– Кельдым устроили! – ревел на площадке мужской голос, прерываемый женским воплем. – Ночь напролет орали – теперь течет у них! Слышишь, ты?! Открой, Генка! Тебе говорят!

Жеребец на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок: на площадке стояла толпа – у мужика в руках был древесный обрубок либо полено, женщина опиралась на швабру-лентяйку, остальные тоже были настроены агрессивно.

– Открой немедленно, сучок ты вывихнутый! – требовал мужик. И тут же к остальным: – Идите, звоните в милицию! Чё стали!

Одна из женщин откололась от группы и ушла вниз. Кажется, та, что жила снизу.

Коньков кинулся в ванную комнату и обомлел: из переполненной ванны на пол во всю ширину стекала вода. На полу скопилась глубокая лужа – хоть кораблики пускай. А в верхнем отверстии ванны торчала тряпка. Может, кто-то нарочно ее туда сунул, а может, ее затянуло туда потоком. Это не имело теперь никакого значения, поскольку Жеребец протопил соседей. Быстрая четкая мысль ударила в копчик и ломящей волной разбежалась в разные стороны: «Прибегут с милицией и высадят двери. А тут сплошь ворованные вещи!»

Коньков закрыл кран и подбежал к двери. Лучший способ выйти из положения – грохнуться на колени. На Руси любят скорбящих. И лежачих не бьют.

– Простите, люди добрые, кран у меня заело, – взвыл Коньков. – Больше не повторится.

– Мозги у тебя заело! – отозвался мужик. – Чтоб ты сдох со своими друзьями!

Коньков, хотя и стоял за дверью, в такт им кивал головой. В другой раз он огрызнулся бы, но не теперь.

– Дай посмотреть хотя бы, – скреблись за дверью соседи. – Что у тебя там? Открой, тебе говорят…

Но тот стоял на своем:

– Кран перекрыт – осталось водичку вычерпать.

Соседи ломились по-прежнему.

– Я не один, – соврал Жеребец. – У меня женщина, она чужих боится.

– Ну, смотри, Геннадий! – предупредили соседи. – Последний раз вывернулся…

И отступили от двери. Некогда с чертом разговаривать.

– Не хочет харю показывать! – кричала женщина со шваброй.

– Хлебает, гаденыш… – бормотал мужик. – И главное дело, на какие шиши? Тут выпьешь с гостями, а потом месяц в кошелек заглядываешь…

– Ничего, приедут с отдыха – им и предъявим счет. С этим же бесполезно говорить…

Жеребец перевел дух. Кажись, проскочило… Но кого понесло среди ночи в ванну? Может, Матрос решил напоследок поплавать? Чует, скоро закрытой станет для него квартира, потому и решил оторваться под занавес.

– Короче… – Коньков уставился на Матроса. – Кто промочил?

– При чем здесь я? – огрызнулся тот и показал руки.

На них виднелись следы прошлогодней грязи.

Остальные тоже смотрели безвинными глазами.

– Чё будем делать? – негодовал Жеребец.

– А чё? – притворился Матрос.

– Неужели не видишь? – Коньков ткнул пальцем в сторону входной двери. – Рвать надо, пока трамваи ходят… И со шмотками решать, пока не поздно.

Ребята опустили головы, почуяв изменение климата.

– Вызовут ментов – и приплыли, – нервничал Жеребец. – Уходить надо. Чем раньше, тем лучше…

Однако Матрос, козел плешивый, лишь чмокал с похмелья губами. Улегся опять на диван и вставать не думал. Вовочка от задумчивости окривел: сидел на кровати, косясь в угол.

Жеребец чуть не плакал.

– Машину бы нам, – он опустился на корточки в ногах у Матроса. – Иначе я это шмутьё покидаю с балкона. Ночью…

– Спятил! – крякнул Матрос по-утиному.

Вагин выполз из дальней комнаты, тараща похмельные глаза.

– Ничё я не спятил, – упрямился Жеребец. – Разгрузить надо…

– Подожди! – Матрос снова чмокнул губами.

– На хрен мне ждать! Здесь не склад!.. – Коньков не хотел никого слушать. – Забирайте шмотки… Вам пох, зато мне не пох…

– Жеребец, ты съехать надумал, что ли? – снова крякнул Матрос.

Тот выкатил глаза:

– Не, ребята! Походу, вы не врубились. Ко мне вламываются менты, а у меня товар. «Где взял?!» А я что скажу? Нашел?!

Компания молчала.

– Все вещи ворованные… – шипел Жеребец.

– Взятые на прокат, – чавкнул Матрос.

– Не имеет значения. Так что, надеюсь, вы меня поняли…

Матрос встал с постели. От него опять ждали решения, а ведь ночью его пустили под сплав, обвинив в присвоении добытого.

