В современном мире расследованием преступлений занимаются государственные правоохранительные органы, сотрудники которых имеют профессиональную подготовку и наделены правами на проведение опросов и допросов, обысков, задержаний и назначение экспертиз. Однако так было не всегда. Трудно даже представить, что с Античности до восемнадцатого века раскрытием уголовных преступлений занимались сами потерпевшие, которые, самостоятельно собрав доказательства, обращались потом в суд и в ходе состязательного процесса пытались доказать вину подозреваемых ими лиц. Такой порядок уголовного процесса действовал ещё в Древних Греции и Риме, откуда через франков был позаимствован в XI веке древнерусским правовым кодексом Русская Правда.
Согласно Русской Правде любые правонарушения – от неуплаты долга до убийства – рассматривались как «обиды». А это означало, что дело могло возникнуть только в том случае, если «обида» была соответствующим образом оформлена и для её удовлетворения представлялись доказательства{1}:
а) вначале потерпевшие должны объявить о совершенном против них преступлении на площади или в другом людном месте («закличить на торгу»), например, объявить о пропаже вещи, описав признаки, по которым её можно опознать;
б) затем при выявлении подозреваемого (например, у кого-нибудь обнаруживалась пропавшая вещь) подать иск («поклёп»). На суде происходил допрос («свод»), во время которого подозреваемый либо признавался в краже, либо указывал на лицо, у которого им была приобретена сия вещь. Свод продолжался по цепочке, пока не доходил до человека, не способного дать объяснения, где он вещь купил. Он-то и признавался вором («татем»). Вор был обязан вернуть пропажу и уплатить штраф;
в) если же вору удавалось скрыться до «свода», потерпевший имел право его преследовать («гнать след»).
Татей преследовали по оставленным ими следам. Считалось, куда приведёт след, там вор и прячется. Деревня (село) или купеческий обоз, возле которого обрывался след, были обязаны либо выдать татя, либо отвести («отскочить») от себя след, т. е. доказать, что преступник их покинул. Если жители общины / обозники не могли сие доказать, им приходилось платить особую пеню, которая называлась «дикой вирой». Если же след татей выводил гонщиков на большую дорогу («гостинец») или к безлюдному месту, то розыск заканчивался ничем.
Поскольку по Русской Правде уголовное и гражданское право не разделялись, то и состязательный судебный процесс не разделялся на уголовный и гражданский. Наличие истца было обязательным. Если истца не было, то, как правило, ответчика не искали.
Для предупреждения ошибок суду должны были быть представлены доказательства. Различали два их вида: внешний вид потерпевшего (наличие у него синяков, кровоподтеков) и показания свидетелей.
Судьей выступал либо сам князь, либо назначенный им вирник (от слова «вира» – пеня, которая платилась за судебное производство в казну). Чин вирника считался важным, ему было положено «сытое кормление» от общины. По делам об убийстве, которое тогда называлось головничеством (отсюда и термин «уголовное право»), князья для собственной выгоды начинали розыск даже в отсутствие истца, потому что за убийство полагались огромные виры.
Надо отметить важные особенности тогдашнего законодательства:
а) обращаться в суд мог только лично свободный человек;
б) обвинять он мог только лично свободного, равного себе по положению. Споры между рабами (а позднее крепостными) решал их владелец;
в) по делам политическим и церковным сыск производило само государство.
Обременительные государственные налоги и повинности, произвол кормщиков, закрепощение земледельцев за землевладельцами привели в XVI веке к тому, что разбои «сделались явлением политическим, в разбойничьи шайки укрывался всякий, кто не хотел потерять своей свободы»{2}. Для борьбы с лихими людьми царь Иван Грозный велел создать «на местах» особые выборные органы – губные избы (от слова «губа» – округ) в составе 3–4 боярских детей, «которые бы грамоте умели и которые пригожи [зажиточны и благонадежны]». В помощь им он отрядил старост, десятских и «лучших людей крестьянских». Губные учреждения одновременно совмещали три функции: сыск, досудебное следствие (под ним понималась пытка) и суд.
