства напоказ.
 
 
Прими ты наше раскаянье,
Хотя тебя уж рядом нет.
Тебя мы любим… до свиданья…
За всех пишу, твой сын – поэт.
 

* * *

 
Как же трудно – любить всерьёз,
Когда с глаз пелена спадает,
Когда время мечтаний и грёз
Безвозвратно, увы, пропадает!
 
 
Как же трудно – уметь прощать
Человека, которого любишь.
Как же сложно – суметь понять,
Что лишь с ним одним целым ты будешь.
 
 
Как же трудно – двоим прожить
Много лет, сохраняя чувства:
Невозможно – всегда любить…
И – возможно! Но это – искусство!
 

Вымирающая деревня

 
Завалило снегом
бабкин подоконник, —
Щели в окнах в палец,
как и у дверей.
Раньше хоть чинил их
дед-сосед-поклонник,
Нынче ж на погосте он —
дедушка Андрей.
 
 
Да, во всей деревне
пять домов осталось,
Магазина нету,
дров не привезут.
Все дома такие же,
чуть получше малость,
Мужиков – не сыщешь,
нет их ныне тут.
 
 
Дети наезжают
к бабке Пелагее,
Внуков ей на лето
с городов везут.
Дом тогда становится
чище и светлее,
Бабка молодеет,
годы не гнетут…
 
 
А сегодня ночью
бабка прихворнула,
Дров подбросить в печку
так и не смогла.
Снега на столешнице,
ночью что надуло,
Не касалась утром,
 
 
бабкина метла.
 
 
Хворь прогнать из тела
бабка уж не может —
Молится и плачет,
тихо слёзы льёт.
Мысли о соседке
Пелагею гложут —
Та уже неделю
с печки не встаёт.
 
 
Кто же из соседок
ей теперь поможет?
Как их известить о том,
что сама больна?
Кто им с Катериной
в печку дров подложит,
Если у самой опять
так болит спина?
 
 
Крикнуть Евдокию,
дом которой сбоку?
Керосинка светится
вроде в темноте?
Раньше забегала в дом
сплетница-сорока,
А теперь всё реже —
силы уж не те.
 
 
Только бы подняться
и дойти до двери —
Лампой керосиновой
раза три мотнуть…
Надо подниматься!
Надо просто верить!
Что ещё не кончен он —
на земле твой путь…