Выдержав значительную паузу, Матрос произнес:

– Ночью сдёрнем.

– Точно? – не поверил Коньков, ловя его взгляд.

– Сказано – сделано, – заверил тот. – От вас помощь потребуется. Я не конь, чтобы один таскать. В общем, сегодня у нас авральные работы. Большая приборка на корабле.

– Куда понесем? – спросил Вовочка.

– Ко мне в гараж!

Вовочка тяжело посмотрел в его сторону и отвернулся.

– Но можем и к тебе часть занести, – уточнил Матрос.

У Вовочки от неожиданности шевельнулись уши. Естественно, он согласен. Мать даже не спросит, откуда взялись вещи.

– Тогда до вечера, – сказал Матрос.

Случай опять давал ему шанс подняться над остальными. Но если он поднимется, то уже никогда не опустится. Таких, как Вовочка Садовский, пруд пруди – только свистни. Один Матрос существует в единственном экземпляре. Надо постоянно помнить об этом.

Он встал и направился к выходу.

– А мы?

Матрос удивился вопросу. Ведь он не папа для этой шпаны. Пахан – другое дело.

– Чё нам-то делать? Встал и пошел… – ворчал Вагин.

– Ждите… Иначе загремите ментам на рога.

– У нас же пусто! – опять как-то странно усмехнулся Садовский. – В карманах голяк…

Матрос запустил руку за пазуху, вынул мятую банкноту, расправил.

– Вот вам! – Купюра легла на столик трюмо у входа. – Закройся за мной, Гена…

Жеребец торопливо подошел к двери.

– Когда тебя все-таки ждать?

– Я позвоню…

Матрос тихо прикрыл за собой дверь.

Коньков торопливо закрыл после него все замки – вдруг ОМОН явится, а у него квартира настежь. Его трясло. Хотелось выпить и забыться хоть на минуту. Он поднял деньги, оставленные Матросом, и обмер: в руках была всего лишь полсотня.

– Хоть следом беги! – выпучил он глаза. – Вот удружил!

– Козел плешивый… – распрямил шею Садовский.

Он поднялся и стал торопливо ходить из угла в угол, как степной шакал в клетке зоопарка, – не останавливаясь и не замечая окружающих.

– Сядь, Кочан, – попросил Коньков. – Гимнастику, что ли, делаешь?

Тот недовольно покосился на него. Сделав еще пару тычков в угол, он брякнулся на диван.

– Убью Крылатого…

– Может, толкнуть нам чего? – фантазировать Вагин. – Допустим, видеокамеру.

Пацаны замолчали. Непонятная злость кипела внутри. Хотелось выйти на улицу и выпить пива, но Матрос не велел. Опять этот Матрос. Придется сидеть.

День тянулся нестерпимо долго. Жеребец вычерпал в ванной комнате воду. Затем выбрал остатки тряпкой и вытер насухо – все хоть какая-то работа для человека. Остальные слонялись из угла в угол. Курили. Доедали остатки пищи.

По телевизору говорили одно и то же. О кражах из квартир «по ящику» пока что молчали.

Ночь приближалась с трудом, когда в дверь постучали. На площадке стоял Матрос со спортивной сумкой через плечо.

– Не ждали? – оскалился он в садистской улыбке.

– Вася, ты совсем или как? – ощетинился Вовочка. – Оставил полсотни и свалил. Чё на них купишь!

– Зато вы у меня в сохранности.

Оставив сумку у двери, Матрос прошел на кухню.

– Сам тоже чуть не прокололся, – бормотал он. – Утром вышел, а двое ментов стоят у подъезда. В общем, еле прополз мимо.

Он перевел дух и продолжил:

– Короче, договорился с одним барыгой… На машине приедет и увезет, как стемнеет. От нас только помощь потребуется – вытащить и в машину кинуть. Нормально? – От радости у него блестели лобные залысины. – Товар определят к месту, а взамен достанутся деньги, хотя и не все сразу – остальная часть после реализации товара.

Ребята сопели. Пока торгуешься – заметут. Так что торговля им не с руки.

– Ночью сбегаем. Я присмотрел там одну, – радовался Матрос. – Внутри никого. Весь день проторчал в кустах.

Матрос был трезв как стекло, и мысль у него била ключом.

– Между прочим, тот самый дом, на который ты глаз положил, – обернулся он к Вовочке.

Садовский хлопал глазами. Какой еще дом?

– Тот самый, где тарелки по стенам.

– Там же охрана…

– Вот и надо зайти. Я уже придумал, как. Но только того. Чтобы ни капли. Трезвыми надо быть. Хотя некоторые считают, что у пьяного лучше выходит.