С тех пор два вида сыска существовали параллельно. Поимка преступника губными учреждениями завершалась следствием и наказанием в них; выявление вора сводом оканчивалось прежним состязательным процессом, который, как и ранее, принимал за доказательства свидетельские показания, «поле» (хорошо знакомый нам по сериалу «Игра престолов» судебный поединок) и крестное целование.
Губные избы подчинялись Разбойному приказу, который не только управлял местными органами борьбы с преступностью, но и являлся высшей судебной инстанцией (если не считать царя и суд Боярской думы). Губные старосты избирались из дворян, которые в силу возраста или полученных увечий не могли нести полковую службу. Старосте помогали выбранные из крестьян или жителей городов целовальники (при принятии присяги они целовали крест, отсюда и название), сторожа, палач и бирюч (зачитывал населению царские указы). Губные избы сперва действовали на основании положений губных грамот Ивана Грозного, затем согласно Уставной книге Разбойного приказа. Впоследствии содержание всех 72 статей Уставной книги и дополнений к ней вошло составной частью в главу XXI «О разбойных и о татиных делах» Соборного уложения 1649 года.
Петр I ликвидировал и Разбойный (с 1682 года он назывался Сыскным), и Земской (выполнял функции Разбойного в Москве) приказы, а розыск по уголовным делам, если таковые случались, поручал гвардейским и армейским офицерам, которых на время следствия именовал сыщиками{3}.
В начале царствования Петра уровень преступности был довольно низким, и какое-то время сыщикам-офицерам удавалось справляться с сыскными поручениями. Однако затеянные царем масштабные реформы, для реализации которых сотни тысяч крестьян были призваны в армию или отправлены на принудительные работы, повлекли за собой небывалый до того рост преступности.
«Разбойничьи шайки, предводимые беглыми солдатами, соединялись в благоустроенные и хорошо вооруженные конные отряды и нападали “порядком регулярным”, уничтожали многолюдные села, останавливали казенные сборы, врывались в города. Иной губернатор боялся ездить по вверенному ему краю, и сам князь Меншиков, петербургский генерал-губернатор, считавший себя способным прорыть Ладожский канал, не краснея, объявил Сенату, что не может справиться с разбойниками своей губернии»{4}.
Офицеры-сыщики с таким разгулом преступности справиться не могли, и тогда, по примеру европейских государств, Петр I создал полицию. 27 мая 1718 года он подписал указ «Об учреждении в С.-Петербурге должности генерал-полицмейстера и о назначении на таковую генерал-адъютанта Девиера»:
«…определили мы для лутчих порятков в сем городе дело генерала-полицымейстера нашему адьютанту Девиеру и дали пункты как ему врученное дело управлять»{5}.
Пунктов было тринадцать. Их можно свести в три группы:
– обязанности по надзору за строительством, благоустройством и санитарией;
– обязанности по обеспечению пожарной безопасности;
– обязанности по охране общественного порядка и борьбе с преступностью.
Штат полиции был определен в 200 человек, однако укомплектован не был. К концу 1718 года на службе в полиции состояли 42, через год – 67, в 1727 году – 123 человека. Финансировалась полиция из рук вон плохо: «унтер-офицеры, капралы и рядовые мундиру не получали с 1719 году, а ружья и амуниции с 1715 году, которые в оном претерпевают немалую нужду и за босотою и наготою на работы не выходят, а за неимением амуниции на караулы не ходят»{6}, – жаловался в рапорте 1723 года генерал-полицмейстер Антон Мануилович Дивьер (в источниках его фамилия пишется по-разному: Дивьер, Дивиер, Девиер).
Специально выделенных для розыска преступников людей в штате не было. По мере необходимости Дивьер поручал сыск одному из 8 офицеров, состоявших на службе. А часто в связи с загруженностью офицеров занимался сыском сам, иногда на пару с Петром I.