Ребята опустили головы. Трезвость как-то не входила в их планы. Даже Коньков выпил бы пива. Примерно с литр. На первый раз.

– Смотрите сами. Я только что с улицы и мне виднее. И это всего лишь план.

Садовский, Коньков и Вагин, словно сговорясь, отводили глаза.

– Что с вами?

– Устали, – ответил Вовочка.

Матрос хохотнул надломленным голосом. Устали, валяясь на диване.

Он вышел в коридор и вернулся с сумкой. Сунул руку внутрь, вынул бутылку, посмотрел внимательно на этикетку, прицениваясь к достоинству продукта. Поставил на стол.

– Тогда давайте. Тяпнем за успех спортивного дела. Чтобы оно цвело и развивалось. Чтобы не было у нас застоя…

Садовский склонил голову на бок. Витиевато говорит Матрос – остальным так не под силу. А все потому, что у Матроса техникум морской за плечами. Иногда скажет, будто он опер на самом деле. Пусть тянет на себе бригаду. Вовочка слова больше не скажет. Зря по губам только съездил.

Следом за бутылкой Матрос вытащил из сумки копченых окуней, охотничьих колбасок пучок, несколько свежих огурцов. Он помнил о товарищах. Они бы о нем так заботились.

Парни глотали голодную слюну и молча ликовали. Матрос не забыл о них. Он им вроде отца. Даже по возрасту слегка подходит.

«Отец» тем временем поймал со стола за горлышко бутылку. Быстро смахнул с нее белую шляпку и стал разливать. Он знает, чего хочет общество.

– За успех предприятия!..

Агент по-прежнему находился дома, провожая день за днем. Закат всегда подолгу догорал за Волгой. Так долго, что делалось томительно в груди.

Вот он опять догорел. И словно бы не было дня, а только всегдашняя ночь и темнота. Звук трамвая за перекрестком.

Петр прилег на кровать, положив с краю ружье. Он не расставался теперь с оружием. Смежил веки и тут же отключился. И потом вдруг сразу же вздрогнул, проснувшись от непонятного звука. Вскочил и бросился к окну. Кажется, и спал-то совсем чуть-чуть, а пропустил момент: две фигуры брели по двору со стороны распахнутых огородных ворот.

Фигуры приблизились и замерли у крыльца. Переговариваются. Петр не спускал с них глаз.

…По началу у Векшина все складывалось хорошо. Временами Подшивалов сажал его в камеру, либо поручал иную работу – войти, например, в доверие и запомнить «героев». В остальное время Петя работал грузчиком, потому что гараж, в котором он когда-то крутил баранку, неожиданно рухнул, не выдержав конкуренции.

Месяца три назад Векшин поступил в другую фирму. Там он таскал мешки. На первый взгляд, фирма была порядочной. Физическая работа держала тело в хорошей форме. И все было бы хорошо, если б не тот случай. Пришлось разгружать вагон, поступивший откуда-то с юга. Два тяжелых грузовика уже готовились принять груз…

…Ружейный приклад знакомо прижался под мышкой. Петр Ильич помнит его, как стал на этот скользкий путь, где кругом одна только слизь и отбросы. А он среди этой слизи. Он вынужден в ней торчать. Он пешка, которой играют… Но так не может быть вечно.

Фигуры поднялись на крыльцо – русскому человеку дай рукой посмотреть, а то он не будет уверен, пока не пощупает. Незваные гости потрогали навесной замок, спустились с крыльца, отошли к середине двора – луч света дернулся к окну и погас.

Незнакомцы подошли к уличным воротам, запертым изнутри на замок и, ступая на перекладины, перелезли друг за другом на улицу. Ломать входную дверь, как видно, не входило в их планы.

Векшин вернулся к кровати, но ложиться передумал. Он взял со стола библию и отправился на кухню. Окна здесь были закрыты на ставни, так что свет не выбивался наружу. Петр Ильич сел у столика, постелил на него чистое полотенце, раскрыл библию и продолжил чтение.

Это всё, что осталось ему от отца, погибшего когда-то в карьере. Библия. «Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета». Юбилейное издание, посвященное тысячелетию Крещения Руси. И чем больше читал, тем больше изумлялся, находя для себя ответы.

«…Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн; и будет тебе радость и веселие, и многие о рождении его возрадуются, ибо он будет велик перед Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святого исполнится еще от чрева матери своей…»

Написано: «Не бойся…»

Он и не боится. Он хочет быть справедливым. Нехорошо, если негодяй по имени Дядя останется на плаву.

Шпиц в изумлении качнул головой: за плечами автомобильный техникум, а он горе мыкает.