Так, 16 января 1724 года император лично расследовал ограбление «золотарного мастера» Ягана Роконтина, на которого якобы напали, когда он относил сделанные им украшения А.Д. Меншикову. Осмотрев место преступления, Петр I пришел к выводу, что нападение инсценировано самим Роконтиным, и повелел ювелира пытать. На втором допросе в застенке ювелир сознался и указом императора был отправлен в Сибирь на вечное житье.
Судьба А.М. Дивьера сложилась печально из-за того, что при дворе он имел могущественного врага – генерал-губернатора Петербурга Александра Меншикова.
Рис. 1. Первый генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга А.М. Дивьер
Причиной вражды стала женитьба Дивьера на сестре Меншикова Анне Даниловне. Светлейший был категорически против брака – слишком уж низким, по его мнению, было происхождение (из каталонских евреев) первого генерал-полицмейстера Петербурга. Но вмешался Петр I, и свадьба состоялась. Однако Меншиков с семейным позором не смирился. Случай отомстить выдался, когда Екатерина I была при смерти и уже плохо соображала. Александр Данилович оговорил ей Дивьера, мол, весь двор в печали, а он – нет. Несчастного вздернули на дыбу, после двадцать пятого удара кнутом он сознался, что готовит антиправительственный заговор. За несколько часов до смерти Екатерина I подписала указ о ссылке Дивьера в Якутию.
Только по восшествии на престол Елизаветы Петровны вышел именной указ об освобождении его из ссылки. Высочайшим указом от 23 апреля 1743 года (когда Дивьер вернулся в Петербург) ему были возвращены прежние чины, ордена, имения, графское достоинство и даже должность генерал-полицмейстера. Но здоровье Дивьера было подорвано, 24 июня 1745 года он скончался.
Полиция при Петре I была создана только в двух столичных городах – в Петербурге и в Москве. Из-за обилия функций, недостатка финансирования, неукомплектованности штатов со своими обязанностями, в том числе и сыскными, она справлялась плохо. Не лучше обстояли дела и в губернских канцеляриях, на которые Петр I возложил следственные функции. Так, в Первопрестольной к началу царствования Анны Иоанновны было не рассмотрено 21 388 уголовных дел{7}. И новая императрица, не мудрствуя лукаво, возрождает именным Указом от 22 июля 1730 года Сыскной приказ в Москве:
«…Учредить два Приказа: Судный[1] и Сыскной, в которых дела имеют быть: в Судном всякого чина людям, которые обретаются и впредь обретаться будут в Москве, как Московской, так и прочих губерний, суд давать и решение чинить по Уложению и по указам без всякой волокиты; в Сыскном ведать татинные, разбойные и убийственные дела, и которые воры и разбойники пойманы будут в Москве и приведены в Полицмейстерскую Канцелярию, тех, записав, в то же время отсылать в Сыскной Приказ»{8}.
В царствование Елизаветы Петровны подобный орган – Розыскная Экспедиция – будет создан и в Санкт-Петербурге.
Розыски в Сыскном приказе открывались по искам челобитчиков, по указам и прошениям различных правительственных учреждений, по доносам частных лиц. Преимущественной формой дознания являлся «доезд» – отправка подьячего Сыскного приказа с солдатами и окольными людьми (понятыми) для проверки полученных из челобитной (прошения, доноса) сведений о местонахождении преступников, складе краденого и т. д. Если сведения подтверждались, производился арест преступника. Как правило, в день привода арестанта осуществлялся его первый допрос: вначале канцелярские служители задавали арестованному вопросы биографического характера – как звать, сколько от роду лет, происхождение, настоящее положение и место жительства; затем расспрашивали по сути следственного дела. После допроса подследственного осматривали, чтобы выяснить, подвергался ли он ранее пытке или телесному наказанию. Если при осмотре на спине обнаруживались характерные следы, арестант (их называли колодниками) вынужден был рассказывать о своем преступном прошлом. Если подозреваемый на допросе винился в регулярном совершении краж, по действовавшему процессуальному законодательству (Соборное уложение 1649 года) его следовало пытать с целью выявления других преступлений и сообщников.
О проекте
О подписке